"Ведь можно наливать вино в хрусталь..."
Саша Черный
Еще один спектакль Коляда-театра. И еще один вечер несовпадений и непонимания.
Аннотация была прекрасна:
"Две истории про любовь и нелюбовь. Про человека и его желание быть счастливым. Две истории – про бесов и людей – и неизвестно кто из них страшней, потому что со своими бесами еще как-то можно сладить, а люди (особенно близкие) в простоте своей – смеясь и играя – ломают самую нашу жизнь.
Две истории про случайную исповедь и выболтанную чужую тайну.
Две истории (обязательно две! даже если вы с первой историей в чем-то не согласны – вторая все ставит на места) про то, что словом можно лечить, словом можно убить. Про близких чудовищ и про чудовищную близость. Две истории про двух беззащитных друг перед другом людей.
Две истории про границы миров – земного и человеческого, людского и бесчеловечного, между небом и землей – где колышутся простые страшные и беззащитные наши судьбы и истории. Две истории про смысл жизни – мерцающий, парящий, как тот жаворонок – чью едва уловимую песню слышим, а иногда нет".
Только, к сожалению, она опять имеет мало общего с тем, что происходит на сцене. Потому что, чтобы увидеть то, что обещает анонс, надо эти самые истории себе придумать и вложить в них смысл, красоту и философию.
Спектакль разделен на две части, и на самом деле - это две небольшие пьесы, каждая из которых идет около часа времени. Объединены они довольно условно. Кто захочет - найдет общий замысел, а кто-то увидит на белую нитку сшитые клочки совершенно разных пьес, которые вместе лишь благодаря тому, что короткие.
Две истории, два диалога, четыре трагедии, четыре персонажа, из них два психически не совсем здоровых человека. А может и больше. В смысле и трагедий, и странных людей, это как считать.
Первая ("Бесы") - про двух монахов, идущих себе долгой дорогой теплым летним днем. Один - молод и по-юношески открыт жизни, второй - постарше, и позакрытее.
Для первого Боглюбовь - одно слово. Для второго - есть только бесы. Оба - лишние в этой жизни люди. Младший - сирота, без дому и племени, не желающий ни учиться, ни работать. Монастырь для него - спасение во всех смыслах. Старший - в сущности такой же, только постарше, поциничнее, попугливее, поглупее, да еще и с тараканами. Он от монастыря уже устал, хочется просто гулять и ничего не делать, а одному оставаться непривычно, да и страшно. Вот он и прихватил обманом с собой мальчика. Правда, про обман свой рассказал. А тому в общем-то без разницы. Он готов любить, в том числе и ближнего, а каким окажется этот ближний - ему все равно... Боглюбовь? Или глупость?
Лирично, но скууучнооо. Очень хотелось уйти в антракте (как часть народа и сделала), но я вспомнила, что любители этого театра говорят, что Коляда любит потроллить зрителя в первом акте и довести до слез во втором. Остались.
Вторая ("Дудочка") - про людей условно светских. На сцене стол, застеленный скатертью, на нем фотография женщины с траурной лентой. Хозяин квартиры - молодой человек. К нему звонит странный незнакомец. Бомж-не бомж, непонятно. Обещает рассказать тайну про отца (который вроде как погиб до рождения сына), уговаривает юношу пустить его в квартиру, вываливает на стол, застеленный скатертью, кучу хлама, начинает нести какую-то чушь. Мол вот твоя мама спала с тем-то, а я его друг, а он твой отец, нет не он, а я твой отец, а ты должен мне быть рад, ты же русский человек, а все русские люди.... Затем рассказывает сказку про дудочку. Мол, вот я оторву листок у твоего растения, посажу в горшок, он пустит корни, вырастет и все-все мне про тебя поведает, как та дудочка из сказки. Но нет, я спасу тебя, я уничтожу цветок! А дальше горшок разбивается, растение выдергивается с корнем, земля сыпется во все стороны. Бомж вымазывает им лицо, все вокруг в грязи... Бррр. В общем, шизофрения где-то в анамнезе считывается на раз.
Юноша некоторое время слушает его излияния (как он вообще такого типа в квартиру пустил - загадка), потом ему это надоедает и он выпроваживает мужика восвояси. Тот пару раз делает попытку вернуться, но таки уходит совсем. А мальчик бросает на пол портрет матери и начинает рыдать. Точка.
Чудиков играет Олег Ягодин, молодых ребят - Константин Итунин.
Итунин мне понравился, он был в обеих ролях органичен, и монах у него вышел правильно светлый, и мальчик - разумно дружелюбный.
А вот Ягодин был ужасен. Во-первых, совершенно жуткая дикция. В маленьком зале театра Булгакова половины им произносимых слов было не разобрать. Словно каша во рту. Играй кого угодно, но текст должен звучать четко. А он еще и дико переигрывал. На его гротескных (и слишком одинаковых при этом, что неправильно) персонажей было неприятно смотреть. Что монах, что бомж - одно и тоже.
В общем, катарсиса не случилось.
И еще. Это, конечно, очень субъективный момент, но.... В предыдущем спектакле (Крест, кладбище, камея) били вазы и разбрасывали книги. В этом - вымазали землей белую скатерть, одежду и лицо. Зачем все это? Меня такие вещи просто коробят. Как и добавление ненужной трагичности (слезливости?) историями о прошлом героев пьесы.
