Ретроспектива классика мирового кино Ясудзиро Одзу прошла в Москве осенью 2018 года. Ее отголоски можно увидеть прямо сейчас в Петербурге. Наш киноклуб будет вести свой дневник ретроспективы, и начнем мы с первого цветного фильма Одзу «Цветы равноденствия» 1958 года.
«Что вы хотели сказать этим фильмом?»
В центре сюжета – господин Хираяма (Син Сабури), отец семейства с двумя дочерьми на выданье. О будущем своих взрослых дочерей задумываются и его бывшие одноклассники, с которыми он поддерживает приятельские отношения. Весь фильм Хираяма переживает о замужестве непослушной старшей дочери, рассуждает о браке молодых, принимая то одну (прогрессивную), то другую (установленную, традиционную) сторону конфликта.
У Одзу такие расплывчатые названия фильмов (времена года, цветы, еда), что сложно сходу вспомнить сюжет каждого. Хотя, если серьезно, в «Цветах равноденствия» нет никаких туманностей, все предельно ясно: речь идет о буддистском празднике Хиган, который отмечают каждый год в день весеннего и осеннего равноденствия. В Японии Хиган практически совпадает с ханами, временем цветения сакуры. Хиган начинают праздновать в двадцатых числах марта, сакура цветет примерно в это же время, в конце марта - начале апреля. А где ханами, там и свадьбы: время цветения сакуры считается сезоном свадеб.
Чайники и чашки
Одзу – настоящий художник с удивительным ощущением цвета. Камера то и дело останавливается на ярко-красном чайнике, как будто хочет нам что-то сказать и не решается. Ярко-красный чайник (вполне обычный, не японский чугунный тэцубин) среди аутентичного интерьера японского дома – это то же самое, что и дочери из фильма, которые «бунтуют» против отцов, отказываясь слушать их в вопросах брака и выходить за рекомендованных женихов. Они, как и красный чайник, сами по себе: находят себе мужей самостоятельно, что противоречит установившимся порядкам.
Обращают на себя внимание и попавшие в кадр маленькие чайные чашки. Смотришь – и диву даешься: это же прямо наш ЛФЗ, Ломоносовский (сейчас Императорский) фарфоровый завод с его знаменитыми фарфоровыми чашками в полоску и сервизами в «фирменную» кобальтовую сетку! Никто не отрицает, что аналогичная посуда производилась и в Японии, но сложно пройти мимо такого очевидного сходства.
Народ и буржуазия
Как только Пикассо овладевал какой-то техникой, он переставал ее использовать.
Милтон Глейзер
То же самое можно сказать о великих режиссерах. Ясудзиро Одзу много упрекали в отречении от поисков социальной справедливости, когда он перешел от черно-белой пленки к цвету и от условного соцреализма к условному формализму (правильное название для стиля Одзу в кино - трансцендентальный стиль - придумал Пол Шредер). Как пишет Дональд Ричи в своей замечательной монографии про Одзу, японским критикам не нравились чересчур идеальные интерьеры в цветных фильмах, обращение Одзу к миру уже не бедных, униженных и оскорбленных, а к семьям из среднего, а то и высшего класса, буржуазии. Но если вернуться к классической цитате из Милтона Глейзера (который в мире графического дизайна – примерно как Пикассо для живописи или Одзу для кино), то все возвращается на свои места: Одзу овладел техникой, изучил возможности камеры, актеров, выбранных ракурсов и точек съемки, возможно даже исчерпал какие-то сюжеты и принялся за новое.
Но все же вероятнее, что всю свою жизнь режиссер работал над одними и теми же сюжетами, темами и мотивами, продолжал их и развивал. Как и Антониони, Одзу показывает, что проблемы у бедных и богатых могут быть теми же, только на примере среднего / высшего класса они показательнее.
Триады по-японски
Тот же Дональд Ричи говорит о триаде мест, с которыми любой японец ощущает крепкую взаимосвязь всю свою жизнь: это школа, работа и дом. Вокруг этих мест / единств Одзу выстраивает свои сюжеты. В «Цветах равноденствия» присутствуют все три идентичности: традиционный дом, модернизированный офис и школа в образе бывших одноклассников (они хранят дружбу, общаются, встречаются на семейных торжествах, в ресторане и на службе).
Любопытно, что обо всех этих вещах пишет урбанист и гражданин Джейн Джейкобс в своей последней книге «Закат Америки». Как и Одзу, она подчеркивает, что семья с ее домохозяйством и укоренившимися порядками подготовлена к распаду. Кроме того, она указывает на проблемы высшего образования и сложности в контроле за профессиональными сообществами. На примере американского общества начала нулевых Джейкобс фактически повторяет японское триединство школа-работа-дом.
Токийский модернизм
Архитектура выделяется с первых кадров. И здесь прекрасно работает постулат классического модернизма «Less is more».
«Меньше – значит больше»
девиз Людвига Миса ван дер Роэ
В погоне за красивыми кадрами камера не распыляется на множественную натуру. Достаточно одного выверенного ракурса, чтобы зритель оценил уровень операторского мастерства и художественный взгляд режиссера. Ракурс фантастический: в объектив попадает небольшой участок между многоэтажными домами Токио, виден фрагмент синего неба с надвигающимися на него стенами и окнами. Логично предположить, что небо – это традиция, а коричневая и серая офисная архитектура – это новая жизнь, которая вступает с этой традицией в конфликт.
Когда рассматриваешь зафиксированные камерой увлекательные панорамы (например, вид на здание больницы или железную дорогу), кажется, что сидишь в медитативной позе на горе мудрости и совершенно забываешь про петербургский кинозал и людей вокруг.
Модернистский госпиталь с ненавязчивым синеватым орнаментом на стене действительно впечатляет, хотя оригинального проекта мы уже не увидим. Первоначальное здание госпиталя Святого Луки погибло вместе с сотнями других зданий Токио во время Великого землетрясения Канто в 1923 году. Через несколько лет архитектор-модернист Антонин Рэймонд на деньги Фонда Рокфеллера восстановил госпиталь, ставший с тех пор символом японско-американской дружбы.
Рэймонд построил в Токио еще несколько незаурядных зданий, посольских резиденций. Именно ему тогдашний посол Франции в Японии (и выдающийся писатель) Поль Клодель доверил реконструкцию французского посольства после землетрясения. Сохранилась фотография членов франко-японского общества в отеле «Империал» в 1924 году.
А вот два архивных фото из статьи Кристин Ванреди-Озанно из книги «Архитектура и дипломатия»:
Декор и джаз
Режиссер необычайно внимателен к деталям. Это и вышеупомянутый чайник, и расцветки кимоно, и полосатые полотенца, небрежно брошенные на спинки кресел (такие акценты замечаешь раза два или три в разных комнатах). Небрежно? Как бы не так! Здесь нет ничего случайного, даже метелка в конце коридора должна висеть на крючке, а не валяться у стены.
Красно-черный радиоприемник – вещь современная, из века нового, но песни по нему транслируют свои, старые, любимые: можно надеть кимоно, тихонечко сесть у стола и размечтаться. В одной части бара идет дым от горячей лапши, в другой – играет джаз и пьют виски.
У моста девчонки беззаботно катаются на лодке, резвятся и шумят, на мосту их родители вспоминают войну и свою жизнь в военное время. Буквально в каждой сцене уклад противопоставляется или просто соседствует с новой жизнью с ее технологиями, другими взглядами, одеждой, звуками и даже ностальгией.
1-13 февраля 2019
Киноцентр «Родина»
Вход свободный
--------------------
- подписывайтесь на наш канал в Дзене
- читайте наши статьи на платформе syg.ma
- смотрите кино из нашего списка на сервисе MUBI
Приятного просмотра!
