С «Ценой отсечения» Архангельского вышло примерно, как с «Отделом» Сальникова. Ругать особо не за что, хвалить не хочется, а потому оставлять запись в читательском дневнике ленно. Но порядок должен быть во всем, да и социальная жизнь напирает хэштегами #не_выложил_не_читал #не_сделал_селфи_не_был_на_работе #мир_должен_знать_что_я… Сначала я подумала, что канал, не дотянувший (пока?) и до сотни подписчиков, все равно не делает из меня лидера мнений, поэтому будет достаточно просто этого лидера найти и с ним согласиться.
Но, в отличие от недавнего «Бюро проверки», серебряного призера Большой книги и вообще романа обсуждаемого, «Цена отсечения» оказалась вещью тихой и неприметной. Даже несмотря на лонг-лист Русского Букера, номинацию на Национальный Бестселлер и то, что «Русский репортер» посчитал ее «самым важным романом года» - найти следы сейчас сложновато. Каково же было мое удивление, когда в одной из немногих рецензий на нее я увидела единственную мысль, которую мой мозг оказался способен подумать в связи с.
В такие моменты я вообще всегда теряюсь. С одной стороны, приятно найти единомышленника, с другой – жалко признавать свою ординарность. Сильнее всего я расстраивалась, когда узнала, что, кроме меня «Меланхолию» Ларса фон Триера находит похожей на «Муми-троллей и комету» еще и Антон Долин. Только я это всего лишь про себя отметила, а он в Афише написал. В случае «Цены отсечения» совпадение произошло с Владимиром Цыбульским, 10 (sic!) лет назад написавшим про роман для Газеты. ру. Пересечение маленькое, незначительное, но видите, я из него уже сделала три абзаца текста. По факту же, Цыбульский мельком сравнил Архангельского с Трифоновым, и меня затриггерило. Проблема в том, что подробно разбираться со сходствами или не такими уж и сходствами, мне придется все-таки самой.
Все дело в герое. Чуть раньше я уже писала про конформиста из «Дома на набережной». Его осторожность, граничащая с трусостью или, скорее, ей синонимичная, вызывала безусловное отторжение и порицание – и авторское, и читательское. Он не управлял ситуацией, а всего лишь аккуратно в нее встраивался, отсекая при этом мораль, этику, простую какую-то человечность. И оказывался в выигрыше. Очень похожего персонажа я увидела у Архангельского – героя другой эпохи, приспособленчество которого трансформировалось в звериное чутье, без которого в лихие девяностые эшелонами сходили в могилы те, у которых это качество недостаточно эволюционировало. И он уже не вызывает острого отторжения – скорее, смесь восхищения отменной интуицией и сожаления о том, что ценой отсечения для него тоже становится простая какая-то человечность.
Степан Абгарович Мелькисаров – олигарх средней руки. Средней – потому что в решающие моменты всегда оказывался где-то рядом с теми, кто писал историю, но сам предпочитал оставаться в стороне – как бы чего не случилось. Это позволило ему оставаться на плаву в 80-е, выжить в 90-е и ничего не потерять при переделах в 00-е. Сюжет раскручивается, когда его супруга Жанна узнает о мужней измене. Вообще-то, отношения у них были свободные, и даже спали они не в одной кровати, а в соседних квартирах. Но на мутной фотографии, пришедшей вместе со штрафом ГИБДД, Жанна разглядела нечто большее, чем одноразовую интрижку. Она наняла детектива, но факты не сходились, будто кто-то их специально перетасовывал.
Оказалось – спойлер (если это для кого-то принципиально) – что перетасовывал факты и путал следы сам Мелькисаров. Ему, видите ли, показалось, что супруга как-то приуныла, когда их единственного сына отправили учиться за границу, потому что в своем отечестве небезопасно. И вот, чтобы развеселить Жанну, Степан Абгарович устроил светопредставление с изменой, чтобы потом выпрыгнуть чертиком из первоапрельского торта и закричать: «Шутка все, что было уйдешь я умру!» Что-то, как водится, пошло не так, но в дальнейшем раскрытии деталей этот текст уже не нуждается.
Вполне ожидаемо, что большинство писавших о «Цене отсечения», развлекались интерпретированием названия. В самом деле, а кто и что там отсекал? Лично я вижу здесь два основных прочтения: уже упомянутое отсечение человечности в погоне за выживанием и процветанием. Эмоции, переживания не то что совсем атрофированы у героев, они, скорее, атавистичны, существуют в виде воспоминаний на обочине сознания. Но именно недостаток этой чувственности так старомодно приводит их к духовному краху, и бесперебойный до того праздник жизни оборачивается катастрофически неудачной вечеринкой – нелепой, унылой, стыдной для всех участников.
Другая сторона текста – отношения сильных мира сего с родиной. В роли родины, как всегда в таких случаях, женщина. Неслучайно событием, запускающим сюжет, становится отправление сына за границу – отнятие будущего у своей страны. На первый взгляд, здесь все тоже завершается по понятиям: родина освобождается от обидчика и продолжает жить вполне себе припеваючи, а обидчик в это время несется навстречу гибели. Другое дело, что вместо развивающегося бизнеса родине остается довольствоваться объедками капитала и каким-то мелкопрайсовым скоморохом, а навстречу гибели вместе с обидчиком несется и отнятое будущее. Апокалиптичненько.
