В предыдущей статье я привёл рассказ Д.К. Носилова о необъяснимых явлениях, творившихся на Новой Земле. Константин Дмитриевич несколько раз зимовал на этом архипелаге, жил с самоедами (так до революции называли ненцев) бок о бок, поэтому они ему стали доверять и рассказывать случаи из своей жизни. Эти воспоминания он опубликовал в своей книге «На Новой Земле. Очерки и наброски». Очень интересная книга, где перемежаются описания заполярной природы, быт, различные случаи происходившие с ним и его товарищами по зимовке, от трагичных до смешных.
В тот же вечер, когда Фома Вылка поведал ему о встрече с загадочным народом, вошедшим в историю как – чудь белоглазая, в воспоминания ударился помор, к сожалению, имени и фамилии Носилов не сказал.
Когда-то этот смелый мореход сел на мель на шхуне «Анна». Положение было критическим, тогда четыре человека ушли за помощью, а он с товарищем остался на борту . Стремительно надвигалась полярная осень, в этих широтах это время года может пролететь за пару недель. От ушедших ни слуху и ни духу, хотя прошло три недели. Впрочем, для поморов зимовать на судне дело привычное. Мне доводилось читать, что рейсы у них могли растянуться на два, а то и три года. Как-то утром они вышли из каюты, а кругом белым-бело после ночной пурги, зима вступила в свои права. Им пришлось сойти на берег, чтоб найти место, куда можно перенести каюту, всё-таки на судне зимовать «опасно и беспокойно».
Они исследовали несколько островов, и как записал Носилов:
«… нет нигде нам места: то больно уж высоко, на дуване, то под скалами больно уже пещер много. Ты знаешь, Фома, какие там пещеры? Поди, видал? Зайдёшь, одни кости человеческие валяются, и столько это костей, что даже страшно».
И тут Носилов встрепенулся, слова о человеческих костях его сильно заинтересовали, ведь до этого русские были уверены, что на архипелаге люди никогда не жили. впрочем, и современные исследователи уверены в этом.
"- Чудь там жила прежде, чудские, — ответил старик Фома, как знающий.
- Какие чудские?
- Белоглазой чуди, — повторил он уже уверено, — чудь тут жила прежде, да и теперь ещё проживает, только от человеческих глаз скрывается…
- Как так?
- Просто скрывается, потому ей нельзя не скрываться, он от потопа осталась… Слышно, когда кричит, слышно, когда собаки её лают; только увидать её трудно; когда летом разве застанешь на лодке, как рыбу промышляешь на чистом месте, так и то только увидишь издали. А стал подплывать, смотришь – она от тебя в пещеры, а зайди туда – там ничего нет, одни кости. Верно? – обратился он к помору.
- Верно. Мы тоже слышали, как она гогочет. Сначала думали: гагарки. Потом посмотрели, обошли скалы – хоть бы одна!..».
Сначала Носилов был уверен, что поморы увидели мираж. Он сам неоднократно наблюдал это атмосферное явление. Но дальнейшее повествование морехода заставило его усомниться в скоропалительном выводе.
Они так и не нашли на земле места, где могли бы поставить каюту и спокойно дождаться весны или помощи. Поэтому решились рискнуть и остаться на своей шхуне.
«Провиант есть, трески много, ружья в исправности, если придёт белый медведь; даже капканы на песцов захвачены на случай. Старик Данило был опытный хозяин: всё предусмотрит за время. Ну, обили мы это кое-как кошмами нашу каюту, завесили двери олениной, натаскали поближе дров, чтобы ходить было недалеко к трюму, запасли трески, калачей, всей провизии и залегли на койках. Что нам? Беда не наша – хозяйская, жалованье идёт, провианту довольно, лежим себе, мало горя, едим, чай попиваем сухари хрустаем. Погода хорошая – к полынье пройдёмся, тюленя поколотим. Только тогда и было нам неловко, как с горы ветер ударит. Зашумит это в снастях, завоет, засвистит, запотрескивает, всё закачается, ветер по палубе заходит, затрясёт всё и пойдёт всё завивать со свистом… Отлежишься, проспишь погоду и снова покой – гуляй на палубе, иди на охоту, лови песцов, карауль ошкуя (местное название белого медведя) и спи вволю.
Так прожили они до Рождества. Надо сказать, что в Арктике во время полярной ночи дни легко сбиваются и можно перепутать числа. Так что здесь вполне может быть большой плюс-минус от праздничных дат.
Как-то ночью зимовщики услышали, как кто-то осторожно ходит по палубе. Но это не медведь, их уже к тому времени там не было, для песца слишком тяжёлый шаг. А снег поскрипывает так, как будто ходит человек. Вот тогда-то они и вспомнили про чудь белоглазую.
«Как вспомнили мы тогда с товарищем, так и присели… Ну, быть беде, если чудь про нас проведала. И вот выйдешь на корму просто так, тебе и кажутся ихние черепа, что видели мы осенью в пещерах. Большие, громадные, с оскаленными зубами, лоб маленький такой, рыло вперёд, и так страшно, так страшно, что, право, ровно чего уж не видал я моряком и кормщиком, а тут попятишься назад да как заскочишь в каюту, так даже товарищ и тот подскочит на койке, и у того волосы дыбом на голове подымутся… И как ночь, как полночь, так и слышно – кто-то ходит. Ходит по палубе и только. Слышно ведь, как и ходит, вот как есть человек – так же и скрипит под ним, так же вот и шаги слышаться. Что, думаем, посмотреть бы в окошко? Дождались мы это лунной ночи, слышим, кто-то ходит; подкрались к окошечку рядом с дверями, сами дрожим так, посмотрели, а там собака бегает, чёрная собака, такая небольшая собака, как вот его Лыско, — обратился он к старику Сядею. …».
Они даже обрадовались собаке, всё же живая душа среди арктической негостеприимной ночи, будет веселее зимовать, опять же охранник. Откуда собака они не задумывались, мало ли собак по островам бегает, может от зимовщиков осталась, или от самоедов отстала. Мореходы заманили её в каюту.
«Зашла, ласковая такая, только в глаза прямо не глядит и всё в руки не даётся, и, как вздумаешь погладить, вся шерсть дыбом на спине её становится. Известно дело, боится, ещё не знаючи. Слава Богу, думаем, Бог товарища послал зимовать, всё же будет ночами веселее. Только это поговорили, накормили её кое-чем, сидим, как вдруг снова кто-то заходил по палубе. Что за притча? Ходит, поскрипывает, вот ближе к дверям подходит, и смотрим – собачка наша так ласково этак завиляла хвостиком и к дверям… «Не пускай, — говорю, — никого, Кузьма, запри на крючок дверцы». Кузьма послушался, соскочил с места и запер. Запер это он только, как смотрим – рука.
- Какая рука? – спросил Фома, даже пошевелившись на месте.
- Человеческая рука, — мотнул головой рассказчик, — вот тебе икону сниму со стенки, что человеческая, и белая такая, видно, что не мужичья…
- Ну?
- Ну, потянулась она этак, вот как у этих, к примеру, дверей, и хочет поднять крючок у нашей двери…
- Что ты?
- Верно говорю, хочет поднять… Как заревел я тут благим матом, схватил топор, торнул ногой двери, смотрю, а там никого нет, только слышно, как будто кто побежал по палубе и скрылся за носом судна. Скрылся и только оглянулись мы – и собака наша пропала.
- Ну?
- Ну, скрылась и только. Так, батюшко мой, мы ночи три после этого глаз не смыкали. Вот как напугала нас эта рука. Как вот сейчас вижу её, проклятую: белая такая, просунулась в окошечко, а оно было со сломанным стекольцем, просунулась, загнулась и хочет отворить двери с крючка.
- Ну, что? Приходила ещё она, рука-то эта? – спрашивает весь оживившийся как-то теперь Фома Вылка.
- Приходила, и не одну ночь, только уже не просовывалась в окошечко, потому мы его крепко-накрепко закупорили и закрыли. Только походит это около дверей и уйдёт.
- А собака? – спросил старик Сядей, который тоже оживился под влиянием этого рассказа.
- Собака? Собака так и сгинула, проклятая, с того нечистого часа больше не видели, и след простыл, и чья она была – до сих пор, вот и перекрещусь, не знаю…
- Да чья, как чудская, — вступился тут неожиданно старике Сядей, — у них все собаки бывают чёрными. Только хорошо, что она от вас тогда бежала, непременно была бы у вас беда: или кто умер бы, или что-нибудь ещё хуже случилось… У Нехватовой жили так тоже с погибшего судна поморы, сказывают: тоже такая чёрная собачка появилась, жила, ласковая была такая, только раз ушли они на полынью бить зверя, она товарища у них и загрызла.
- Что ты?
- Задавила товарища, говорю, горло у него вырвала и убежала… И с той поры такая болезнь у них пошла, что половина их взбесилась, верёвками, тросами вязали, удержу не было человеку, совсем было все перепропали, да, к счастью весна подошла, солнышко показалось, болезнь отстала. Человека, не знаю, три – четыре от команды осталось только!
- Что ты?
- Спроси хоть вот у Фомы.
- Верно, — говорит Фома, — я тоже слышал, в ту зиму зимовал я на Гусином мысу, недалеко. Верно, это было после мы над покойниками вместе с матросами и крест поставили там на могиле. Говорили тоже, что он собаки…
- Ну, что? – спросил я снова рассказчика, желая его навести на рассказ про таинственную руку.
- Приходила, говорю, приходила после того не один раз, только уже оборотнем.
- Как оборотнем?
- В белого медведя оборотилась. Только сидим мы это так тёмной ночью после этого, что-то не спится, и слышим: опять заходил кто-то по палубе. Вот идёт, вот ближе, вот ближе, вот уже и у дверей… А в ту пору оттепель стояла, окно немножко оттаяло, и через него видно. Смотрим – кто-то глядит в наше окошко… Смотрится, смотрится, видно два глаза… Схватил я тут, не оробел, винтовку и бац в окошко… слышно только, кто-то повалился и закряхтел… Вышли после того тихонько мы за двери, посмотрели с товарищем, а под ногами белый медвежонок. Лежит уже мёртвый и не дрыгает. Она в медвежонка оборотилась… И ведь что? После того хоть бы раз кто нас попроведал, так и прожили до самой весны, так и уехали после того на карбазе в море искать судно.
- Вот она, чудь-то белоглазая! Оробей тогда немножко, пусти её в каюту, было бы дело, задушила бы, проклятая, верно, — заключил помор положительно.
- Да не чудь была, вижу я по твоему рассказу, — вступился тут неожиданно Фома Вылка.
- А кто? Кто больше? Сказывай, если больше моего знаешь, — даже обиделся немного рассказчик, что его неожиданно так перебили.
- Да не чудь! Чудь – та не полезет к человеку, она от него прячется.
- А кто? Кто? Сказывай, если лучше знаешь? – стал наступать обиженный помор на Вылку, уже разгорячившись.
- А цинга, вот кто! – вдруг выпалил Фома и даже привскочил на месте».
Продолжение будет в следующей статье. А сейчас хочу обратить внимание на один момент в этом рассказе. То, что на Новой Земле в море можно увидеть миражи, Носилов говорил не раз, это явление и сейчас многие видят. Может поэтому морские охотники и слышали крики птиц, которых не было. Но вот с собакой не всё ясно. Дело в том, что собаке там взяться было неоткуда. И ещё настораживает то, что собака не смотрела прямо в глаза, для них это не совсем обычно. Кстати, о белоглазой чуди, или как ещё их называют сихиртя, до сих пор ходят легенды. А люди, которым я вполне доверяю, утверждают, что видели нечто такое, что не укладывается в привычном взгляде на наше мироздание.
Но об этом в следующих статьях. Жду ваши комментарии. Милости прошу в увлекательное путешествие в мир истории. Не забудьте подписаться и поставить палец вверх.
Другие статьи:
