Переписка Бориса Пастернака и Ольги Фрейденберг была насыщенной на всем протяжении. Однако рассматриваемый период 30-40-ых годов был в этом отношении наиболее содержателен. Почему?! Ответ прост: в течение двух указанных десятилетий только начавшая приходить в себя страна пережила очередные политические, социальные, нравственные и культурные «встряски». Градус их был так высок, а последствия так трагичны и неизбежны, что сформировалось своего рода, по Ремарку, «потерянное поколение», вынужденно впитавшее чудовищную действительность и переработавшее ее в определенную систему жизни – в философию человека той эпохи. Лишь малая часть общества, преимущественно, интеллигенция, смогла сохранить баланс: не предать себя и собственных моральных принципов, не пойти на подлость и подлог, не преклоняться и не пресмыкаться, не покинуть Родину, и, разумеется, не кричать в унисон с толпой. Двоюродные брат и сестра Борис Пастернак и Ольга Фрейденберг относились к этой категории.
Даже в самые тяжелые времена основной темой переписки Пастернака и Фрейденберг оставалось творчество – его литературное и ее научное. В начале рассматриваемого периода времени у писателя был творческий кризис; он ознаменовался разлукой с семьей, ожиданием социальной «грозы», разводом с первой супругой, браком с женой близкого друга. Впрочем, пастернаковская философия творчества как спасения к тридцатым годам была полностью устоявшейся. В письмах к кузине писатель говорит скорее о моральном застое, мешавшем ему писать, и ряде бытовых трудностей, но никак не о бессмысленности самого искусства. Ответом Пастернаку служат письма со вполне на тот момент оптимистичным видением научных перспектив, открывавшихся перед Фрейденберг. Она делится с братом ходом работы над своим главным трудом – «Поэтикой сюжета и жанра», новостью о создании кафедры классической литературы в Ленинградском государственном университете.
C 1933 года тематика писем резко меняется: в Германии устанавливается фашизм. Для Пастернака и Фрейденберг это представляет опасность, поскольку в этой стране проживали их родственники. Оба адресата выражают уверенность в том, что Советы одержат победу, однако задаются глубоко философским вопросом: как могло получиться так, что фашизм не просто воцарился в отдельно взятой стране, но и пошел по Европе? Философия действительности, попытка осмыслить, оценить и переложить на более понятный язык чудовищные события второй половины тридцатых охватила участников рассматриваемой переписки. Стоит отметить, что Пастернак выражал свои соображения более метафорически, даже на уровне языке пытаясь дать философское осмысление происходящего; Фрейденберг была более прямолинейна, выражая на бумаге умозаключения по тому или иному поводу. Они выражали надежду на то, что временное безумие и неизбежные при повороте истории огрехи сменятся вскоре демократизацией ситуации. Однако 1937 год «прошелся» и по этой семье. Уже в начале года Пастернак пишет Ольге Михайловне большое письмо, в котором выражает сочувствие травле, которой она подверглась в русле борьбы с марризмом. Писатель глубоко переживает за сестру, приглашает приехать в Переделкино, но и в этой ситуации с философской точки зрения остается верен себе: он никого не обвиняет, не выносит резких суждений и бесповоротных умозаключений, а оставляет некий задел для истории – для того, чтобы она могла все исправить. В конце письма Борис Леонидович делает философское резюме: судьба всякой истины – быть преследуемой. В следующем письме брат, вероятно, хочет смягчить свои рассуждения. Очевидно, что Фрейденберг ждет от него не просто сочувствия, а некой критики эпохи и конкретных персон, причастных к травле. Но философия жизни Пастернака как раз исключает такой подход к действительности: потому новая попытка подержать Ольгу Михайловну выразилась в общей оценке эпохи и в словах о том, что так или иначе ситуация урегулируется, пусть и с минимальным для Фрейденберг компромиссом. Борис Леонидович Пастернак обладал счастливой особенностью истинно мудрого и эмоционально зрелого человека отбрасывать от себя все дурное; то, за что многие современники, да и более поздние исследователи его жизни и творчества ошибочно принимали за эгоцентризм, было лишь мудростью. Нет, не пассивностью, не упадничеством, тем более – не угодничеством эпохе, а именно мудростью, которая и позволила Пастернаку пережить тяжелые времена, остаться в стране, покинуть которую он не мог не при каких обстоятельствах, не пойти на сделку с совестью, заниматься любимым делом, находиться в определенной безопасности и иметь при всем том очевидную антисоветскую позицию. Нравственно антисоветскую. Можно думать о том, что в определенный период переписки с братом особенности мировоззрения брата поняла и Фрейденберг. Впрочем, это философское «открытие» требовало осмысления с обеих сторон. Именно поэтому в переписке 38-40 гг. звучат исключительно домашне-обходные темы. В конце этого периода переписки Пастернак остается верен своей жизненной философии. Тональность его писем светла и оптимистична. Он уверен, что суровые времена внутри страны близятся к завершению; он делится с Фрейденберг своим ощущением полноты жизни и жажды ее. Свои эмоции Пастернак иллюстрирует рассказом о пользе физического труда и его целебности. В письмах периода начала блокады Ольга Михайловна рассказывает об ужасающих условиях жизни в Ленинграде, о тяжело болеющей маме и невозможности эвакуироваться. Фрейденберг предпринимала попытку покинуть город, но двум немолодым женщинам пришлось вернуться. С этих пор надежда на то, что жизнь вернется в прежнее русло, покинула кузину Пастернака.Много позже в своих воспоминаниях она детально описывала сцену возвращения в собранно-разобранную ленинградскую квартиру, и этот момент – глубоко философский. Более подробно хотелось бы остановиться на весеннем письме (1942 год) Пастернака сестре. Россия оказалась втянута в кровавую бойню, и остается только ждать Исхода. В том, что он будет, Пастернак со своим генетическим оптимизмом не сомневался. Да и не мог занимать иную философскую позицию человек, настолько глубоко любивший жизнь и понимавший ценность каждого ее момента. Вот этим настроением он и попытался поделиться с сестрой после поездки в Чистополь, где в эвакуации не покладая рук работала в детском доме Зинаида Николаевна. Из этой поездки он вынес очередную порцию убежденности в том, что жизнь прекрасна даже в суровые годы. Прекрасна она, по мнению Пастернака, поскольку вопреки всему продолжается. На примере этого письма видно, что Пастернаком вновь овладели так хорошо известные ему самому чувства знакомости, предвиденности, осязаемости происходящего. 1943 год принес Ольге Михайловне новые страдания – у ее больной матери произошел удар. В следующем году ее не станет, но всепонимающая и всепредчувствующая, как и Пастернак, Фрейденберг рассуждает о том, чтоценность жизни особенно остро ощущается в несчастье и что благополучие зря принимается как должное. И все же проблема творчества, искусства, творения и Сотворения связывала этих родных людей более всего. В конце 1944 года Ольга Михайловна получает от брата письмо следующего содержания: он занимается переводами, «центр притяжения» все тот же – Шекспир, но именно литературное творчество заброшено. Вечный оптимист Пастернак охвачен отчаянием, хоть и недолгим, как мы потом сможем убедиться. Он быстро умел абстрагироваться от всего наносного и мешающего творчеству. И это бросается в глаза в самом содержательном, летнем письме 1945 года. Он сообщает Фрейденберг о смерти отца, но рассуждает об нем с точки зрения глубины таланта последнего. Мерилом личности и в этой ситуации для Пастернака остается глубина и чистота человеческого таланта. Дарование отца он считал путеводной для себя звездой, а свой писательский талант – несоизмеримым с отцовским. Впрочем, и в этих обстоятельствах, глубоко печальных для поэта и писателя, снова сработал спасительный механизм оптимизма. Вскоре он уже пишет о прекрасном настроении, жажде настоящей работы, большой занятости и ощущении того, что он в долгу перед жизнью.Философия труда, спасения и творчества как центробежной силы счастливой жизни буквально захлестнула Пастернака. Не зря уже в следующем письме, в этом же 1946 году, Борис Леонидович сообщает о начале работы над большой прозой, которая будет обладать классической формой, но будет нова по содержанию и степени откровенности писателя перед собой, историей, читателем. На этом фоне особенно горько звучит ответное письмо, из которого Борис Леонидович узнал о новом витке интриг в университетском окружении Фрейденберг и о последовавших тяготах в ее преподавательской деятельности. Письма Пастернака, посланные в ответ, звучат будто в противовес: чем мрачнее и безысходнее, можно даже сказать, экзистенциальнее, становилось жизневосприятие Ольги Михайловны, тем более счастливым становился будущий Нобелевский лауреат. Впрочем, как они оба не единожды отмечали и в письмах, и в разговорах при личных встречах, что, имея одинаковые стержень, модель, алгоритм восприятия и оценки действительности, да и вообще все исходные данные для определенного отношения к заглавным проблемам бытия, воспринимали они жизнь в итоге едва ли не противоположно. Ну или, что скорее, по-разному оценивали роль личности в историко-философском процессе. Фрейденбергвидела и понимала природу изменений брата, знала, что он живет лишь настоящим, но принять такую позицию для себя никак не могла. Она горько сетовала на одиночество, страдала от безысходности и выражала теперь веру только в науку и безусловный гений брата. Весной 1947 неприятности случились у баловня судьбы Пастернака. Нападки на его стихотворное творчество участились; 21 марта вышла в свет знаменитая статья А.А. Суркова «О поэзии Бориса Пастернака», прорабатывавшая поэта за его оторванность от социальной действительности. Пастернак ожидал ареста, спокойно сообщал о своих догадках сестре и отмечал, что нисколько не боится такого будущего и готов буквально ко всему. В ответном письме от 28 марта Фрейденберг выражает такое же упадническое настроение. Она пишет о своем очередном дне рождения, который приносит ей лишь огорчение; об отсутствии рядом родных и близких; о работе не как о смысле жизни, но как о спасении от этой жизни. Тональность последующих писем Бориса Леонидовича вскоре меняется; как мы уже не раз отмечали, пессимизм и упадничество угнетали его, но стимулировали с утроенной энергией браться за работу. Так же случилось и после очередной порции проработки. Пастернак пишет сестре о волшебстве жизни, связанном, разумеется, с просочившейся новостью о первом возможном выдвижении его на Нобелевскую премию, о том, что ни в коем случае нельзя жаловаться на жизнь. В июньском письме (1948 г) Борис Леонидович ужасается молчанию сестры и кается в том, что его приоритет – литературное творчество. Он выражает уверенность в том, что кузина как никто понимает его, оттого и молчит. В каком-то смысле дает время на написание романа, на поиск ответов набесконечные философские вопросы о жизни и творчестве. Следом Пастернак обращается к теме романа, рассказывая о том, что для него «Доктор Живаго» – это своего рода нравственная месть за всех поруганных, уничтоженных и оболганных эпохой. Однако примечательно, что эта месть не коварна, а добра. Она призвана не усугубить раздор и вражду, а примирить противников, кем бы они не были. «Отомстить добром» – пусть и приблизительный, но все же тезис, которым, как нам кажется, нравственно руководствовался Пастернак. Не зря в одном из писем в следующем, 1949 году, Фрейденберг оценит роман как некое пространство, большее даже, чем Библия. Роман она оценила как гениальный, однако его глубокое философское содержание напугало ученого. Напугало, как ни странно, в хорошем смысле слова, поскольку, в ее понимании, Пастернак в этих фрагментах «Доктора Живаго» постиг смысл жизни, разгадал то, что нельзя разгадать априори. В 1949 году в семейство Пастернаков-Фрейденберг снова пришло горе: скончалась тетка Бориса Леонидовича Клара. В письме к Фрейденберг поэт интересуется деталями случившегося, сожалеет о смерти родственницы, но, как обычно, без связующего звена, переходит к теме рукописи как главного произведения своей жизни. Он откровенно рассуждает о том, что понимает уровень своих литературных данных, что мечтает высказать все накопившееся о Жизни и Времени как философских категориях. Подытоживает свое письмо-откровение Пастернак философским умозаключением о том, что жизнь – определенная роль, ее нужно доиграть до конца, но обязательно хорошо. 1949 год был плодотворен и для Пастернака, и для Фрейденберг. В ответном октябрьском письме 1949 года она делится с братом своими творческими радостями и философскими выкладками. Так, усиленно работая над биографическими материалами о своем отце, изобретателе и журналисте Михаиле Фрейденберге, она категориально сопоставляет Человека и Историю, называя их антиподами, но в то же время считая последнюю не прошлым, а бессмертным настоящим. В своем философски насыщенном письме брату ученый проводит параллели между его творчеством и музыкальным творчеством вообще, опираясь на воззрения ряда античных мыслителей. Они, как известно, были уверены в том, что без интервалов, перебоев не может рождаться музыка. Такой же судьбой, по ее мнению, отмечено и пастернаковское творчество, и любое истинное творчество вообще. Следующее письмо Ольга Михайловна Фрейденберг получит от брата в 1950 году, но это уже совсем иная эпоха.
