Этот портрет был атрибутирован на просторах интернета как фото Инны Андреевны Горенко фон Штейн. (размещен внизу, фрагмент фото)
…Птицы ведь на лету - не поют… Певчие… Да она то и вовсе не была певчей птицей. Ничего то она не сделала… Вот Анечка… та, да!Прелестная Анечка… Озаряет собой все, как солнце, хотя она и сдержанна, как прохладный, весенний ландыш.. А она - то, она, Инна.. Что толку, что профиль, как у греческой королевы?
Сергей, кажется, забыл об этом на вторую неделю после свадьбы. И, не то, чтобы оборачивался на других, а как то скучнел, скудел при ней, дергал плечом, поправлял пенсне, рылся в письменном столе, читал с нарочито серьезным видом, какие то бумаги… Говорил, что диссертацию пишет, черновики правит. Она и старалась не мешать… Бродила по дому, как тень, тихо. Что - то перебирала в шкафах, переставляла вазы… Письма, старые письма в ящиках бюро, трельяжа.. Анины, прелестные короткие, и Коленьки Гумилева умные, тонкие, с вязью волшебства, с нотой скрытой страстности, интереса, мысли, беспокойства, заботы о ней.
Красива и в болезни, и сердечен сам по себе, Коленька, потому ему и интересна, да к тому же, слыхала она, что горит от чахотки Коленькина кузина, Машенька, потому не может он равнодушно и на Инну смотреть, не может не думать, не рисовать своим глубоким воображением визионера, обрыв ее судьбы.
Обрыв. Непременный, как затяжной заплыв, вдох полными легкими, в волне морской, такое чувство у нее, почти перед концом... Птица не допела. Жизнь не удалась. Она вспомнила подругу, Ниночку, которой имела несчастие жаловаться и на судьбу, и на мужа, и на болезнь свою, томительно – тяжелую, неспешную, коварную, как русалка...
Русалки..... Да, были они с Анечкою как две русалки в Херсонесском заливе, на побережье. Две задиристые барышни, непокорные, дикие, без перчаток и купальных костюмов. Она, Инна, с шапкой курчавых, темных, тяжелых волос, темноокая, тоненькая, похожая больше на южанку, в своем холстинковом платье, пропахшем рыбой – кефалью. Тело горело от загара, от морской соли и утихал пожар этот только на светлом полу дощатой, скромной дачи, с ракушечными стенами...
Там, на даче, Аня пыталась уйти из жизни, да гвоздь оборвался, вывалился из стены, а потом она захлебывалась плачем на плече у мамы, просила прощения и почему то долго мыла дощатые полы в комнате, сама, неуклюже возя тряпкой по солнечным квадратам, и о чем то страстно молилась на коврике, подвернув пятки..
...О чем? О ком? О Коле Гумилеве? Об этом насмешливом очкарике, высокомерном Голенищеве - Кутузове, на Аню смотревшим вполглаза или не смотревшим - вовсе.. В литературной гостиной Анненских, чуть чопорной, профессорской, околдованной японскими духами Наталии Штейн, невестки, Сережиной сестры, она и познакомилась с ним, с Сережей,, но уже не помнила отчетливо, чем он понравился ей - серьезностью, изысканными манерами и легким смехом, непринужденностью. Их познакомил Коля Гумилев. Они все любили литературу, жарко обсуждали все новое, прочитанное, узнанное, увиденное: спектакли, выставки, концерты.
Ей понравились суждения Сергея – серьезные, основательно – остроумные. .Правда, Коля Гумилев со своими друзьями студентами еще и курил тайком, умудряясь при этом сохранять благовоспитанный вид и развлекать их, барышень – тихонь, рассказами о путешествиях в Патагонию, где растут чудесные ландыши.. Букет из них он непременно обещал привезти Анечке. Она смеялась, фыркала, однажды даже, шутя, дерзко назвала Коленьку дурачком..
.Инна изумилась тогда, подняв брови: сама она никогда не позволяла себе выходок дикарки.. Окончив гимназию с серебряной медалью (училась лучше всех в классе) вела дневник, но свои суждения таила при себе, только тонко и таинственно улыбалась в ответ на чье либо замечание.
Анечка никогда не старалась быть ее копией, они не подражали друг другу, но воспоминания у них были общие: лунные ночи в в Одессе, светлые квадраты окон и плачущая мама. Держащая на руках маленькую сестренку, завернутую в одеяло. сестренка, Ириночка, будто спала, но няня все искала чистый чепчик, чтобы аккуратно положить малышку в гроб...
Еще иногда мама рассказывала о путешествии с отцом по Швейцарии, в Берн, Женеву. Там и Инна родилась, в окрестностях Женевы, как будто, ее там и крестили, в русской церкви для эмигрантов, при посольстве. Но в окрестностях Невшательского озера была похоронена первая жена отца... Как она оказалась с ними рядом, там, в Ининном туманном бытии? Инна не знала достоверно, только слышала иногда глухое бормотание старой няни, что уродилась барышня, бог то весть в кого, трудно с нею, сразу и видно, что не родная кровь, темная, смутная...восточная, горбоносая, гордецкая. ..
***
Гордецкая.. Чем гордиться то? Тем, что мужняя, чиновничья жена, что живут в Царском, держат скромный литератуоный салон на чае с ванильными сухарями, да знаются с профессорами и литераторами, имеют абонемент в оперу, иногда здороваются на прогулке с великим князем? Смешно, нелепо все это!
Мутно - молочными, сиреневыми, влажными петербургскими ночами, вопреки запретам врачей, подходила к окнам, распахивала их, дышала жадно, просиживала допоздна с тетрадями в руках, деревянной ручкой со вставкой, пальцы были в чернилах, как в узорах...
***
И ландышевой ночью, будто призрак,
Слетел к плечу мне ангел, все отняв,
И в зелени похолодевших трав
Искала изумрудную я пристань
Для ног босых, следов...
***
Серебряной стрелой летит Нева
И город, вдоль оград, застывший, сонный...
В часовне я кладу тебе поклоны, заступница,
И знаю, не права! Что мне просить?
Как каяться и ждать? Лишь ветер поцелуй дарует
Томный,
Моей щеке. А ангел взор нескромный
Клонит в небрежно смятую тетрадь..
Инна Горенко. Стихотворения. Черновое. Публикуется по книге Э. Барийе «Анна Ахматова. Предчувствие любви». Перевод А. Петровой.
Стихи она писала по - новому.. Дерзко, чуть небрежно, чуть вызывающе. Ведя воображаемый, страстный диалог с возлюбленным.. Возлюбленным, которого не было никогда. Тот, кто был мужем, на эту роль явно не годился.
В стихах Инна рисовала, простыми и резкими чертами, словно серебряной сангиной, свой образ: молодой, пленительной женщины, зачарованной мечтами и видениями, иногда похожей на слепую пророчицу Кассандру... Пророчицу? Хм? Что она могла пророчить? Свою близкую смерть? О чем она могла мечтать? Об улыбке не рожденного ребенка? Своего ребенка. Если бы он был у нее, она легко и просто все извинила бы Сергею: сухость, невнимание, раздраженность, пристрастие к карточным играм и вечные долги, и тайные романы.....
Тайные романы? – Инна осторожно улыбнулась своему отражению в зеркале. И внезапно ей захотелось оглянуться.. О ней, что то вскользь говорил, шептал, как бы невзначай, Кривич, муж Натали Штейн, красавец, темноволосый, как то преподнес бутоньерку с фиалкой к ее модному жакету, руку поцеловал, с осторожностью. Но на лице не было брезгливости, не то, что у Сергея, слишком явное пренебрежение. Она и за это была благодарна, за знак внимания, мимолетный, тонкий, и вечером все это выплеснулось в стихотворные строфы:
Улыбчивой Кассандрой, не Медеей,
Я снюсь тебе в туманном шелке дня.
Ты темнолик. Не узнавай меня! На лацкане
Цветок, как искра тлеет. И в серебре
Не вытертых зеркал, в их мутной глади -
Наш роман усталый..
И пряно дышат
Узкие бокалы
в закатной, окровавленной, охре...
( Источник цитаты: Э. Барийе. Анна Ахматова. «Любовь в Лувре». Перевод А. Петровой.)
...
Она отбросила тогда перо в сторону, не боясь сломать. С дрожью глянула в зеркало... Что ей там блазнилось, что виделось? Анна. Анечка. Седая, величественная, в белом плаще, квадратной шапочке, с куклою в руке. Кукла как будто бы из комедии итальянской, из Дантовских времен. А на плече у Анны будто бы лежит Колина рука. Коля в военном мундире, мундир окровавлен, словно прострелян, дыра от пороха. А в руках у него... ну, да, да красный том «Иллиады». Красный, с золотом том, обложка цвета крови... Цвет крови, алый, как на ее платках, сорочке....
Правда, на сухом ветре Севастополя кровь быстро высыхает. А ветер сушит горло, обжигает. А птицы на таком ветре - не летают вовсе... Трудно им подняться на крыло. Так и остаются неузнанными, дивными. Как сирины в раю.
__________________________
Творчество и стихи, дневники и письма Инны Андреевны Горенко – Штейн - тайна за семью музейными печатями для широкого круга читателей, никто всерьез не занимается бумагами рано погибшей красавицы, если и есть они. Несколько статей в интернете, сухих, безликих.. Пара фото.
***
Муж Инны Андреевны, Сергей Штейн, имея скандальную репутацию карточного должника, второсортного писателя, профессора, решившегося на подлог при защите научного труда, прочно затерялся на литературных просторах, и его имени никто бы никак не вспомнил, если бы не десяток писем к нему Анны Ахматовой, юной девочки – гимназистки, мечтающей о любви и признании, славе и простом человеческом внимании.. С ее письмами Штейн поступил пренебрежительно, продав их постороннему человеку,. Этого Анна Андреевна ему не простила никогда.
Так же, как не простила и пренебрежения к судьбе и памяти сестры своей, Инны Андреевны Горенко
Всю жизнь Ахматова с трепетом перечитывала уцелевшие письма старшей сестры, Носила ее браслет в серебряной оправе, и, говоря об Инне, слегка утаивала дыхание. Словно следила за полетом дивной птицы в нежной пене перистых облаков.. Птицы – неузнанной. Птицы дивной. Не допевшей песню свою..
Инна Андреевна фон Штейн похоронена на одном из кладбищ Царского Села 17 июля 1915 года. На ее погребение испрошено супругом из казны, по заявлению, триста рублей.
