За четверть часа до полуночи Люция Ондеркова вспоминала субботнее утро. Словно по щелчку пальцев память отматывала кадр за кадром.
Золотой пылью на руки упал свет из окна трамвая. Волоски на мгновение вспыхнули солнцем и вновь сделались невидимыми. Двери открылись на остановке и выпустили редких пассажиров на свежий воздух. Из окна консерватории текли звуки аккордеона, которому подыгрывали дикие голуби. Без солнечных очков их невозможно было увидеть, только слышать.
С каждым шагом ремешки от новых босоножек все сильнее отпечатывались на щиколотках. Но она едва ли обращала внимание на подобную мелочь. Сегодня Люция вышла пораньше специально для того, чтобы прогуляться вдоль набережной до Карлова моста. Город еще спал. Даже пекарни и кафе были закрыты. Скульптуры замерли в своем молчаливом великолепии. Потемневшие со временем, они все равно внушали мысли о прекрасном, нетленном и вечном.
Девушка уселась на теплые блоки из песчаника прямо на мосту, сбросила неудобные босоножки и стала болтать ногами, время от времени вскользь касаясь ремешков обуви и щекоча себе пятки. Внизу сквозь шестнадцать арок мелодично текла река Влтава. Солнце поднималось все выше и выше, освещая путь от Пражского Града до Старого Города. Она посидела еще немного, глубоко вдохнула влажный воздух и побежала за свежими булочками в пекарню «Breadway» на Народную, 21.
Пройдя через Староместскую площадь, она свернула на улицу Малую площадь, пробежала по Карлова, еще немного по Йильской и юркнула на Перштине. В субботу тут почти не ощущалось движения машин, и можно было спокойно переходить перекресток.
Некоторые места столь виртуозно прячутся от любопытных глаз, что их почти невозможно случайно обнаружить. Толпы туристов бродят по Староместской площади. В полдень там едва ли можно протолкнуться. Городская Ратуша вместе с астрономическими часами никогда не остается в одиночестве.
Каждый час Пражские куранты начинают свое представление. Зрители внимательно наблюдают за тем, как оживают готические фигуры по обе стороны от верхнего круга циферблата, как медленно движется по астролябии золотое солнце. А смерть звонит в колокол в руке, поворачиваясь костлявыми ребрами к Турку и переворачивая песочные часы. Словно воспевает время, которое ведет всех и каждого в ее посмертные объятья. В квадратных окнах апостолы приветствуют любопытных зрителей. Узкоглазый Турок качает головой из стороны в сторону. А хитрый Скряга подбрасывает вверх кошелек, искоса наблюдая за смертью. Вслед за ним оживают все готические фигуры, символизирующие человеческие пороки. Смерть — терпелива и конечна, ей не за кем гнаться и не на кого злиться. Процессию апостолов завершает величественная фигура Иисуса Христа. Под самой верхушкой курантов золотой петух кукарекает два раза, и часы замолкают ровно до следующего часа.
И, несмотря на это, о пекарне «Breadway», расположенной всего в девяти минутах от Староместской площади, знали в основном местные жители. Еще издали Люция заметила белый колпак и прибавила шагу. В душе уже пританцовывали таитянская ваниль и шоколадные круассаны.
***
Пан Корнэль Боуржка взглянул на часы над входной дверью.
— Без пяти девять, пора открываться, — пробормотал он и поправил перед зеркалом высокий поварской колпак.
Вот уже как тридцать лет подряд он вставал в семь утра, завтракал круассанами или яичницей-глазуньей и шел на работу. В бумажном пакете с плетеными ручками всегда стоял белый поварской колпак. Жена заботливо крахмалила его через день и вручала мужу ровно перед выходом, целуя в щечку. Неумолимо летело время, и от взаимной любви к булочкам, кнедликам и трдельникам он раздобрел. Года посеребрили виски. Но ничто не изменило его добрый и приветливый нрав. Он любил шутить, смеяться и любоваться хлебными изделиями в своей пекарне.
Пана Боуржку совершенно не волновала изменчивая мода или погода. Год за годом он соблюдал свои ритуалы, как незыблемые правила жизни, и любил свой колпак так же сильно, как и все, что его окружало на работе в небольшой пекарне «Breadway».
Мужчина приподнял прозрачную крышку и стал перекладывать румяные рогалики с маком. Пару раз он менял угол обзора, наклонялся к ним, смотрел то с одной стороны, то с другой, неодобрительно цокал языком и вновь переворачивал. Наконец-то, удостоверившись в том, что они лежат именно так, как ему видится, пекарь поставил прозрачную крышку на поднос и перешел к следующему прилавку с шоколадным печеньем.
Пекарня тотчас наполнилась миндальным ароматом, лишь только он приподнял крышку. Корнэль Боуржка поправил усы, подкрутив их пальцем, взглянул на круглый ремесленный хлеб на деревянных подстилках в витрине и прикрыл полотенцем корзинку с миниатюрными багетами.
Утро в пекарне выдалось тихим и спокойным, даже шоколадные круассаны, как заметил пекарь, едва перешептывались. Из деревянного ящика над кассой пан Боуржка достал мелок и вышел на улицу. Чиркнув на грифельной доске сегодняшнюю дату, он хлопками стряхнул с рук остатки мела и вдруг заметил васильковое платье. Люция Ондеркова махнула ему рукой.
— Утро доброе, — поздоровался он с девушкой, как только она подошла поближе.
— Доброе, пан Боуржка.
— Вам как обычно? — на всякий случай уточнил он.
В ответ она кивнула. Пан Корнэль Боуржка положил ей булочки с кунжутом, пару слоек с творогом и малиной, шоколадные круассаны, кнедлики с сыром и грибами и трдельник. Упаковав все это в бумажный пакет, он улыбнулся сквозь густые усы, отдал покупку девушке и пожелал доброго дня. 2.1 #Praga_book
Пройди по ссылке ДО или ПОСЛЕ, чтобы прочитать следующую главу.
