Один из ансамблей с наиболее устойчивым имиджем, узнаваемым саундом и репертуаром – воплощение мечты об идеальных кумирах чьей-то молодости – выглядит сегодня экипажем инопланетного корабля, посетившего соседнюю планету с музыкальным приветом. Георгий Осипов aka Граф Хортица делится опытом одностороннего контакта.
Человеку без телевизора писать о старой группе опасно. Пока вы щеголяете эрудицией, будущие читатели успеют посмотреть документальный фильм, где им компетентно разъяснят особенности «тоттенгемского саунда», продемонстрируют роскошный самолет, в котором Кларки гастролировали по Америке, намекнут на ориентацию лидера группы, сопровождая показ потоком оцифрованной и раскрашенной кинохроники.
Куда лучше, подобно герою «Записок из подполья», говорить о себе. О себе – надежнее, потому что никто, кроме вас, этим не интересуется, и каждый рядовой человек – маленькая загадка.
Dave Clark Five – явление незаурядное, но загадочное. Долгие годы после ликвидации проекта, его основатель тщательно оберегал своё детище от профанации, не допуская переиздания студийных альбомов, давно снятых с производства. О том, как звучала группа со сцены живьем, можно было только фантазировать. Все её выступления на экране проходили под фонограмму. Любопытнейший материал, записанный в шестидесятые, так и не был опубликован в двадцатом веке.
В обзорах по истории поп-музыки за кадром обычно играла Glad All Over, давая, мягко говоря, однобокое представление о творчестве DC5, которое, при всей строгости стиля, было достаточно разнообразно в рамках избранного жанра.
Короткие гитарные соло Ленни Дэвидсона, одного из последних живых участников легендарного состава, рождают такие же короткие мысли, которые следует развивать и оттачивать.
«Гарик, а у тебя есть Дэйв Клерк (sic!) Файв?» – поинтересовалась девица в замшевой мини с бахромой, бывшая ученица моей матери. Непонятно, почему она спросила именно о них, как догадалась, что мне это близко? Вопрос звучал убийственно старомодно, но они у меня уже были. И вот как они ко мне попали.
Возвращаясь из гостей, мы вышли на одну остановку раньше, чтобы не спеша дойти до дома пешком. Заканчивался мой пятый учебный год. Был один из тех майских вечеров, каких кажется бесконечно много. Каждый из нас был по-своему счастлив. Я не выпускал из рук две катушки сухой и ломкой ленты «тип-6», подаренные мне за ненадобностью. Коробки были не подписаны, но на них стояла печать 1968.
Оттуда, мы как раз шли мимо школы, где я учился, смотрел на меня темный и невежественный ребенок. В глазах тревога, что он так и не разовьется, не расширит свой кругозор, не углубит познания в единственной интересной ему дисциплине, которая, как он уже успел выяснить, носит название «западная поп-музыка».
Музыка на бобинах давно вышла из моды – там были записаны сборники Кларков и Кинкс, первый альбом голландцев The Cats, знакомый мне лишь по фотоснимку, и американский вариант Rubber Soul, который уже стеснялись называть «концертом резиновых душ».
В программе Кларков меня удивили Nineteen Days, очень похожие на то, что делали Кинкс. А у Кинкс озадачила Don't You Fret, неуловимо созвучная старообразной I'll Be Satisfied with you у Кларков. Обе композиции выглядят как доведенные до ума попытки изобразить что-нибудь в стиле кантри, и сходу запоминаются даже теми, кому в силу возраста и темперамента не очень близок этот стиль.
Обе группы были совершенно не похожи друг на друга, и обе стали для меня запоздалым открытием, о котором я мечтал в полнейшем одиночестве акселерата. Кларки были необходимы как воздух. Не сугубо танцевальные Bits and Pieces (похожие на Sidewalk Sinner Гэри Глиттера) с Glad All Over, сделанные по трафарету, а более сложные вещи требовали скорейшего изучения. Наверно, с таким же восторгом изучали подпольный иврит мои соседи по еврейскому кварталу.
У одного из них я случайно перебросил Can't You See That She's Mine, в которой мне слышалось всё то, что я по малолетству прошляпил в шестидесятые, и то, чего, как мне тогда казалось, уже нет в музыке нового десятилетия.
Резкая фраза электрооргана в начале когда-то была приглашением к танцу, а передо мной она раздвигала стеклянные двери кафе, где ломаются, не касаясь друг друга, силуэты в немодной одежде, остатки которой еще встречаются на отдельных прохожих. Она, как Hippy Hippy Shake, хранила эхо беспричинного буйства, чей источник ныне не мог объяснить тот, кто был им одержим.
Саксофоническое соло из этой песни я разучил наизусть, и напевал его, прогуливая физкультуру, в надежде вызвать из прошлого как можно больше вещей такого рода.
Саксофонист Деннис Пейтон умел обратить на себя внимание, не утомляя показушной импровизацией. Его функцию, как мне кажется, успешно развивала медная группа Глиттер Бэнда. Если можно назвать «развитием» удерживаемый в строгих рамках, ритуальный минимализм.
Саксофон не был основным рупором подрывной экспрессии в 1964. Диаграмму подростковых конвульсий диктовала электрогитара. Но и Wailin' Howie Casey, и Butch Patterson из легендарных Фараонов успешно демонстрировали магические свойства джазового инструмента новому поколению любителей побеситься в дьявольском ритме.
Соло Денниса Пейтона не уступает работам Стива Дугласа на классических записях Дуэйна Эдди. Оно до сих пор воспринимается с не меньшим азартом, чем то, что делает маститый виртуоз-эксцентрик Бутс Рендолф в пьесе Witchcraft у Элвиса Пресли.
Это был смелый шаг – воскрешение старой вещи, демонстрация мастерства через «нафталин» семилетней давности, в надежде, что гурманы оценят.
Сообразительный бизнесмен с опытом каскадера, Дэйв Кларк делал правильные шаги с точки зрения обогащения. На больших дисках группы преобладает собственный материал, его подозрительно много. Однако практически каждая вещь при детальном рассмотрении оказывается переработкой чего-то другого. Гипнотическую оригинальность такой продукции усиливают так называемые «фишки», авторские приемы, представляющие собой четко обозначенные и расставленные в нужных местах опознавательные сигналы.
Это могут быть Джимми Смит, Рей Чарльз или Booker T & MG's, но в максимально сжатой форме.
Для меня не стали неожиданностью панегирики DC5 в интервью ранних Kiss и Ramones, которые мне в ту пору очень нравились по той же причине – кратко, четко и неподражаемо-подражательно только для тех, кто понимает.
Ураганная Any Way You Want It была совершенно неизвестна поклонникам Kiss, в чьем исполнении она невероятно свежо и дерзко закрывает студийную сторону альбома Kiss Alive II.
Cобственно, и в гитарных вкраплениях Дэвидсона слышится все тот же Дуэйн Эдди, а басист Рик Хаксли в темповых номерах играет со «щелчком», как Мэл Тэйлор у Ventures. В последствии этот характерный эффектик станет одним из важнейших компонентов большого эстрадного саунда шестидесятых. Без него невозможно представить основные шлягеры Риты Павоне, Фреда Бонгусто, Джанни Моранди и, естественно, Хампердинка. Потому что многие аранжировки делал для Кларков гениальный Лэс Рид, автор таких шедевров, как Last Waltz и It's Not Unusual, привнесший в поп-музыку элементы Мотауна.
В особенности это заметно в инструментальных пьесах, которых у DC5 накопилось столько, что американцы рискнули собрать их на одной пластинке, ныне относительно редкой.
Как это ни парадоксально, количество альбомов, выпущенных Кларками в Штатах, превышает число сумму британских изданий чуть ли не втрое. И песен на них почему-то, как правило, ровно одиннадцать, а общий метраж не превышает получаса.
У этой плодовитости свой резон. Несмотря на отточенный стиль, а возможно и благодаря ему, в большом количестве музыка Кларков сливается в нарезку клише и повторов, как сюжет геометрической абстракции на обоях.
Как рок-н-роллы Ванды Джексон, их песни лучше слушать по одной, но несколько раз подряд.
Дебютная пластинка Session With Dave Clark Five состоит из отборных вещей на любой вкус. Разумеется, если ваши пристрастия не выходят за пределы первой половины шестидесятых. Но где-то на четвертом треке (это милейшая Funny, исполняемая в ритме rock steady) наступает апатия, как после танцевального марафона. Нечто по типу того оцепенения, в котором пребывают после ночной охоты вампиры.
Это неудивительно, ведь первые три вещи бьют наповал, одна за одной, и I Need You, I Love You, и особенно иконописная I Love You No More.
Фиксированный облик играет не меньшую роль, чем узнаваемый саунд и фонетика названия. DC5 фотографировал Брюс Флеминг. Этот консервативный мастер оставил нам портреты Холлиз, Энималс и Лулу, реалистично, без психоделических искажений, отразившие сущность незаурядных дарований.
Некоторые песни Кларков отдаленно похожи на Eight Days a Week, но в целом, присутствие в каждой из них саксофона и клавишных заглушает аналогию с Битлз. Зато она куда заметнее в акустической миниатюре Til' The Right One Comes Along, чье очевидное сходство с I'll Follow The Sun раздражало фанатичных битломанов не меньше, чем I've Got a Feeling и Until The Dawn у Джеффа Кристи, нагло пародирующие святую Oh, Darling и, соответственно, Golden Slumbers.
А в этой зарисовке, например, всплывают отзвуки There's a Place – жемчужины альбома Please Please Me:
Не ускользало от их внимания и физиономическое сходство клавишника-вокалиста Майка Смита с Полом МакКартни. Есть такой типаж у англичан, воплощением которого может служить актер Дэвид Хеммингс, очень похожий на того другого в картине Ардженто Profondo Rosso.
Бывают уникальные фамилии. Например, Лавкрафт – на всю Америку один. А Майк Смит – имя заурядное, такие называют администратору мотеля беглецы и любовники.
Однако наш Майк Смит – обладатель одного из оригинальнейших голосов эпохи биг-бита. В нем нет напускной театральности, он не бормочет и не декламирует, вдохновляя будущих эпигонов. Манера Майка Смита безвозвратно изолирована в капсуле прошлого от возможных посягательств. Можно сколько угодно подражать Стиву Винвуду и Джеку Брюсу, копировать Вэна Моррисона и Криса Фарлоу, но эту джентельменскую сдержанность атлета, которому незачем афишировать масштабы своего потенциала, воспроизвести нереально.
Переоценивая собственную интуицию, я довольно долго внушал себе, что Майк Смит из DC5 и Майк Смит – продюсер Tremeloes и Christie, – один и тот же человек. Потому что интонация и тембр Кристи очень напоминали вокалиста DC5.
На самом деле, стилистическая непогрешимость Майка Смита зиждется на отказе от соперничества с Чаком Джексоном, чья интерпретация I Wake Up Crying послужила основой Come Home – одной из характернейших лирических песен того времени.
Чак Джексон и Ben E. King обучили Майка Смита проникновенному исполнению лирики. С большим обаянием и, как оказалось, не меньшим сроком сохранности, ничего не меняя в манере исполнения. Экспрессия, плотно упакованная в две, от силы три, минуты звучания, воздействует на слушателя гипнотически, позволяя певцу многократно эксплуатировать одни и те же приемы, которыми он овладел в совершенстве.
Качественная поп-музыка почти всегда кому-то кажется безликой и пресной, стоит только её исполнителям отказаться от мессианских амбиций. Кларки старались не отставать от времени. В альбоме Try Too Hard можно обнаружить элементы раннего психоделического барокко, но даже заимствованные у более бунтарски настроенных авторов композиции звучали в интерпретации DC5 консервативно и поздновато. Как, например, один из наиболее внятных манифестов хиппи Get Together.
Куда натуральнее у них получались номера в стиле модерн-кантри, последним из которых стал великолепный кавер озорной песенки Rub It In, первым исполнителем которой был замечательный Billy Crash Craddock.
Кларки не отпускали длинных волос дольше других своих коллег. При этом фасон их собственных стрижек был достаточно замысловат, не имея ничего общего с грибовидной прической Брайена Джонса или афрозавивками белых участников Экспириэнс и Крим.
Они вообще не пытались «хипповать». От того, вероятно, и взбесивший жителей южных штатов пасквиль Нила Янга Southern Man получился у них неожиданно эффектно и мрачно.
Отсутствие концертных выступлений с натуральным звуком усугубляло параллели с мумиями или восковыми фигурами. Правда, еще больше они напоминали дорогой набор игрушечных солдатиков в форме курсантов. Ведь фигурки на фото соответствовали стандартному размеру таких игрушек. Трудно шагать в ногу со временем в белых штанах с лампасами.
«Бэлый вэрх – черный низ» – цитировал мне Райкина один давний поклонник DC5, пытаясь объяснить новичку «лицо и сущность» этой исключительной группы.
И несмотря на внешний униформизм клубных жакетов, белоснежных водолазок и безупречно расположенных проборов, забойных вещей у Кларков хватало.
Их версия Reelin’ and Rockin' Чака Берри не имеет равных. А Having a Wild Weekend остервенением и количеством воплей на фоне соло предвосхищает эксцессы «Ин рока». Успешной оказалась и попытка реанимировать I Like It Like That Криса Кеннера. В исполнении Кларков этот танцевальный номер напоминает Red Hot легендарных Фараонов. Обе вещи любили гонять радиохулиганы.
Не менее интересны остальные вещи этой категории. Куцые I Can't Stand It и Who Does He Think He Is, при всей краткости, поражают обилием внезапных модуляций.
Дискотечные I Need Love и Concentration Baby завораживают и зомбируют своей агрессивной современностью тех, кто еще способен что-нибудь станцевать в молодежных ритмах.
Да и прощальное попурри старых рок-н-роллов, записанное DC5 в полном составе на основе простенького шлягера группы Cat Mother, едва ли способно вызвать у объективного слушателя какие либо претензии.
Хвалим одинаково, а ностальгируем по-разному. Каждый о своем.
Среди совсем крохотных, похожих на мимолетную, но яркую галлюцинацию, опусов DC5, следует выделить Everybody Knows. У Роллингов так выглядит She Said Yeah, предвосхитившая постановочные припадки будущих трэш-металлистов и панков.
Только Everybody Knows бессмысленно извлекать, как теперь выражаются, «выпиливать» из контекста эпохи. Слишком романтично. Отчаяние этого монолога перекликается с I'm In Love, подаренной Джоном Ленноном ливерпульскому квартету The Fourmost. Ёе проигнорировали.
Слишком пронзительно. Только теперь это не более чем реверберация. Эхо, которому пятьдесят пять лет.
Место таких вещей в прошлом, куда заглядывают в поисках определенных впечатлений, как в магазин, торгующий спиртным круглосуточно.
У этой песенки Кларков имеется важный подзаголовок – Everybody Knows (I Still Love You). Я все еще люблю тебя, об этом знают все. Но почему-то эти «все» имеют свойство незаметно испаряться поодиночке.
У Кларков есть еще одна песня, чье место позади. Живописная настолько, что на неё хочется оглянуться, чтобы увидеть за спиной не наркотический мираж, а нечто знакомое, с оттенком соцреализма. Именно в такую атмосферу погружает первый же аккорд «ионики» того, кто недооценивал магические свойства подобных звуков.
Бесхитростное название пробуждает странные чувства. «Давным-давно» – адрес указан точно. Звучание инструментов не просто напоминает ансамбль Мещерина. Ждешь, что и запоют сейчас по-русски. На каком-то этапе так и происходит. Вместо soon there’ll be rain отчетливо слышится шумел дерев.
Кларк неспроста рифмуется со словом парк. От реликтовой рощи остается всего пять деревьев, из которых только два проявляют по весне признаки жизни. И мало кто способен их распознать в старой части, чья территория уменьшается под натиском кафе и аттракционов.
Композицию завершает такой же мещеринский аккорд – аккуратно и грамотно, без иностранщины и кривляний.
Шелест исчезающих дерев все еще бурлит в ушах, словно шорох чистой пленки, на которую нечего записать.
Молчание само по себе наполнено мольбами и просьбами.
И постепенно сквозь него проступает брутальный топот Bits and Pieces, а к нему примыкает стук моих дефицитных башмаков чешского производства, которые разрешалось надевать только для выхода «в общество».
Я всё еще иду, прижимая к пиджаку те же самые неподписанные коробки с лентой.
Тип – 6, а DC – 5. В сумме – одиннадцать.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VK
Далее читайте:
* «Бич Бойс»: о чем поют номера
* Bread через бурные воды. История группы, объединившей ветеранов звукозаписи