«Что» и «как» — извечные антиподы в шахматах.
Увы, отнюдь не часто эстетическое чувство руководило и руководит действиями мастеров. Это легко объяснимо — достижения их оцениваются любителями шахмат, судьями и организаторами соревнований не столько по глубине замыслов, которые к тому же могут остаться за кадром, сколько по набранным очкам, месту, занятому в турнирной таблице, рейтингу и т. д. Имея выигрыш «в кармане», не каждый решится рисковать.
Суть даже не в одном риске. Много, чрезвычайно много обстоятельств учитывает за доской сильный шахматист, отдавая предпочтение тому или иному плану перед другими. «Этот путь короче,— подсказывает интуиция,— но тогда придется считать десяток вариантов, а в счетной игре противник меня превосходит... Лучше разменяю ферзей, а в эндшпиле мой перевес скажется. Тем более скоро откладывание!» Или: «Проще всего двигать пешку в ферзи... Но как картинно расположены фигуры в центре! Добавить к ним еще одну, ведь ничего не изменится!» Сколько ведется таких диалогов с самим собой! Не обязательно в словах, чаще на уровне эмоций, в обрывках мыслей, возникающих как бы параллельно с основной работой мозга.
Кто-то промедлит, кто-то заторопится, кто-то поддастся искушению. Бронштейн уже в первой партии своего матча с Ботвинником имел возможность добиться подавляющего преимущества двумя-тремя сравнительно простыми ходами, но его увлекла необычность расстановки слонов и коней, которая в данном случае обеспечила лишь небольшой перевес,— через несколько минут перевес испарился, и судья матча Карел Опоченский зафиксировал ничью. Вспоминал ли гроссмейстер об упущенной возможности, делая последние ходы в этом драматичном матче? Может быть, и вспоминал. Сожалел ли? Вполне вероятно.
Но кто возьмет на себя смелость осудить его? В 50-м юбилейном первенстве СССР прекрасные образцы творчества дал Рафаэл Ваганян. Он завоевал бронзовую медаль, но, по общему мнению, мог рассчитывать на большее. Несколько раз ереванского гроссмейстера подводил темперамент. В партиях с Псахис&м, Полугаевским, Тукмаковым для выигрыша было сделано, кажется, все возможное, а закончились эти встречи для Ваганяна трагически.
Особенно переживал он проигрыш Псахису. Партия получилась острая, нервная. Псахис не очень удачно разыграл дебют ферзевой пешки и, чтобы как-то освободиться, пожертвовал фигуру. Ваганян фигуру вернул, затем отдал за атаку еще и слона. Защититься от нараставших угроз Псахису было нечем. В этот момент, имея несколько выигрывающих продолжений, Ваганян выбрал другое — наиболее эффектное и, как это часто бывает, резко изменившее ход борьбы. Инициатива перешла к Псахису, и он довел партию до победы. Легче всего, конечно, постфактум упрекнуть гроссмейстера в излишней торопливости, но как не понять его стремления завершить встречу энергичным и красивым ударом? Не получилось. Бывает даже с гроссмейстерами...
Ну а Псахис? Язык не повернется утверждать, что очко получено им случайно,— столько ходов, буквально стиснув зубы, вел он почти безнадежную оборону, ставя противнику задачу за задачей, использовал чуть ли не единственный за всю партию реальный шанс. Нет, полученное им очко вполне заслужено! Просто иной раз приходится сожалеть, что не существует других способов оценить игру, кроме вот этих: единица, половинка, ноль.
Очень разную информацию могут содержать они... В 1954 году в Амстердаме Мигель Найдорф встречался со Светозаром Глигоричем. В цейтноте соперника аргентинец подставил под удар свою пешку, тут же схватился за голову и потянулся к фигуре, точно намереваясь взять ход назад.
У Гли- горича не было ни секунды на размышление, пешку он побил, а через несколько мгновений остановил часы — оказывается, Найдорф подстроил коварную ловушку. Спектакль же с отчаянием был разыгран для пущей убедительности. Как неравноценны в данном случае очки, заработанные Псахисом и Найдорфом!
Мало кто знает, что организованный при ЮНЕСКО Международный совет физического воспитания выпустил в свое время весьма любопытный «Манифест о честной игре». В этом документе говорится о многих хороших и полезных вещах: добросовестности, великодушии, «способствующем созданию сердечных и прочных отношений между людьми», уважении к противнику, судье, зрителю. Выяснилось, что на практике следовать прекрасным правилам, изложенным в манифесте, отнюдь не легко. Особенно если все подчинено одной цели — выиграть партию.
Но, допустим, победа достигнута в строгом соответствии со всеми требованиями, которые предъявляются к честной игре: спортивными, эстетическими, нравственными и т. д. Выиграна даже не одна — целая серия партий, турнир, несколько турниров... Судьи удовлетворены — эксцессов не было. Зрители ДОвольны — игра шла насыщенная, боевая. Противники, естественно, огорчены, но они получили хорошие уроки и теперь стремятся извлечь из своих неудач ценный опыт.
А что же победитель? Проблемы для него вроде бы кончились? Как ни странно, нет. Когда-то Тартаковер, пытаясь проникнуть в секрет алехин- ских успехов, отметил ряд причин, способствовавших, по его мнению, расцвету этого великого шахматного таланта. Одна из них выглядит парадоксально: стойкость не только при неудачах, но и при всеми признанных победах!
И действительно. Алехин редко успокаивался на достигнутом, его творческий поиск был безграничен. Каждую завоеванную вершину он рассматривал лишь в качестве этапа на пути к следующей. «Хорошо представлять себе не только силу и слабость противника, но и свои собственные» — провозгласив этот девиз, Алехин следовал ему неукоснительно. Победные лавры опасны. Дело не в зазнайстве, а в неминуемом расслаблении воли в тот момент, когда жажда борьбы утолена, цель как будто достигнута и дорога впереди кажется открытой и прямой.
Сколь обманчивым может оказаться идиллический пейзаж! В 1950 году в Будапеште на первом в истории шахмат турнире претендентов очень уверенно стартовал Болеславский. Да и середина соревнования была им проведена с подъемом: за два тура до финиша он опережал шедшего следом Бронштейна на целое очко.
И здесь наступил кризис. Выиграв до этого несколько отличных партий у ведущих гроссмейстеров, Болеславский не сумел победить посредственно выступавшего Штальберга и сам уже на 16-м ходу предложил ничью. Сказалась, конечно, усталость, но не последнюю роль сыграла инерция предыдущих побед.
Трудно было предположить, что Бронштейн на последних метрах дистанции сумеет сделать удивительный рывок. А он его сделал, выиграв у Штальберга и Кереса! В итоге дележ 1—2-го мест и дополнительный матч. Что было после, мы знаем: в этом матче победил Бронштейн.
