Кажется, самый нелепый предмет для спора - ладно, один из самых нелепых - "Искусство ли это?"
Мне в этом плане близок подход ранней античности, по которому искусством - "технэ" - признавалось всё, что не являлось "фюзис", то есть, природой. Собственно, от тех взглядов в русском языке осталось прилагательное "искусственный" как антоним "естественного".
Искусство есть любое дело рук человеческих, и древний грек вполне бы понял, почему в наших музеях осколки глиняной утвари соседствуют с мраморными статуями. Всё это искусство - и спичечный коробок, и "Сикстинская мадонна", и писсуар, и МКС. Искусство это ровно на том основании, что сделано человеком, а не природой.
Однако затем те же греки решили, что художественное искусство нужно выделить в отдельную категорию. Так возникло понятие эстетики. "Искусство должно быть красивым". Но красота не является априорной категорией. Красота всегда относительна и напрямую зависит от массы факторов. Это условность, определяемая традициями, климатом, культурой и много чем ещё. Понятие красоты в разные времена, у разных народов и даже социальных групп могут быть диаметрально противоположными. То есть, назвать эстетизм решающим критерием в оценке художественного произведения никак не получается. Я говорю "какая красота", ты говоришь "ничего особенного", а он - "что за мерзость".
И вот тут наступает понимание, что границей между "искусством" и "не искусством" является уникальность. То, что французы называют "высшая работа" - chef-d’œuvre, а мы, след за ними, просто шедевром.
Смотрите-ка. Та или иная модель автомобиля может быть красивой. Но шедевр создаёт не конвейер, а промышленный дизайнер, эту модель придумавший. Можно сколько угодно тиражировать "Мону Лизу" - шедевр всё равно находится в Лувре. Леонардо - гений, а накатать себе принт на футболке может любой дурак.
То есть, говоря об искусстве, мы говорим либо о собственных эстетических предпочтениях, которые имеют отношение только к нам и к той культуре, носителями которой мы являемся, либо о степени уникальности арт-объекта, о котором мы рассуждаем.
История знает периоды, когда любое "признанное" искусство было ограничено воспроизводством признанных "классическими" образцов. Такое искусство является интуитивно понятным, и потому во все времена будет востребовано, как во все времена будут востребованы репродукции как форма массового производства. Однако - см. выше - массовое производство, даже основанное на шедевре, само по себе не может считаться изобразительным искусством. Да, шедевры возможны и здесь. Всегда остаётся шанс создать, отталкиваясь от оригинала, нечто, существенно его превосходящее. Таков Андрей Рублёв по сравнению со всем византийским иконописным каноном. Но итог, в любом случае, один: стагнация. Снижение вариабельности, скатывание в то, что мы сегодня называем "попса", как нижняя точка следования массовому вкусу.
То есть, мы не можем использовать наши представления о красоте как единственно возможный критерий оценки художественного произведения - в том числе, и потому, что эти представления во многом определяется именно тем культурным фоном, который сформировался в прошлом.
Критерием, отделяющим шедевр от штамповки, является уникальность. Великое искусство - всегда новое искусство, даже если оно непривычно, шокирующе и идёт вразрез с теми эстетическими представлениями, которые сформированы базовой культурой.
Однако следование этому критерию возможно лишь при наличии соответствующих знаний. Согласитесь, невозможно оценить уникальность например литературного произведения без серьёзного изучения истории литературы, всего того корпуса текстов, который уже был создан. Не зная мировой поэзии от античного гекзаметра до современного верлибра, вряд ли можно понять прелесть японского стихосложения, а не воспринимать его как очередное "дурят нашего брата".
То есть, желание "разбираться в искусстве" требует, как минимум, осознания того, что Имярек не разбирается в нём в надлежащей мере именно в силу недостаточности своих познаний в предмете, поэтому его текущее мнение не обладает никакой ценностью, помимо субъективной - то есть, опять-таки, никакой. Как максимум же, такое желание требует серьёзных вложений - в первую очередь, времени.
И вот тогда, когда глядя, например, на холст Марка Ротко мы вместо "чё за мазня" думаем "интересно, почему считается, что это круто?" - тогда и начинается наш долгий путь к пониманию искусства. Именно с того момента, когда вместо интуитивно сформированного мнения возникает вопрос. Желание понять - и тем самым раздвинуть границы своего восприятия.
В финале этого пути мы не станем лучше, умнее или богаче. Мы просто получим возможность испытывать новые, ранее недоступные нам удовольствия.
Что, в общем, тоже немало.
