В полдень, 3 июля 1941 года на улицы оккупированного минска въехал танк Т-28. Казалось бы, чего такого? Сколько этих машин попало к новым хозяевам города в качестве трофеев. Необычным было одно - незакрашенная красная звезда на башне танка. Может быть просто не успели закрасить? Слишком уж много досталось трофеев. Именно так и подумал командир взвода немецких мотоциклистов, выехавший на встречу танку. Через несколько секунд он об этом сильно пожалел... Если успел конечно...
Вернемся на несколько дней назад.
Вечером 26 июня 1941 года в военный городок, в котором дислоцировалась 21-я механизированная бригада, пришел приказ об эвакуации. Огромные склады боеприпасов и ГСМ. Танковый и автомобильный парк. Все это предписывалось эвакуировать, а при невозможности уничтожить. Сама бригада уже гибла в схватках на границе. В городке остались только тыловые части.
Утром 27 июня 1941 года, начальник склада, майор Денисковский собрал личный состав и отдал распоряжения. Утром! Несмотря на то, что приказ был получен вечером! Времени оставалось в обрез. Красноармейцы грузили в полуторки самые дефицитные запчасти и документацию. Семьи военнослужащих грузились в санитарные машины. Про боеприпасы и оставшуюся технику никто не вспоминал. Из 63 танков Т-28, последней модификации, с дополнительным экранированием, 62 достались немцам в полностью боеготовом состоянии, имея по десятку боекомплектов на машину. Что это, халатность или предательство, решать вам, раз уж суд до сих пор не определил.
Старший сержант, Дмитрий Иванович Малько, подошел к майору Денисовскому с предложением забрать хотя бы один танк, тем более что выбирать было из чего. Сразу несколько танков, перед самым началом войны, вернулись с капитального ремонта, попутно пройдя модернизацию. Майор был категорически против. Используя свои авторитет и боевой опыт (для Д.И. Малько, это была уже пятая война. Он принимал участие в боях в Испании, воевал на Халхин-Голе, участвовал в освободительном походе на западную Белоруссию и зимней войне с Финляндией) ст. сержант сумел переубедить Денисовского, но никакой помощи не получил.
Вдвоем с женой, старший сержант, всю ночь готовили танк к длительному походу. Утром 28 июня, колонна наконец то выступила. Почти через двое суток после получения приказа! Танк Дмитрия Малько замыкал колонну.
В полдень колонна попала под бомбежку. Танк был поврежден близким разрывом. Дмитрий Малько, под свою ответственность, остался ремонтировать танк, остатки колонны ушли дальше на восток.
Танк Дмитрий Иванович отремонтировал, но свою колонну так и не догнал. Лишь на следующий день, в районе Березины, Малько смог прибиться к одной из частей. Где и был сформирован полный экипаж. К мехводу Малько прикомандировали майора танкиста Васечкина, и троих курсантов танкового училища: Николая Педана, Александра Рачицкого и Федора Наумова.
Командир части приказал экипажу достать из болота три танка Т-26. Вечером найти танки не удалось, а утром было уже не нужно. За ночь советские части отошли, экипаж танка оказался в немецком тылу.
Надо было прорываться к своим, и Николай Педан предложил чудовищно наглый выход - прорываться к своим через оккупированный Минск! Его поддержал и старший сержант. Минск и окрестности он знал великолепно.
2-го июля 1941 года танк вернулся в военный городок, который покинул несколько дней назад. По неизвестной причине, немцев там еще не было. Загрузив полный боекомплект, танкисты двинулись к Минску.
В полдень 3-го июля, танк вышел к окраинам города. Дальше предоставляю слово главному герою:
«Проехали железнодорожный переезд, пути трамвайного кольца и оказались на улице Ворошилова. Здесь было много предприятий, но все их корпуса стояли теперь полуразрушенными, с темными проемами дверей и окон. Потом наша машина поравнялась с длинным темно-красным зданием ликеро-водочного завода. Вот здесь мы и увидели первых фашистов. Их было десятка два. Немецкие солдаты грузили в машину ящики с бутылками и не обратили никакого внимания на внезапно появившийся одинокий танк.
Когда до сгрудившихся у грузовика немцев осталось метров пятьдесят, заработала правая башня танка. Николай ударил по фашистам из пулемета. Я видел в смотровую щель, как гитлеровцы падали у автомашины. Некоторые пытались было вскарабкаться на высокую арку ворот и спрятаться во дворе, но это не удалось. Буквально за несколько минут с группой фашистов было покончено. Я направил танк на грузовик и раздавил его вместе с ящиками водки и вина.
Затем мы переехали по деревянному мостику через Свислочь и свернули направо, на Гарбарную, ныне Ульяновскую улицу. Миновали рынок (там теперь находится стадион) и вдруг из-за угла улицы Ленина навстречу выскочила колонна мотоциклистов. Фашисты двигались как на параде – ровными рядами, у тех, кто за рулем, локти широко расставлены, на лицах – наглая уверенность.
Майор не сразу дал команду на открытие огня. Но вот я почувствовал его руку на левом плече - и бросил танк влево. Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню танка, и машина раздавила их. Следовавшие за ними повернули вправо, и тут же я получил новый сигнал от майора и повернул танк вправо. Свернувших мотоциклистов постигла та же участь. Я видел в смотровое отверстие перекошенные от ужаса лица гитлеровцев. Лишь на мгновение появлялись они перед моим взором и тут же исчезали под корпусом танка. Те из мотоциклистов, которые шли в середине и хвосте колонны, пытались развернуться назад, но их настигали пулеметные очереди из танка.
За считанные минуты колонна оказалась полностью разгромленной. Пулеметы смолкли, я вывел танк на середину улицы и тут снова ощутил поглаживание руки майора - он благодарил за умелые маневры при разгроме вражеской колонны.
Начался крутой подъем на улице Энгельса. Дома горели, стлался вокруг дым пожарищ. Поравнялись со сквером у театра имени Янки Купалы и обстреляли группу фашистов, скопившихся там. Ведя на ходу огонь, мы вырвались, наконец, на центральную - Советскую улицу. Повернув направо, я повел танк вперед по узкой улице, изрытой воронками, усыпанной обломками зданий и битым кирпичом.
Когда спустились вниз, возле окружного Дома Красной Армии я получил команду от майора повернуть вправо. Свернул на Пролетарскую улицу, которая теперь носит имя Янки Купалы, и вынужден был остановиться. Вся улица оказалась забитой вражеской техникой: вдоль нее стояли машины с оружием и боеприпасами, автоцистерны. Слева, у реки, громоздились какие-то ящики, полевые кухни, в Свислочи купались солдаты. А за рекой, в парке Горького, укрылись под деревьями танки и самоходки.
Т-28 открыл по врагу огонь из всех своих средств. Майор прильнул к прицелу пушки, посылал в скопление машин снаряд за снарядом, а курсанты расстреливали противника из пулеметов. На меня дождем сыпались горячие гильзы, они скатывались мне на спину и жгли тело. Я видел в смотровую щель, как вспыхивали, словно факелы, вражеские машины, как взрывались автоцистерны и тонкими змейками сбегали с откоса в реку пылающие ручейки бензина. Пламя охватило не только колонну машин, но и соседние дома, перекинулось через Свислочь на деревья парка.
Фашисты обезумели. Они бегали по берегу реки, прятались за деревья, за развалины зданий. Я заметил, как какой-то спятивший от страха гитлеровец пытался влезть в канализационный колодец. Другой втиснулся в сломанную водозаборную решетку и тоже получил пулю. Всюду врагов настигал огонь нашего тонка. Пулеметные очереди косили гитлеровцев, не давая им возможности опомниться, прийти в себя, сея панику.
Почти вся вражеская колонна, запрудившая Пролетарскую улицу, была разметана, будто по ней прошелся смерч. Всюду валялись горящие обломки машин, развороченные автоцистерны. И трупы, трупы фашистских солдат и офицеров.
Майор дал команду развернуться, Я снова выехал на Советскую улицу и повернул вправо. Проехали мост через Свислочь, мимо электростанции. Здесь справа, в парке имени Горького, заметили новое скопление противника. Под густыми кронами деревьев стояли десятка два автомашин, несколько танков и самоходок. Возле них толпились гитлеровцы. Они тревожно задирали вверх головы, ожидая налета советских самолетов: со стороны Пролетарской улицы все еще доносились глухие взрывы рвущихся боеприпасов, что можно было принять за бомбежку. Но опасность подстерегала фашистов не с неба, а с земли. Так же, как и на Пролетарской, первой заговорила пушка нашего танка, вслед за ней ударили пулеметы центральной и правой башен. И снова, как уже было, начали рваться боеприпасы, вспыхнула факелом бензоцистерна, и густой дым окутал черным шлейфом аллеи старого парка.
- Осталось шесть снарядов! - крикнул заряжающий.
- Прекратить огонь, полный вперед! - скомандовал майор.
Я включил четвертую передачу, и танк понесся по улице. Проехали Круглую площадь, преодолели подъем. Поравнялись с Долгобродской. Укрытые броней, мы не могли видеть, как за действиями нашего танка наблюдали горожане. Но мы сердцем чувствовали, что рейд много значит для попавших в неволю советских людей. И все же я замечал в смотровое отверстие, как кое-где из развалин высовывались наши советские люди, они улыбались и махали нам руками. Танк поднялся на гребень улицы, и я увидел впереди Комаровку – деревянные домики, рынок, развилку дорог. Обрадовался: ведь от Комаровки всего два-три километра до городской окраины. Будет улица Пушкина, а там и Московское шоссе. Мелькнула мысль: «Может, удастся прорваться?».
Но не удалось! В районе старого кладбища я скосил глаза в сторону и в тот же миг заметил у чугунной ограды вспышку выстрела. Вслед за ней почти у самого борта машины плеснулся взрыв. Комья земли, щебень и осколки дождем осыпали машину.
По вспышкам определил: до батареи. Фашисты стреляли прицельно. Очередной снаряд ударил в башню, но срикошетировал. В этот момент я почувствовал, что майор дергает меня за воротник - просит прибавить газу. Однако прибавлять больше было нельзя. Танк и без того шел на предельной скорости. Я старался выжать из машины все, на что она была способна. Отчаянно маневрируя, в кольце разрывов T-28 мчался вперед, и, казалось, был заговоренным. Я понимал, что необходимо проскочить кладбище, а там дома помешают артиллеристам вести огонь прямой наводкой.
Мы приближались к Комаровке, и впереди уже видна была спасительная развилка дорог. Еще минута-другая… Ив это мгновение невероятной силы удар потряс танк. Машина наполнилась дымом и смрадом. Кто-то отчаянно вскрикнул, кто-то зло выругался. Я понял, что случилось: снаряд попал в моторное отделение, пробил кормовую плиту и вызвал пожар. Однако танк, даже объятый пламенем и дымом, продолжал двигаться, пока новый удар не заставил остановиться его окончательно.
Перед глазами у меня поплыли разноцветные круги, уши заложило, а по лицу потекла кровь: осколок снаряда скользнул по голове.
- Покинуть машину! - приказал майор.
Я через люк механика-водителя выбрался наружу и осмотрелся. Наш Т-28, поднимая столб черного дыма, стоял у самой комаровской развилки. Неподалеку разорвалось еще несколько снарядов, а слева, со стороны Красной улицы, по танку стреляли автоматчики, и пули цокали по броне, выбивая крохотные искорки на брусчатке мостовой. «Куда же бежать? - подумал я. И как бы в ответ на свой вопрос услышал голос майора:
-Живо в огороды...
Я увидел майора, отползавшего от танка и отстреливавшегося из пистолета. Из башни выбрались двое курсантов, но один был сразу убит, а другой, кажется Николай, пополз к забору. Я тоже побежал через улицу, вскочил во двор какого-то дома из красного кирпича, заметив на нем табличку «Минская юридическая школа». Во дворе отдышался, присел. Кровь по-прежнему текла по лицу, я стер ее носовым платком и зажал рану. Последнее, что осталось в памяти, - это сильный грохот в той стороне, где остался наш танк, - взорвались последние снаряды...».
Из интервью Д.И. Малько
Сержанту Малько повезло, он сумел выйти к своим. Успешно воевал три года. Дослужился до звания старшего лейтенанта.
И вот, 3-го июля 1944 года, ровно три года спустя, после героического рейда, в 3 часа ночи, танк Дмитрия Малько вошел в освобожденный Минск...
«Я вел свой танк по изрытым снарядами улицам Минска, мимо парка Челюскинцев и смотрел на варварски разрушенный фашистами город. На местах домов лежали груды развалин. У некоторых зданий уцелели лишь стены с пустыми проемами окон. На южной окраине еще шел бой, а здесь, в северо-восточной части города, уже стояла тишина и редкие жители выходили на улицы.
Я вспомнил свой давний рейд по этим улицам ровно три года назад. Тогда тоже, как и сейчас, было 3 июля. Только в тот день мы прорывались к своим в одинокой машине сквозь скопище врагов и под их ураганным огнем, а теперь шествовали в колонне грозных боевых машин, только что разгромивших противника и принесших освобождение.
Когда въехали на Комаровку, я увидел у развилки улиц обгоревший остов танка и узнал в нем свой Т-28. От волнения у меня сдавило горло. С разрешения командира я остановился у обгорелой машины, выскочил из люка своей «тридцатьчетверки» и подошел к остову танка, который уже покрылся ржавчиной. Центральная башня была сорвана, в моторной части зияла огромная дыра, правая гусеница перебита, и куски ее валялись тут же. Но даже и в таком безжизненном и искореженном виде танк все еще выглядел довольно внушительно".
Из интервью Д.И. Малько
Войну, старший лейтенант Малько закончил в Кенигсберге. И после войны долго пытался найти хоть какую то информацию о боевых товарищах, участвовавших с ним в прорыве через Минск.
В 1967 году на связь с Дмитрием Ивановичем вышел Николай Педан. Покинув танк он попал в плен, и был освобожден в 1944 году. Майор Васечкин погиб прикрывая отход товарищей. Александр Рачицкий был убит при попытке покинуть танк. Федор Наумов пропал без вести.
Уважаемый читатель! Пожалуйста оцени статью лайком! Это помогает ориентироваться какие темы для Вас интересны.
Не забудьте подписаться - впереди много интересного!
Буду очень благодарен если поделитесь ссылкой на статью с друзьями!
