Традиционная народная культура Восточного Полесья достигла в процессе своего многовекового развития высокой степени культуризации разнообразных явлений действительности, а также предметно-вещественных атрибутов, порожденных общественно полезным трудом и сопровождающих полешука на всем протяжении ero жизни. В это наблюдение, распространяющееся и на все другие устоявшиеся социокультурные образования, хорошо вписывается полесский каравайный обряд, являющийся на протяжении многих веков стержневым обрядом традиционной свадьбы [1].
Генетически караванная обрядность тесно смыкается с такими календарными обрядовыми комплексами, как Великдень, Юрий, Семуха, Куст, Купалье, Петро и другие. Следы аграрно-магической функции хлеба встречаются в обряде “гукання” весны (обычай выпекать птичек), зооморфные фигурки пекли на Сороки, обряд выгона скота сопровождался традиционным заворачиванием в кожух кусочка хлеба и яйца, на Юрия пекли каравай, меряли по нему молодые побеги жита, качали каравай в житней росе, девушки носили каравай при обходе дворов, с хлебом ходили волочебники, каравай выпекали и делили исполнители кустового обряда и так далее.
Родство это связано, прежде всего, с поклонением древнего земледельца хлебу. Этим можно было бы объяснить и тот факт, что культ хлеба — самая характерная особенность календарной обрядности, и тот факт, что культ хлеба лежит в основе свадебного каравайного обряда. Однако это утверждение является малозначащим на фоне того, что еще позволяют установить и ныне сохраняющиеся на Полесье народные традиции.
Среди многих чрезвычайно важных для нас параметров, демонстрирующих эту общность, особое значение, помимо указания на животворную силу зерна, хлеба, приобретает выявление еще одного аспекта, который тонко чувствовал и подмечал древний человек. К рассмотрению этой новой стороны в реальном обрядотворчестве достаточно близко подходят исследователи прежде всего аутентичного фольклора Полесья. Дело в том, что в силу высокой сохранности традиционной культуры этого региона они получили редкую возможность окунуться при этом в мировоззренческую и психологическую стихию славянина-земледельца, а также восстановить многие утраченные звенья, например, путем выявления связей поэтических текстов с этнографическим материалом обряда.
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзене и будете в курсе новых публикаций и исследований!
Продолжая нашу мысль, обратимся к обряду Куста, зафиксированному во всей своей полноте в тех же районах на Пинщине, где бытует и Каравай. Так, определяя место кустовых песен в функциональном ряду близкородственных обрядовых поэтических комплексов, фольклорист Р.М. Ковалева выделила общую для них составляющую и связала исполнение песен Куста с особой стадией созревания хлебов. Следуя за логикой ее наблюдения можно заметить, как древние люди психологически точно и тонко усматривали наиболее уязвимые места в жизни природы и стремились именно в это время подключиться с вспомоществованием всеми доступными для них способами и средствами. Это делает вполне обоснованной постановку кустовых песен на вполне определенное место в следующей жизненно важной цепочке: “волочебные песни (магическое волочение сельскохозяйственных орудий, связанное с пахотой, севом и т.д.), ярильские песни (яриться — прорастать, зеленеть), кустовые песни (куститься — выходить в колос), купальские песни (охрана зашита урожая от злых сил), жнивные песни (спорыш — опекун поля и созревшего хлеба, двойной колос; спор — урожай) [2, с. 7].
Итак, расставив эти обряды в такой хронологический ряд, легко сделать вывод о том, что магическая функция в этих обрядах достаточно сильна и определяется стремлением повлиять на силы природы, стремлением заручиться их поддержкой. С другой стороны, немало зависит и от самого человека, так что, очевидно, все эти обряды имеют и еще одного адресата — самого человека, соответствующее воспитание которого в наиболее ответственные для будущего урожая моменты также является весьма актуальной задачей общества. В этом, пожалуй, можно видеть ключ к объяснению сохраняющейся значимости (и сохранности) этих обрядов при некотором угасании практических обрядово-магических функций. Тут можно увидегь такую зависимость: чем больше человеческое сообщество овладевает силами природы, тем меньшей становится значимость магической функции обрядов, но зато усиливается их психологическая, педагогическая функция.
Если допустить присутствие такой двусторонней направленности культа хлеба в самых разных обрядах, то можно указать и на некоторые существенные отличия в использовании этого культа. Упрощенно это можно выразить так: сакрализация хлеба в календарной обрядности осуществляется ради самого хлеба, а в караванной обрядности сакральность хлеба используется-усиливается уже ради социальных задач.
Таким образом, можно констатировать, что сакральность свадебного каравая основана, в первую очередь, на соответствующем отношении к хлебу во всей данной этнокультурной среде. Причем отчасти свадебный караванный обряд и сам служит усилению такого отношения к хлебу.
