Я не очень люблю мужицкие разговоры "за армейку", как будто в жизни не было более ничего более интересного. И вспоминать не люблю, потому что особо нечем гордиться, но почему-то у людей не утихает интерес к тем событиям. И вместо того, чтобы в сотый раз рассказывать устно, решил всё это дело записать один раз. Да и память подводит, некоторые фрагменты вспоминаются уже с трудом, поэтому решил «оцифровать» память, пока мой «жесткий диск» ещё относительно цел...
Когда...
Когда я топал по лужам, под дождем, с автоматом и резиновой дубинкой в 96-м году, я был счастлив. И вовсе не от ликёро-водочных изделий, которые охранял на заводе «Алкона». А потому что отработал сутки и трое свободен. Никаких тупых приказов, никакой тушенки, безмозглого подметания плаца, жизни по уставу в серой казёнщине казарм, и прочих прелестей армии. Суть счастья - базируется в сравнении. Но это я почувствовал лишь через год после Чечни. Сейчас я вспоминаю службу там - как куски плохого фильма, со старой видеокассеты. Я сам уже довольно сильно дистанцировался от этой истории. Мне иногда кажется, что рассказываю о ком-то другом. Ибо тому мне было восемнадцать, а теперешнему мне - сорок.
«Учебка»
Когда осенью 94-го года в Чечне начались волнения, я лежал в Свердловском госпитале и очень сильно не хотел возвращаться в часть. Ибо уставщина, смертная тоска и бессмысленные работы действовали на меня угнетающе. Мои лысые кореша-духи в это время метались с тряпками по «взлетке» (центральная часть казармы, для построений) и всё также маршировали по плацу, пока я прохлаждался в лечебных заведениях. Жизнь в закрытых военных городках — была тягуча и уныла, как прокисший канцелярский клей. Серые казармы, вонючие портянки, колючая проволока по периметру части и безнадёга. Обычная Еланская учебка.
Чем бы солдат не занимался - лишь бы за#бался. Не было ни стрельбищ, ни какой-то минимальной военной подготовки. С утра до вечера "отбивание" кроватей, пятиразовое протирание пола, трёхразовое подметание плаца, разгрузка хлорки в просроченных ОЗК, с последующим выплёвыванием лёгких - обычное дело. Впрочем, с тех пор мало что изменилось во «Второй армии мира». Ну да ладно...
Сперва меня записали в танкисты, потом мед-роте понадобился писарь. Помните, как там в «Брате»: Где служил? - Да так, писарем в штабе. Так вот до госпиталя я тоже работал писарем в штабе медицинского батальона. По ночам чертили какие-то лозунги и стенгазеты. Тушью. Специальными перьевыми ручками. А днями — как все остальные «духи», подметал плац, косил траву на пустыре и выполняли другие бессмысленные задачи.
Помню один случай, о котором не очень приятно, но смешно вспоминать. Как-то нас распределяли на работы, и вот я и ещё два духа направлены на расчистку туалета в казарме партизанов. «Партизаны» - это взрослые мужики, которых раз в несколько лет вызывают в военкомат и отправляют на дообучение по военной специальности. Иногда их возили на стрельбы, несколько раз выводили на плац (зрелище не для слабонервных), в остальное время, мужики беспробудно пили. А точнее БУХАЛИ. И так они засрали (в буквальном смысле) свой туалет, что там перестала работать канализация, и начала протекать на нижние этажи. Протекать водопадом. Мы, замотав морды полотенцами, вооружились специальными палками-пробивалками и по кучам говна, через озёра мочи прыгаем до дырок (отхожие места в казармах). И начаем пробивать. Видимо, кто-то подтирался тряпками, и бросил их туда же. Минут 10 я мешал жижу палкой, но процесс не шёл, жидкость уходить не хотела. И тут один из сослуживцев обозвав нас городскими белоручками запускает в дыру руку. По локоть. Через пару секунд вытаскивает оттуда тряпку, облепленную сами понимаете чем, и довольно смотрит на нас. У них в деревне и не такое случалось. Отмывались и стирались мы долго....
Иногда, про нас вспоминали командиры и спонтанно начинали обучать правильному забинтовыванию ран, и втыканию уколов. Которые я благополучно пропустил из-за писарской работы. А потом с заворотом кишок загремел в госпиталь. Не очень интересная история: просто то что «деды» в очередной раз затянули наши ремни по размеру головы и заставили драить полы «в темпе вальса». После обеда. А кормили в Еланской учебке весьма погано. В результате, у меня каким-то образом перекрутило кишку. Местый эскулап испугался, что солдатик "двинет кони", и созвонился с военныеми хирургами Свердловского госпиталя. Я в это время орал, чтобы уже поскорее резали, ибо больше не могу терпеть. Поэтому мне быстро что-то вкололи и я вырубился. А в это время наш хирург, посовещавшись с начмедом по телефону, принял стакан коньяка, потом трясущимися руками разрезал меня от пупа до груди, вытащил кишки, поглядел на них, и... затолкал обратно. Приятель шёл мимо операционной и имел радость наблюдать мой сиреневый организм с вынутыми кишками. Короче, месяца четыре я зависал на лечениях и восстановлениях. В девяностые с такой ерундой не комиссовали. Поэтому, я продолжил отдавать долг Родине.
Но тут началась военная кампания в Чечне, меня выпнули из госпиталя и привезли в часть. По прибытию, я увидел, что колеги-писари успешно справляются со своим объемом работы без меня, а в качестве сержанта-взводного я не очень гожусь. Поэтому, командиры, наградив меня зачем-то младше-сержантскими лычками, отправили в Чебаркульскую учебку.
И началось. Всех, кто умел водить трактор, или хоть раз ездил на машине - посадили за рычаги БМП. Остальных - две недели гоняли в полной амуниции на 10 километров по заснеженным южно-уральским степям, заставляли стрелять по мишеням, пока не кончится центнер патронов, поводили полит-информации и довольно неплохо кормили. Обычная солдатская столовка казалась мне рестораном, после еланских поваров-казахов (кидай в чан лапшу, протухшую капусту, лук и перловку, помешай, чтобы не прилипло и не забудь посолить, а если прилипло — не парься, лысые духи всё сожрут).
Через неделю меня назначают командиром БМП 1 (которую я увидел в первый раз в жизни), приписали ещё четырёх рядовых и опять отправили в поля, ездить по буеракам и стрелять по специальным танковым мишеням.
К слову, БМП-шки были старые, без половины запчастей, но каким-то чудом ездили и даже стреляли.
И вот, как-то вечером приходит в роту замполит с журналом. В котором нужно за что-то расписаться. Вроде как за бушлаты, автоматы и согласие поездки в командировку. Куда — не написано. А родители телевизор смотрели и прочухали, КУДА будет эта командировка. Кстати, в то время телевизор ещё не настолько нагло срал в головы людей, и там даже иногда показывали правду. К примеру, есть репортаж 4-го канала на Ютубе. Про Грозный в январе 1995 г. Кому надо найдёт. Посмотрев новости, родители решили выкрасть меня из части. Отец пришёл в двух тулупах и давай уговаривать, мол, наденешь на форму гражданский тулуп, там за казармой есть дыра в заборе. Прошмыгнём мимо караула. В военкомате всё схвачено, отмажем от войны! Но я принципиальный был, почему-то. И правильный. В войну не верил, а служба в Чебаркуле, по сравнению с Еланью - даже нравилась. Отказался...
На следующий вечер нам приказали собираться. Ночью загнали технику на платформы, закрепили и рассадили по вагонам. И мы поехали. Из заснеженной Челябинской области — куда-то в тёплые края. И вот мы во временном, палаточном лагере. Месим грязь и получаем боеприпасы. В Моздоке (куда нас привезли) - снега почти нет, непробиваемые облака и сырой, пронизывающий ветер. Наш командир роты — невысокий, хмурый мужик в звании капитана проводит инструктаж: парни, всё серьёзно, мы едем на войну, но я вам этого не говорил.
«Моздок»
Был в нашем взводе один боец. Очень энергичный и слегка дурной. С дисциплиной уживался плохо, поэтому в строевой жизни (по его рассказам) не вылезал с гауптвахты. За что и был прозван «Кича». Не помню почему, но Кича у нас переименовался в «Кирпича». Возможно, потому что спер в соседней роте кирпичи для костра. А может потому, что рожа у него была всегда красная и наглая. Как говорится, «кирпича просит». Кирпич выменивал стыренную тушенку на промедол (наркотическое обезболивающее) и спирт, вечерами «ширялся» в вену и начинал рассказывать криминальные байки из своей до-армейской бурной жизни. Как я понял, в армию его отправили потому, что это была неплохая альтернатива маячившему уже сроку за хулиганку и мелкие кражи. А в Чечню из строевой части — чтобы не отправлять в дисбат и не портить показатели.
Кирпич — был оптимистом. Потому что мог выжить везде. И нам помогал. Выбивал лишние сух-пайки, ходил за привозной водой, к своему корешу, а элементарные дрова для костра (разломанные ящики из под снарядов) — воровал у танкистов. И вот как-то вечером, после стрельбы, учений и инструктажей, сидим мы у костра, неспешно болтаем и перевариваем ужин. И тут откуда ни возьмись Кирпич, с перекошенным лицом, выбегает из темноты, и бросает нам под ноги гранату. С криком «пацаны, я не могу её больше держать!»...
Граната, конечно оказалась учебной, но мы же не знали... Побросали свои котелки и разбежались кто куда. Потом поняли, что к чему, догнали Кирпича и слегка помяли. Оказалось, что обширявшись промедолом, он так пошутить решил. Судя по всему, «пошутил» он не только с нами. Ибо лицо у него было свеже-подрихтованное. Где спер гранату - не сознался. Потом, к нам приходили парни из соседней роты, с расспросами.
Кстати, ещё один эпизод. Наш взводный, серьёзный парень 26 лет, очень рьяно сколачивал из нас команду, говорил, что все должны быть за одного, что никакие тяготы и сложности не должны мешать нашему духу. Прямо как нынешние бизнес-коучи. Но на учениях кто-то из солдатиков неудачно бросил гранату. И нашему бизнес-тренеру поцарапало палец. Поэтому, оформив рану как «боевое ранение», наш великолепный взводный уехал домой. Остались мы без командного надзора, перед самым выездом из Моздока. Кирпич без чутких пенделей - совсем пошел в разнос, в итоге подрался с танкистами (а может ещё с кем) и тоже укатил в госпиталь. Больше я его не видел.
«Пакет»
29 декабря (1994 г) наш капитан, пришел с планерки и объявил: парни, собираемся, завтра с утра выезд. Ехать куда скажут, вопросы не задавать. В воздухе витало некое напряжение и мы понимали, что никакие это не учения. Но воспринималось это нормально, почти все мы были рады вырваться из бесконечной череды маршировки по плацу и подметаний околоказарменных территорий. Ну и от дедовщины тоже.
Выстроили технику в колонну, по рации скомандовали ехать на юго-восток, по основной дороге. Короткий, но жесткий инструктаж: не высовываться из люков, опасаться местного населения и вообще вести себя максимально осторожно. И вот, едем колонной через Моздок. Остановились на светофоре. Тут замечаю краем глаза, что из стоящей через дорогу Нивы, выскакивает мужичок с большим пакетом, и бежит в нашу сторону. Подбегая к нашей БМП-шке, забрасывает пакет, прямо водителю в люк. С криком «держите, пацаны!» Мы, настрополённые рассказами про зверства местных, реально думали, что там - как минимум бомба, ну или отрезанная голова. Водитель ошарашенно перекидывает пакет мне, я в растерянности хочу выбросить его из машины, но тут колонна трогается и рядом проезжает огромный танк. Чувствую, что пакет легкий, это как-то успокаивает, разворачиваю, а там.... А там папиросы. Целый пакет дешевых папирос. Видимо, мужик зная, что с куревом у солдат не очень, решил устроить благотворительность. Я не курил ни тогда, ни сейчас, а парни подарку обрадовались. Хотя и с опаской (а вдруг папиросы отравленные) начали потихоньку курить. Потом поделились со всей ротой. Хватило почти на месяц.
«Дорога в Грозный. Садовое»
Честно говоря, хреновым я был командиром БМП. Ну а как, 18 лет, два месяца в медицинском батальоне, с тряпкой, метлой, или лопатой в руках, потом всю осень — лечение в госпитале, пара недель забегов по полигонам и вот вам командир... Это понимал и мой оператор-наводчик, башкир Ринат, и водитель БМПшки, татарин Руслан. И даже подсаженный к нам тихий и забитый лейтенантик Алексей. Все они уже по году отмотали, и тут я — полугодичный салага. В обязанности мои входило общение с начальством по рации, передача приказов по внутренней связи водителю и наводчику, да наблюдение за окружающей обстановкой через триплексы (это такие модифицированые зеркальные окошки). С допотопной рацией я кое-как разобрался. Но движение в колонне давалось с трудом. Наш водила — до армии учился на тракториста, и всего четвёртую неделю управлял этой ржавой, далеко не новой колымагой. Как-то ночью колонна встала в пробке (такое тоже бывает), стояли долго, даже задремали... когда я услышал в эфире вопли своего командира «Арык...Арык!», высунулся в люк и увидел что нас объезжают незнакомые танки и БТРы. Я понял, что мы стоим в поле и видимо отстали от своих. Связь по традиции утонула в шуме радиопомех. Я толкнул в спину водителя и мы покатились вслед за танками. Но они видимо получили свой приказ и свернули в сторону гор (куда мы ехать не планировали), а наша БМП-шка осталась на пустой дороге. Джипиэс-навигаторов тогда не было, где мы находимся, никто не понимал. Во второй армии мира это частое явление, что никто не понимает всех целей и задач, ориентируясь на приказания сверху. А приказаний не было. Даже звёзд на небе не было. Туман, низкая облачность. Решили ехать по дороге, что в кромешной тьме было довольно непросто. Дорога петляла и пропадала в предутренней мгле. В какой-то момент туман впереди сгустился. Не знаю, что тогда меня торкнуло, но я толкнул засыпающего уже водилу и мы остановились. Как потом оказалось, мы заехали на высоченный утёс и до обрыва оставалось буквально три метра...
Через некоторое время начало светать, где-то внизу громыхали взрывы, но из-за густого тумана не было видно даже вспышек. Когда наступило утро 31 декабря, мы нашли дорогу вниз. По отрывочным хрипам рации, я понял, что наши попали в западню в поселке Садовый, это пригород Грозного. Их буквально окружили. Всем экипажем мы решили прорываться к своим. Да, наверное, в тот момент было немного страшно. Но больше оттого, что одни торчим на утесе и ни черта не понимаем. Что происходит, почему обстрел, какая наша задача?...Кое-как разобравшись в карте, мы пристроились за «коробочкой» соседнего батальона, они как раз шли на подмогу нашей роте.
Выслушав историю наших блужданий, ротный хмуро сматерился и махнул на нас рукой. Выяснилось, что БМП и танки в условиях уличных боёв - абсолютно беспомощны и неповоротливы. Дуло пушки БМП-1 просто не поднимается вверх, чтобы стрелять по боевикам, засевшим на верхних этажах. И наши «коробочки» тепь не боевая машина пехоты, а братская могила пехоты. Потом уже, мы поняли, что если начался обстрел - беги в ближайшее укрытие, но не к машине. Кстати, во время штурма Садового сгорели две наших БМП-шки, несколько человек убиты, два брата-близнеца (водитель и наводчик) — видимо попали в плен к боевикам, а ещё двоих, свободных теперь пулемётчиков и их командира - приписали к моему экипажу. Окопавшись, и определив очерёдность дежурств, мы стали готовиться к ночи.
«Аэропорт Северный»
Многие думают, что война — это прямые перестрелки с врагами, атака с криками «ура», подготовленные солдаты и героизм. Для меня же война — это постоянная канонада, когда бабахает кругом и непонятно, откуда может прилететь пуля, осколок, или пьяный прапор. А ещё, тухлые размазанные по асфальту трупы, грязь, грязь, грязь, ржавые патроны и чумазые, вечно голодные солдатики. Мыться было негде, не говоря уж про стирку. Поэтому, просто разводили костр, топили снег для чая и сушили кирзачи, с портянками у огня. Иногда портянки сгорали. Тогда ой.
31-го декабря, наш батальон занял позицию у аэропорта «Северный», мы окопались среди каких-то кустов, и глядели через мутные триплекса вокруг. Вокруг было мало что видно. Кругом жидкая и не очень жидкая грязь, зарытые в эту грязь танки, и мокрый снег, постепенно превращающийся в грязь. Вдалеке что-то горело, дул сырой противный ветер и свистели трассера (трассирующие пули). Жечь костры, курить и высовываться было нельзя, поэтому мы перекусив холодной тушенкой из сухого пайка, выставили дежурство в башне (башня БМП - как у танка, но поменьше размером). Остальные спали, кто сидя, кто лёжа. Так мы и встретили новый, 1995-й год...
По рации я слышал, что где-то прорываются «чичи», у кого-то «оторвало башню», а над соседней ротой зависло НЛО. Они даже попытались его обстрелять. Возможно, ребята отмечали праздник промедолом, не знаю. Когда мы видели вспышки выстрелов в нашу сторону, мы стреляли в ответ, в эфире и в стране была неразбериха. Оставалось ждать и спать. Кстати, спать на командирском месте очень неудобно. Места мало и кругом торчат острые железяки (по слухам, БМП-1 проектировала фригидная тётка и так мстила мужикам). Я, впоследствии несколько раз до крови раздирал кожу, то креплением для автомата, то рычагом у сидения. Один раз вырвал шмат мяса с задницы (оказывается, там есть мясо!), но это к делу не относится…
Мы ходим греться в соседнюю палатку. Один из сослуживцев, Серёга Бочкарёв рассказал, как 31-го попал в окружение и несколько дней выходил через территорию, контролируемую боевиками. Без оружия и еды. Иногда даже приходилось прикидываться трупом. Эту историю потом он расскажет журналистам 4-го канала. Мы топим печь берёзовыми дровами, от которых летят искры. От этих искр регулярно загорается палатка, поэтому костровой-дежурный всегда сидит с полным ведром воды и чуть что - громко орёт и брызгает на ткань водой. Какой-то непродуманный материал тогда использовался, из-за чего у половины батальона палатки сгорели в первые три недели.
Соседи-танкисты, зашедшие погреться, рассказали, что видели вспышки выстрелов из соседнего строения на взлетном поле. Снайпер. Недолго думая, они развернули пушку и вторым выстрелом расхерачили половину домика. Больше оттуда никто не стрелял. Впрочем, у танкистов был спирт, так что не факт, что они видели какого-то снайпера. Может просто пострелять захотелось. От танкистов же мы услышали байки, что снайперы — не чечены, а прибалтийские биатлонистки отряда «Белый чулок». Командир Серёга доверительным шепотом рассказал, как его кореша недавно изловили такую снайпершу и разорвали её двумя танками, привязав за ноги. А потом размазали то, что от неё осталось траками по полю. Были и другие рассказы с более сексуальными девиациями, но скорее всего, это байки злых, изголодавшихся по женщинам мужиков.
А у нас случилась радость, рядом запарковалась полевая кухня. Хотя, прапорщики почти все продукты разворовали, но раз в день стала появляться горячая еда. Кстати. тогда я в первый раз отравился тушёнкой и блевал дальше чем видел недели две. Тушняк был просрочен лет на 15. Спасибо министерству обороны и старым стратегическим запасам. С тех пор я блюю от одного запаха любой тушёнки. Но есть что-то надо было. Как раз в это время откуда-то привезли гуманитарную помощь, удалось урвать пол-коробки печенья, галет и жестяную банку маринованных зелёных помидоров. Прапорщики раздобыли коньяк, напились и устроили перестрелку. Чудом никого не подстрелили.
Помню, как я накинув на голову бронежилет, бежал от полевой кухни до своего поста с коробкой гуманитарки, а вокруг стояло чириканье. Правда, то не птицы чирикали, а пули наших прапоров. Тогда мы ещё не знали, что бронежилет спасает только от осколков, ножа и иногда от наших же автоматов. Но у чеченов были старые АК-47, пулемёты и снайперские винтовки, калибра 7,62, которые прошивали солдатский броник как картон. После того как мы увидели простреленные ими бронежилеты, многие вытащили все титановые пластины, оставив лишь легкую кевларовую жилетку. Ибо какой смысл таскать лишнее железо, если оно не помогает. А не носить нельзя. Приказ.
Другие же, как например здоровенный прапорщик Зайцев — наоборот усилили свои бронежилеты за счет двойных пластин. Зайцев с гордостью демонстрировал всем дырку на спине своего жилета и простреленную первую пластину.
Так и сидели мы на окраине аэропорта, по уши в грязи, а мимо шли колонны с беженцами. Грозный за несколько дней был почти полностью превращен в руины.
«Грязный Грозный»
Не думал, что сковыривание пластов памяти может вызвать депрессивные настроения. Возможно, мозг таким образом решил избавиться от «ментальных шлаков». Невесёлое это дело — копаться в себе, препарируя труп старой реальности.
После недельной стоянки в бывшем аэропорту «Северный», мы получили команду зайти в Грозный. Несмотря на опыт Садового, опять ехали с наглухо задраенными люками. Тогда ещё мы пытались выполнять приказы, даже откровенно тупые. Город казался вымершим. Ни одного целого здания, уцелевшие останки домов — сплошь в дырах от осколков и прямых попаданий. На дорогах — месиво из грязи, раскрошенных кирпичей и останков тел погибших. Нашу роту завели в здание бывшей школы. Каждому взводу назначили радиус дежурства, приказали вырыть окопы и наставить растяжек вокруг. Растяжка — это такая граната, привязанная к столбу, или дереву. Вместо чеки вставляется длинная проволока, натянутая на высоте примерно 30-40 см от земли. Зацепил ногой проволочку и БА-БАХ! По идее, растяжки нужны для предупреждения о нападении противника. Но сигнальным мин-свистулек у нас было немного, а вот гранат — целый ящик. Справедливости ради, стоит сказать, что на растяжках подрывались в основном подозрительно-упитанные собаки, да свои же солдаты, бродящие в поисках еды, и винных погребов. Кто-то по неосторожности, но чаще спьяну. Таких раненных отправляли в госпиталь с сопроводительном письмом о «боевом ранении» во время спец.операции. А это означало дорогу домой, на лечение. Хотя, конечно снайпера — тоже постреливали.
Был в нашей роте один нескладный солдат, с СВД (снайперская винтовка Драгунова), всегда зачем-то ходил с полными карманами патронов. Почему ему дали винтовку — до сих пор не понимаю. Вот сидел он как-то у костра вечером. И упал в костёр. Словил пулю в голову от настоящего снайпера. Каску пробило навылет, бедняга лежал в костре, промасленный бушлат тут же загорелся. Начали взрываться патроны в карманах. Пока вытащили, полголовы обгорело. Я видел потом сопроводительное письмо к «грузу 200», написанное нашим юным лейтенантом. «Мл. Сержант В...х - погиб в бою, геройски выполняя воинский долг»....
Впрочем, некоторые из наших - реально учавствовали в боях за Грозный, два самых подготовленных экипажа в приказном порядке выслали на взятие площади «Минутка». Довольно знаковый был бой. Парни остались целыми, затарились каким-то хабаром, но по рассказам, там творилась лютая жесть, а в глазах у приятеля, учавствовавшего там - появилась непривычная задумчивость.
А с кормежкой опять начались перебои. То воды не было, то машину с провиантом поклонники Аллаха взорвут. Приходилось втихую лазить по окрестным погребам. Некоторое время питались почти исключительно галетами с абрикосовым вареньем. Я нашёл в раздолбанных домах несколько пачек какао и понял, что не пропаду. Мешал воду с какао и ложкой сахара и мазал на жаренный хлеб. Много лет после армии делал также. Жарил хлеб над огнём и бодяжил какао-пластилин.
Где-то в начале января к комбату пришли люди с камерами, среди них НАСТОЯЩАЯ женщина, хоть и в очках. Женщин, мы не видели почти месяц. Оказалось, телевизионщики из Свердловска. Снимают репортаж для 4-го канала. Рассказали, что ютятся в одном подвале с питерским музыкантом Юрой («ну тот, который про Осень поёт ещё»). Шевчука я видел издалека, ибо торчал в это время на посту, но ребята рассказали, что душевный мужик. Песню, мол про нас пишет. А у комбата в подвальчике трофейный видак и телевизор, запитанные от генератора. В телевизоре «Ё май хат, ё май соул». Странный контраст. Напомаженные, белозубые мальчики и тут мы, такие чумазые, обросшие, в рваных, измызганых бушлатах.
Кстати, где-то в это же время нам наконец завезли новое обмундирование и быстро-размокающие в грязи валенки. Настоящие песчаные «афганки» вместо наших очень неудобных ХБ-шных галифе и гимнастерок. Камуфляжная форма тогда полагалась только спецназовцам. К тому времени, наши орлы - больше походили на партизан, в непонятных шапках, свитерах, кроссовках и грязных бушлатах. Все с закопченными рожами. Потому что мыться было негде и нечем, а вместо печек использовали костры. Наши портянки давно превратились в вонючую ветошь, а кирзачи у многих сгорели при сушке. Поэтому, процветало мародёрство и воровство. Ценились носки, свитера и кроссовки.
Вокруг школы, в которой мы базировались, валялись «синие» - так мы называли трупы. Один — даже с золотыми зубами. В какой-то из дней, нашу роту выгнали на построение, зам ком.батальона узнал, что в роте появился зубной техник-мародер, избавивший мертвяка от ненужных ему зубов. «Стоматолога» быстро вычислили и заставили закапывать все трупы в округе. Ну и пары своих зубов лишили. Майор Агафонов не любил долгих церемоний.
«Чумазые мародеры»
Снег на Северном Кавказе лежит максимум два-три дня. Средняя температура зимой — около нуля. Поэтому, падает, тает, жижа, грязь. Особенно с учетом разрушений и езды танками по городу.
И вот середина января. Прячась за различные неровности грунта и руины чеченских особняков, с каким-то неведомым заданием ползут по Грозному спецназовцы. Прямо по самой грязище. Показывают сигналы знаками, переговариваются через электронные гарнитуры. Мимо, никого не стесняясь, шествуют танкисты из соседнего батальона. С коньяком в канистре и довольными, максимально-чумазыми рожами. Не знаю, почему, но танкисты были всегда самые промасленные и чёрные. Из окна чеченского домика за данной сценой наблюдаем мы. Уплетая грецкие орехи и абрикосовое варенье. Потому что зам. по тылу пропил наши сухпайки, а жрать что-то надо! Поэтому, мы с приятелем Женькой — командиром соседней БМПшки совершаем регулярные набеги на покинутые дома. Тырим золоченные ложки (ибо ложка — это основное имущество солдата), носки, кофты (потому что новые афганки быстро превратились в грязные вечно-сырые обноски), и соленья-варенья. Хочется найти фотоаппарат, желательно полароид. Потому что в то время с фототехникой было не очень, а телефоны с цифровыми камерами ещё не придумали. К слову, у меня нет ни одной фотографии из армии. То есть, вообще. Не сфоткано — не было, ага.
Мой подельник по «мародёрству», Женька — такой-же как я полугодичный командир. И тоже любитель полазить там, где нельзя. Естественно, наше руководство смотрело на это сквозь пальцы, моджахедов мы опасались, но голод был сильнее. Отношения моего желудка с сухпайком так и не наладились. В одном из домов находим разгромленную студию звукозаписи. На кассетах чеченская «Танябуланова», поет жалостливые песни тоненьким голосом. Мы долго потом слушали, даже нравилось. Однажды меня и Женьку на улице выцепил особист. И конечно же отвел к нашему заместителю комбата. После «разговоров» болят челюсти, у меня разбита губа, у Женьки выпал зуб. Но набеги не прекращаем. Так и живем. Днем боремся за еду и тепло. Ночью — дежурим на постах. Все это под постоянной минометной бомбежкой и частыми обстрелами.
После втыка за мародерство от замначкомбата, ротный устроил нам учения в соседнем панельном доме. Чтобы дурью не маялись. Побегали, повышибали двери, напугали местных жителей, которые почему-то не свалили из города и ютились в подвале.
Из последних наших с Женькой вылазок в город, мне почему-то запомнилось посещение одной из уцелевших многоэтажек. Вид раздолбанного почти полностью города с 9-го этажа, столбы черного дыма и весеннее синее небо над этим всем - казался очень позитивным.
В конце февраля комбат получил приказ о выводе нашего подразделения за черту города. Как сейчас помню: танки, увешенные коврами и прочей винтажной мебелью (для понтового восседания и топки костров), штабные БТРы, заполненные трофейными видаками и прочим экспроприированным имуществом, и наши БМПхи с солдатиками, больше похожими на табор цыган, двигается по раскисшей грязи. Впереди гордо несется БТР подполковника Смолкина, с чучелом рыси на башне (умыкнули из какого-то музея). Из люка торчит закопчное лицо Данилы, с которым мы вместе призывались из Красногорского военкомата. Теперь он - водитель и помощник самого Смолкина. Данила улыбается. О приключениях Смолкина и его команды можно написать отдельную книгу. Колонна идет, из «зелёнки» (непроходимой лесополосы) кустов регулярно кто-то стреляет. Под ярким солнцем жизнерадостно блестит грязь и чьи-то размазанные по дороге мозги. Пахнет весной.
«Над Грозным»
Всё же, я благодарен командирам, за то, что они очень точно оценивали боевые способности каждого солдата. Мне досталась роль человека из массовки. Главная задача — сильно не тупить и правильно передавать распоряжения командира своему подразделению. В боевых действиях наш взвод особо не участвовал, основные усилия уходили на то, чтобы выжить самим и не подвести своего командира. То есть, если ты не спишь на посту — ты молодец! Если спишь стоя, чутко и не палишься — то к тебе нет вопросов. Если храпишь, и тебя регулярно будит начальник караула воплем «Спишь, гнида!?» - значит сам виноват и сиди на киче.
«Кича» - это гауптвахта в виде зиндана. «Зиндан» — на Кавказе это яма-тюрьма. Каждый свежий сиделец углубляет яму на метр. И так — пока хватает верёвки, чтобы бедолага смог вылезти наверх. Потом копают другую яму, а в эту сбрасывают мусор. Бывало, путали.
Ближе к весне наш батальон загнали на одну из сопок, окружающих Грозный. Из-за постоянных ветров, все кустарники, которые можно было использовать как дрова, и наша боевая техника, с палатками - покрылись замечательным, очень красивым слоем горизонтальных ледяных сосулек. (Снова жалею, что не было с собой никаких фотоаппаратов и телефонов) Снежная буря продолжалась около двух дней, всё это время мы безвылазно сидели в БМП, уклоняясь, от текущей сверху воды, жрали заледенелую кашу из сухпайка, время от времени прогревая двигатель. Иногда вылезали в башню чтобы поглядеть по сторонам. По сторонам была сплошная белая мгла. Возле двигателя, в большом кухонном термосе, зрела брага из овсяных зёрен с сахаром. Брага давала легкое отупление, эффект «тяжелых ног» и небольшое расстройство пищеварения. Впрочем, мне было не до браги, организм напрочь отказался усваивать тушенку, а консервированные каши закончились, приходилось довольствоваться сухарями.
На третий день снегопада, ветер утих и мы начали копать. Каждый взвод вырыл себе собственную землянку, потому как спать в сыром десантном отсеке было уже невозможно. Почти все простыли, и бесперестанно кашляли, у многи были незаживающие раны на руках. Кроме землянок, у каждого бойца имелся собственный окоп, к которому нужно бежать в случае нападения «духов». Но на сопках было довольно тихо. Иногда постреливали не очень меткие (к счастью) снайпера, да пролетали над головой случайные трассера бухих контрактников из соседнего батальона.
Откуда-то привезли походные печки-буржуйки, но дрова в виде ящиков от танковых снарядов к тому времени закончились. Приходилось лазить на вершину сопки за обледенелыми ветками боярышника. Боярышник горел хреново. Проблема обогрева и розжига решалась соляркой, в результате чего почти у каждого из нас отсутствовали брови и были вечно обожженые руки. Спички отсырели, зажигалок не было, поэтому розжиг производился соединением клемм от БМПшного аккумулятора. От искры загоралась кучка пороха, потом политая солярой щепа. Такой вот солдатский лайфхак. Однако, солярка - не бензин, сама по себе не горит, хотя, горению способствует. Но для начала нужно минут 5 активно раздувать угольки, в итоге стараний, столб пламени часто вырывался из печки прямо в лицо дежурному «печкодуву». Короче говоря, видок у нас был ещё тот.
«Чеченская весна»
Море тумана поглотит землю,
Горы похожи на острова,
Стаи трассеров освещают небо,
Красным глазом с неба смотрит луна.
Кто-то ищет смерть,
Кто-то делает деньги,
Кто-то ловит удачу, презирая жизнь,
Кто пришел сюда за тем, что б не быть последним,
Но никто не хотел умирать молодым.
(1996)
Внезапно расстаял снег, и наступила весна. С утра туман, как море затапливал долину в которой лежал Грозный. Над поверхностью белого сумрака оставались лишь вершины окружающих город сопок. В такие моменты казалось, что всё не так уж и хреново, что вся это бодяга кончается и скоро мы поедем домой. Примерно в это время случилось первое перемирие, к нам на опознание привезли тела погибших в Садовом в новогоднюю ночь. Останки были упакованы в серебристые мешки, узнать лица бывших сослуживцев, после 2-х месяцев Чеченской зимы - можно было с большим трудом.
Вслед за «грузом 200» из роты уехали на дембель и несколько старослужащих. Моего приятеля Женьку перевели из командиров в повара, поэтому вопрос питания нашего отделения несколько улучшился. Хотя, надо признать не сразу. Евген поначалу регулярно сжигал кашу, за что огребал люлей и вечно ходил с фингалами. Зато его конопатое лицо очень быстро округлилось и порозовело. Моё же - вследствие сухой диеты, было бледно-зелёного (или как говорят девочки "нежно-фисташкового) цвета. Как полагается без бровей, с обожженными руками, в грязных бинтах. Приперся к медикам за новыми бинтами и брякнулся в обморок. Первый раз в жизни. Откачали кружкой спирта, накормили и положили спать на полку.
В это же время, взамен дембелей, приехали первые контрактники. Тогда их называли сверхсрочниками. В моё распоряжение поступили внешне смахивающий на Шукшина, тридцатипятилетний Серёга и 29-летний раздолбай Олег, которого в связи с внешним сходством сразу же окрестили Душманом. Тогда они казались мне очень взрослыми. Поначалу от дежурств контрактники не отлынивали и вели себя тихо. Вечерами они собирались у нашего костра, рассказывали о своих нелёгких жизненных ситуациях, женщинах и семьях. Со временем, «контрабасы» взяли под свой контроль производство браги, и сборища в нашей землянке стали постоянным явлением. Не скажу, что было много драк и конфликтов, но будучи 18-летним, зелёным (в прямом смысле) пацаном, сложновато командовать бандой 30-летних пьяных мужиков. Поэтому, я все чаще стал уходить «за дровами» на вершину сопки. Там спокойно торчал по половине дня, загорал и рисовал. Обычно один, или с Мишкой, командиром соседнего экипажа. У него была схожая ситуация. На верху было тихо, сплошным синим ковром цвели подснежники. Только где-то внизу продолжали ухать мины и стрекотали автоматные очереди.
В это время большим спросом стали пользоваться мои рисунки в блокнотах сотоварищей. Благо, за 2 месяца в Грозном, я натырил много фломастеров и цветных карандашей. Рисовал портреты сослуживцев. переводки для самодельных татуировок. Обычно, каких-то волков и рысей. Мокрое, подгнившее чучело на башне Смолкинского БТРа - стало за это время символом нашего батальона.
А у Олега Душмана после браги вдруг проснулась творческая жилка, он припёр откуда-то гитару и решил написать песню про Чечню. Почему-то его особо впечатлили наши рассказы про Новый год и горящие танки. И вот он подбирает слова, а я подкидываю ему синонимы, или рифмы. Иногда говорим, что такого не было, или «о, вот так норм». В результате появляется народная солдатская песня, которую многие слышали.
Чуть позже совместными усилиями написали ещё одну, которую теперь поют на каждом мероприятии ветеранов-интернационалистов.
«Аргунский отдых»
В начале марта местная растительность на Кавказе начинает бурно зеленеть и цвести. Сливы-вишни, непролазные заросли терновника, которые по военной традиции обзывались «зелёнкой». Если зимой мы без особого страха бродили по лесу, то теперь под каждым зелёным кустом мерещился злой чечен в маскхалате. Добавляли перцу и ежедневные сводки по рации. Что на сопке возле нашего блокпоста готовится прорыв большого отряда боевиков, или про отрезание голов пленных, практикующееся у полевых командиров. Но кроме пьяных прапорщиков из роты тех-обеспечения, базировавшейся рядом, никто не «прорывался». После каждого бабаха очередной мины-растяжки, в сторону зелёнки начинался шквал истеричного пулеметного огня со всех ближайших постов. Утром в лесу находили следы крови на ветках, но чаще подбитых барсуков, зайцев, или разорванных в клочья ежей.
Мы торчали на горе уже больше месяца и почти обустроили быт, как поступило распоряжение менять дислокацию. С грехом пополам, прицепив закопченные печки к броне, мы двинулись в сторону Аргунского ущелья. По причине забитого хламом десантного отсека, сперва ехали на броне, но после пары обстрелов и чирканий пуль над головами, решили не выпендриваться и залезли внутрь.
Нашу роту расставили вдоль не очень широкой речки. Из расчета: один пост на 150-200 метров. Тыловики выдали на каждое отделение по цинку ржавых патронов и укатили. Зато рядом вновь танкисты, а значит – дрова, порох и бензин. В бензине хорошо отмокают ржавые патроны и ржавые после сырых гор автоматы. Я к тому времени везде таскался с коротким АКСУ, доставшимся мне от лейтенанта, а мое штатное «весло» АК-74, с подствольником - валялось в десантном отсеке, и покрылось толстенным слоем ржавой окиси.
Оказавшись у реки, наконец-то понимаю, для чего же нужен подствольный гранатомёт. Им же очень удобно глушить рыбу! И всплывает её ровно столько, сколько нужно для ухи. Потому что когда танкисты ухитрились поставить свой Т-80 под диким наклоном и жахнуть со всей дури по заводи, всплыла почти вся рыба в радиусе 300 метров. Кто бы мог подумать, что в такой мелкой речушке водятся такие огромные усачи, похожие на пескарей, но размером с карпа. Хватило на всю роту и даже отвезли гостинец комбату.
Несмотря на постоянные оповещения о бандах боевиков в округе, в нашем углу было довольно тихо. Дрова и вода - под рукой, свежая уха на завтрак, обед и ужин. В один из вечеров я ушел за дровами, а когда вернулся, парни зачем-то передвинули палатку от костра. Но в сумерках я этот факт не особо отразил. Ночь, вылезаю по нужде и привычно начинаю обходить палатку сзади, однако вдруг земля кончается... Судорожно взмахнув «крыльями», я осознаю, что... крыльев у меня нет. Как и земли под ногами. С трехметрового обрыва плюхаюсь в ледяную воду. Течение быстрое, река после дождей глубока, а берег с нашей стороны глинистый и практически вертикальный. Порадовавшись, что на мне нет бронежилета и судьба Ермака видимо не грозит, цепляюсь за ветку колючего боярышника и ползу по скользкой глине вверх. За минуту меня отнесло метров на 50. Когда притопал к костру, выяснилось что дежурный пулемётчик даже не слышал мой ночной плюх. Чуть-чуть обидно, раздуваю костер и сажусь сушиться.
Недолго продлился отдых у реки. 29 марта, пришел приказ готовиться к бою. Идём на Гудермес.
«Гудермесский замес»
Пожалуй, единственный страшный эпизод в моей военной биографии. А потому что с ходу мы влетели в настоящий бой. Сам город взяли почти без выстрелов, а вот на вершине ближайшего холма у нефтевышки чечены оборудовали несколько окопов и дотов, и активно сопротивлялись зачистке. Выпрыгнув из Бэхи, с дикой скоростью, каждый из нас зарылся на полметра в грунт. Откуда-то стреляют, летят мины и гранатометные заряды, стаи трассеров, черный дым и нихрена непонятно.
Лихорадочно "мочим" очередями по всем ближайшим кустам, в ответ летят пулеметные очереди. Пластуном метаемся за патронами и зарядами для подствольников. Подствольные не долетают. Наш гранатомётчик, заряжает свою шайтан-трубу и бабахает куда-то в центр дыма. По нам начинают лупить с соседней горы. Нефтяная вышка горит. Через пару часов обстрел заканчивается. Мы окапываемся. Разведрота прочесывает «зелёнку» и считает бородатые трупы. Кто кого подстрелил — конечно непонятно. Но высоту над Гудермесом мы, как оказалось взяли. Радуемся. Воды нет. Пьем через специальную бактерицидную трубочку из ближайшего болотца. Чудо! Несмотря на всяких червячков, дафний и тино-вонючесть, живот потом не болит. В это время десантники полностью занимают город.
Черный дым усиливается. Количество пьяных в зюзю прапоров — тоже.
Вечером отметили это дело коньяком (или брагой) теперь уже не помню. В тот день я научился материться. А наш небольшой отряд как-то спаялся. Помню, как бегал с гранатой и нерабочей чекой к соседним экипажам, разжимал руку и кричал что больше не могу держать. Кичина шутка в данном случае удалась. Меня даже не били (а может просто бегаю быстро). Гудермес — город красивый. Даже когда горит. Даже издалека.
Через неделю, почему-то нас загнали в лес. Самый натуральный. По рации опять пришла сводка, что к Гудермесу прорывается огромный отряд боевиков. И что пойдут они именно по нашей дороге. Нам запретили жечь костры и выставили усиленный дозор. Однако, тишина не нарушалась ничем, кроме сильно пьющих контрактников. С едой опять начались перебои. Прапора чуть не каждый день ездили менять сгущенку-тушенку на коньяк у местного населения.
В один из дней нас всех собрали и отправили налегке в расположение соседнего батальона. Потому что прилетел некий генерал и решил произнести речь перед солдатами. И вот стоим мы все, одетые кто во что горазд, чумазые, оборванные, небритые, а чистенький тыловой генерал рассказывает нам, как надо правильно любить Родину, про долг и про честь. Дело кончилось свистом и громкими матерками. Генерал свалил. приказав устроить нам полевую баню. А то похожи на чертей каких-то. Мы с парнями, пока ждали свою очередь в баню, ограбили кухню соседнего батальона. Через неделю взломали свой ПАК (Полевая автомобильная кухня). Ночью. По предварительному сговору. За это светила недельная яма и лишение нескольких зубов. Это было смешно и страшно. Но голод был сильнее. Зато мой галетный рацион дополнился сгущенкой и куриным паштетом.
В один из дней, угораздило охранять кичу (яму), в которой сидели обычно разнообразные нарушители воинской дисциплины. И кого я там обнаруживаю... Антоху К., каменского земляка, с которым вместе призывались. Этот раздолбай - по моей инфе наркоманил до армии и «промедолил» в Чечне, да и бухАл тоже не хуже прапорщиков. Уж не знаю, где он брал промедол и коньяк, и что он натворил, но увидев меня, начал слезно проситься в туалет и курить. Я его вытащил, а тут мимо начальник штаба, тот самый. Который уже «работал» с моей челюстью. Ну что я скажу. Второй удар в челюсть был сильнее. И загремел я вместе с Антохой в яму.
Через пару дней, когда я вышел с кичмана, узнаю, что у нас оказывается новые контрактники. Два почти сорокалетних балбеса. Ничего не умеют, сбежали в армию от пилящих жен, долгов и алиментов. Один зачем-то где-то нашёл и начал разбирать десантную гранату РГН. Чего делать сильно не рекомендуется. После «внезапного» хлопка, бросил её в окоп. Разбежаться не успели. Мой приятель, Мишка получил осколок в руку и поехал лечиться, комиссоваться и домой. Я шустро схоронился и даже не поцарапало. Контрактник - тоже успел отбежать, впрочем его все равно отпинали и отчислили из строевой службы, больше я его не видел.
Из этого же эпизода в лесу почему-то помню наше стрельбище. Опушка леса, на деревьях висят всякие непонятные ящики. Кто-то притащил мину от автоматического гранатомета и все пытались в неё попасть. Интересно было, как она бабахнет. Попал я, мина просто развалилась. Тогда мы решили стрелять по гранатом. Потому что этого добра у нас было много (целый ящик). Запалы ушли на растяжки, а сами «лимонки» остались. Приволок я, значит на стрельбище рюкзак, вытряхиваю штук сорок разнообразных гранат, развешиваем их на деревья как ёлочные игрушки. Красота. Предвкушаем стрельбу... И тут идет наш капитан, откуда ни возьмись. Увидел наши «мишени» и побелел. Потом покраснел.... И снова я пошел углублять яму.
Кстати, ребята из экипажа нашего капитана — тоже были те ещё шутники. Приходит он как-то с совещания, а те жгут в костре «Мухи» (одноразовые гранатометы), греются. Откуда ему было знать, что «Мухи» уже отстрелянные. Поэтому, сначала он распинал костер, потом жопы своему взводу.
Внезапно начальник штаба узнал, что кто-то ночью вскрыл ПАК. Началась проверка. Но мы же хитрые. Все продукты и паштеты загодя спрятали в дальних окопах. На все вопросы удивленно хлопали очами и недоумевали. Кто же это, мол, покусился на святая святых.
А чеченские отряды так и не шли...
28 апреля объявили мораторий на ведение боевых действий. Можно было немного расслабиться.
«Растительная радость и другие вещества»
Не могу сказать, что у меня обширные познания в «веществах». В школе, когда все втихую курили какой-то план, я, некурящий – очень смутно представлял себе, что это. И зачем. В ту пору я даже вино не пил. Но армия расширяет горизонты и прочищает мозги. Жизнь одна, она короткая и почти всё в ней - ерунда. Ты можешь сдохнуть в любой момент. Так пусть это будет весело. Перед началом боев, нам выдавали по две ампулы промедола. Промедол — это местное обезболивающее, чтобы раненный солдатик не окочурился от болевого шока, до того как его подберут духи, или, если повезет, свои. Но к концу зимы, промедола почти ни у кого не осталось. Кто-то поменял на тушенку, а у кого-то (как у меня) - просто спёрли.
К 95-му году на игле сидела почти треть молодежи. Конечно, это всё проникало и в армию. Один из любителей «хмурого» служил связистом. А в свободное время варил «химку». Несмотря на пристрастие, парень он был умный, любил пофилософствовать и неплохо разбирался в химии. Когда в начале мая отцвели первые маки, Нарк (его все звали только так) вышел на охоту, нарезал коробочки и принялся вываривать какую-то дичайшую смесь. Вонь из связной палатки стояла адская, понятия не имею, зачем в данном производстве используется бензин, и какие от этой гадости приходы, но Нарку видимо хватало. Свой страшный железный шприц он ласково называл "машинкой" и после каждого укола убирал в специальный чехол. Впрочем, как потом оказалось, в роте он был не единственный. Многие носили с собой железные шприцы в аккуратных коробочках. Чем они там кололись - до сих пор не понимаю.
Когда нас в очередной раз перебрасывали с одной высоты над Гудермесом на другую – колонна остановилась возле поля. Заросшего зелёной высокой травой с пятью листиками. Конопля! Таких детских улыбок я давно не видел на лицах парней. Половина роты высыпалась из БМП-шек и с радостным гвалтом, принялась набирать траву кто-куда. В основном, в мешки от бронежилетов. Наш суровый ротный матерился на это безобразие, но не запрещал сбор «гербариев». Потому как понимал ситуацию. Батальон стоял на блок-постах, в перерывах между дежурствами и приготовлением еды, заняться нам было абсолютно нечем. Не было ни книг, ни радио. Тут хоть какая-то отдушина... Вечером опытные сержанты наварили «молоканку». Я попробовал полкружки, ничего не понял и ушел спать. Остальные колобродили и ржали как кони. Олег «Душман» взял автомат, большой самодельный нож и сказав: «я пошел за чеченскими ушами», отправился в сторону Гудермеса. Ночью. Почему-то его никто не остановил... Где он бродил двое суток - никто не знает. Вернулся помятый, грязный, без автомата и без чеченских ушей. Хорошо, хоть свои на месте. За потерю автомата, его конечно же определили копать яму, других наказаний у нас не было.
К лету из конопли научились делать вполне съедобные салатики, которыми не брезговали даже старые прапорщики. Марихуана помогала курящим протянуть пару недель без курева, когда были перебои с поставками. Конечно, это не водка и не брага, эффект другой, более расслабляющий. Однако, есть и полезное для боеготовности свойство. Часто после укурки, пробивает на «шугань». Становится дико страшно, тут уж ни о каком сне речи нет. Над «зеленкой» восходит красная луна, из ближайшей деревни доносится заунывное пение муэдзина, в кустах кто-то шуршит, а время становится тягучим как мазут. Ты сперва таращишься во тьму, прислушиваясь к каждому шороху, а потом, когда приходит сменщик, сидишь в окопе вместе с ним до утра. Потому что идти спать тоже страшно. Впрочем, трава довольно быстро отпускает.
Но далеко не каждый куст конопли содержит нужное количество каннабиоидов. Наиболее ценной считалась «горянка». Её курили и жевали сухие листья. Сушили на поляне за дежурным постом, там же из травы гордо вздымались резиновые перчатки на бутылях с брагой. Каждое утро, ответственный за «радость» пожимал раздутые резиновые руки и переворачивал гербарии на газетах.
К июню, после залповых ударов «Града», когда горели горы и красиво искрились небеса, началось временное перемирие. Нашу роту перебросили в окрестности Чечен-Аула. До нас на этом месте стояли десантники. Видимо, у них с обеспечением было получше, потому что в окопах осталось много боеприпасов, десантные бронежилеты, кому-то даже повезло найти камуфляжную форму, сушащуюся на кустах. С обеспечением тогда было никак. Мы ходили в тех же, рваных промасленных "афганках", выданных ещё зимой. Это вам не американская форма, и даже не современный камуфляж.
Но больше всего новому месту радовались курильщики. Окопы десантников были обильно засыпаны окурками. К тому времени, шла уже третья неделя как в батальоне закончились сигареты. И вот эти никотиновые наркоматы, ползая по окопам, собирали заплеванные, втоптанные в землю хабарики, вытряхивали табак, крутили самокрутки и вдохновенно дымили. Не гнушались собирать окурки даже в отхожих местах. С тех пор, я точно понял, что сигареты - дерьмо. Дающее только зависимость хуже анаши. И что я совершенно точно никогда не буду курить.
«Полезные навыки»
Всё-таки контрактники не только пили, спали и рассказывали свои жизненные истории. Например, Толик, мужик неопределённого возраста, с вечно красным лицом, научил меня готовить супы, каши и прочую походную еду. Он же подсадил половину роты на самосборные травяные чаи. В горах ведь не только конопля растет. Тут тебе и дикая мята и шалфей, и лаврушка для супа. Да и по браге Толик оказался специалистом. Рассказал про тонкости технологии и особенности брожения разных заквасок. На поляне между окопом и зелёнкой в ряд выстроились трёхлистровые банки с перчатками. Банок в траве видно не было, но торчащие в небо «руки» из перчаток выглядели устрашающе.
Готовили мы на походной печке, похожей на ржавый цилиндр. Спички кончились ещё зимой, а каждый раз бегать до «бэхи» и чиркать клеммами аккумулятора — не очень хотелось. Да и механник-водитель на это сильно ругался. Ещё был вариант сбегать за углями к соседям. Но в их землянке жил наш капитан, а как говорится: «не хочешь мозолить руки — не мозоль глаза командиру». Поэтому, я пользовался более простым и креативным способом. С помощью солнца, обломка лупы и пороха, разжигал печку буквально за пару минут. Все мы в детстве выжигали, вот и тут, разобрал патрон, вытряс порох, и сфокусировав лупой солнечный луч, ждешь, когда пыхнет. Потом подкладываешь лапшеобразный артиллерийский порох и щепу. Через две минуты печка гудит как реактивный самолет. Правда, в случае облачности, такой вариант не работал.
Рацион состоял из кильки в томате, кильки жаренной и красного супа (килька варёная с картошкой, макаронами и всякими травами). На десерт - хлеб и чай, вприкуску с сахаром.
Другой полезный навык - умение ориентироваться во времени без часов. Единственные часы, которые у нас были - это старый, помятый будильник в окопе. А с поста уходить и уносить будильник нельзя. И, как вполне себе разумеющееся, мы просыпались в нужное время и шли менять усталого бойца. С тех пор, я определяю время с точностью до 5-10 минут и просыпаюсь в нужное время без будильника.
Электро-фонариков тоже не было, поэтому пользовались самодельными светильниками. Берёшь консервную банку с не-оторванной крышкой, наливаешь туда керосин (который ещё надо где-то достать), вырезаешь в крышке щель, булькаешь в керосине куском тряпичного ремня, или другой ткани, продёргиваешь в щель и поджигаешь кончик. Немного коптит, гаснет от ветра, но зато всегда огонь, который не надо разжигать. Спасение для курящих и какой-никакой, но свет. В окопе для этого светильника делалась специальная ниша. Там же стоял будильник и бумажка учёта дежурств. В каждый окоп связисты протянули провод-полёвку и установили странный полевой телефон. Раз в несколько часов нужно было звонить в штаб и отчитываться, что мы живы и на нас никто не нападает.
«Будни лесного блокпоста»
Свой 19-й день рождения я встретил в окопе. Утреннее дежурство. Читаю свежие газеты и непонятно-откуда взявшийся Коран, с русским переводом. Тишина. Вдруг резко оборачиваюсь, в трех метрах от меня сидит здоровенный заяц. Поздравить чтоль пришел... Пока я тянулся к ручному пулемету, ушастый в несколько прыжков перемахнул поляну и скрылся в «зеленке».
Зайцев вокруг было много, иногда они подрывались на растяжках, либо подстреливались дежурными и тогда наступал праздник живота. Пару дней взвод питался наваристым супом из зайчатины и довольно вкусными шашлыками. Кроме зайцев, в окоп регулярно заползали змеи. Как правило, это были небольшие кавказские гадюки и ужи. Наступить мимоходом на пригревшуюся рептилию было довольно просто, поэтому в целях профилактики, я, как самый разбирающийся в фауне (спасибо журналу «Юный натуралист» и книжкам Даррела), брал лопату и рубил гадюкам головы. А ужей выбрасывал в зелёнку. Ибо, нефиг тут ползать, солдатов нервировать. Контрактники делали из гадюк «жутко-полезный» для мужского здоровья суп, а шкурки пускали на галстуки и ремни. Форменная одежда с пришитыми для украшения патронами, самодельными шевронами и чешуйчатым галстуком - выглядела диковато. Я сидя на дежурстве делал брелок: шлифовал разобранный патрон от пулемёта и осколком надфиля выпиливал в нём крест, хоть какое-то занятие.
Если с зайцами и змеями было всё понятно, то ночные шорохи и возня в кустах, пугали нас намного больше. К тому же, кто-то повадился воровать сухари из кухонной землянки. По началу, думали, что в роте кто-то «крысит». Но оказалось, что кухонный вор и виновник ночных шорохов — это маленький зверёк с пушистым хвостом, похожий одновременно на хомяка, белку и тушканчика. В одну из ночей, грызун залез в кухонный ящик из под снарядов, а обратно вылезти не смог. По внешнему виду и большим грустным глазам, я понял, что это скорей всего лесная соня. Эти грызуны ведут ночной образ жизни, любят орехи, виноград и всё, что плохо лежит. Убивать воришку было жалко, поэтому на утреннем консилиуме мы решили приручить зверя. Но соня приручаться не желал и сбежал при первом удобном случае. Зато теперь причина шорохов в кустах не пугала, а для «ночного хомяка» на видном месте оставлялись сухарики и галеты. Чтобы не лазил по ящикам.
Впрочем, в одну из ночей, когда я сидел на дежурстве в своём окопе, вместо сони, сзади тихонько подкрался начальник караула и заорал, что я сплю на посту. Мои уверения в том, что сзади находятся только наши землянки, поэтому душманы вряд ли оттуда нападут, на него не подействовали. Про соню я даже заикаться не стал. В качестве наказания меня отправили углублять очередную «тюрьму». Мои предшественники уже вырыли яму глубиной метра четыре. Днем в ней было прохладно и тихо. Я спокойно отдыхал на старом бушлате, дочитывал Коран и разрисовывал блокноты сослуживцев. Рядом с ямой находилась палатка связистов. С музыкой в то время было не очень, кассеты с чеченскими песнями нам уже изрядно приелись, поэтому полковые связисты на отдельной волне устроили музыкальную радиопередачу, подключив к рации магнитофон. К рации длинным проводом-полёвкой прикрутили старый, где-то стыренный репродуктор и водрузили его на соседнее дерево. Теперь музыка играла на всю округу. Между хитами «Сектора Газа» и какой-то плаксивой «Петлюры», регулярно вклинивались чеченские голоса. Видимо, боевикам тоже нечем было заняться в своих горах. Поэтому джигиты лезли в наш музыкальный эфир и делились всего одной своей сексуальной фантазией. Звучала она как обычно: «эй, русский, я твой мама эбаль!» Наш связист, Алик (тоже не совсем русский) - страшно возмущался и начинал (как он думал) троллить радиомоджахеда встречными заявлениями, про его сестру и бабушку. Данные диалоги с чеченским и башкирским акцентом забавляли всю роту, Алику давали советы и подкидывали новые идеи. Джигит кипятился, угрожая всех нас найти и зарэзать, кричал что-то про «Машаллях» и отключался. И снова из динамиков на всю округу хрипел Юра Хой.
«Ханкала»
В один прекрасный день мне поступило распоряжение «убыть в Ханкалу для охраны чего-то там». Ладно, беру мелкий АКСУ, остатки сухарей и вместе с двумя дембелями лезу в кузов «Шишарика» (ГАЗ 66). Дембеля ехали до аэродрома, оттуда на родину, а я ехал непонятно куда, непонятно зачем. По дороге забрали ещё одного бойца ярко-рыжего окраса. Через пару часов нас выкинули в каком-то пыльном месте, заставленным брезентовыми шатрами и разобранной военной техникой. Грохочут танки, бегают незнакомые солдаты, в соседнем боксе краном снимают пушку с БМП. Никакой бомбежки и даже есть почти нормальная столовка!Цивилизация! Нам с рыжим - приказано охранять 3 ремонтируемых БМП нашего батальона. И заодно технический Шишарик.
От кого охранять - непонятно, бэхи с выгруженными двигателями на капитальном ремонте. Ханкала это глубокий тыл. С нами дежурят ещё два таких же балбеса, охраняющие технику от набегов прапорщиков соседнего батальона.
Целыми днями загораем на крыше ГАЗика и читаем коллекцию книг про Анжелику. Соседи-контрактники рассказали, что круто стирать одежду в бензине. Оказалось, действительно! Замочили на пару часов свои афганки, все масляные пятна от солидола и непонятная грязь - растворились. Через три часа сушки, форма абсолютно чистая и даже ничем не воняет. Но бензин, конечно нужен без масляных добавок. Эти же контрактники нашли где-то мелкие шарики от подшипника и решили загнать их себе под кожу полового члена. Через надрезы. Подбадривая друг-друга, мол «на гражданке все бабы будут наши!». (Кстати, через день одного из них увезли в медсанчасть с нагноением, грозила ампутация). Дебилы, что ещё скажешь...
Вечером, от нечего делать, шмаляем в воздух сигнальной ракетой, неведомого типа, найденной в недрах соседней Шишиги. Тут же прибегают два прапорщика и орут перебивая друг друга:
- вы что, казлы творите, взорвать всё решили!?
- какая такая сигналка?- такая ракета человеку живот разворотила!
- вы чо, ахренели!
- ну-ка быстро оделись и пошли с нами! (видимо на очередную «кичу»)
- когда мне живот разворотило, я это...
Второй прапор почему-то увлекся детальным описанием того, как и чем ему «разворотило» живот. И уже забыл, зачем пришел.
Мой рыжий друг вдруг заявляет, что у нас своё важное задание и мы никуда не можем уходить. Не имеем права! И захлопывает дверцу перед носами этих двух залётных командиров. Те немного постояли, пообсуждали детали развороченного живота и ушли.
Ещё помню, как в старом, чуть живом магнитофоне (подключенной конечно же к старому БМП-шному акумулятору) тихонько похрипывая, поёт Цой: И я вернусь домой, со щитом, а может быть на щите, в серебре, а может быть в нищете, но как можно скорей.... Музыка была одним из светлых моментов. Особенно, когда тебя озадачили вычерпыванием отработанного масла из моторного отсека БМП. Консервной банкой. Очень нелёгкое дело, после которого все руки в ссадинах, незаживающие месяцами. Я уж не говорю, про то, что форму потом приходится долго вымачивать в бензине, щеголяя сутки в одних трусах.
Когда дежурный отпуск в Ханкале закончился, выяснилось, что наш батальон опять перебросили, теперь куда-то вглубь Чечни. По приезду узнаю, что контрактники, которым неожиданно дали звания прапорщиков, открутили с моего «весла» подствольный гранатомет. И теперь ходят как важные гуси, с распоряжениями. В одной из дверей нашей Бэхи (дверь - по совместительству топливный бак) без палева на винном заводе залили коньяк. Теперь, пьянки каждый день, но после коньяка у всех изжога и запах солярки изо рта. Зато в горах красивые закаты и уже поспевает алыча. Мне коньяк не понравился.
*потом выяснилось, что на Ханкалу по развед-данным должны были напасть орды душманов. Поэтому, нас и отправили на "усиление". Однако, войнушки не случилось. Жахнули в другом районе.
Типа the END(Часть последняя)
Стоял июль. Жаркий кавказский июль. Свежий с утра, и по-настоящему горячий в дневные часы. Никакие боевики никуда не прорывались. Крестьяне вспахивали поля, мы мирно варили совершенно-неземные компоты из почти созревших груш, растущих в соседнем лесу. Особенно хорош был настоявшийся за ночь компот, перед заступлением на пост, с утра. Дежурство никто не отменял, даже в нашем маленьком взводе. Хотя, по правде говоря, из одежды на нас обычно были трусы, броник и каска. Иначе, сдлохнуть можно, даже под тентом. Стояли, возле какого-то селения, названия которого я уже и не помню. По пересохшему руслу небольшой речки - каждый день на выпас ходило стадо коров. Без чабана. Поэтому, иногда коровы возвращались в аул не все. Контрактники научили нас разделывать тушу при помощи одного лишь ножа, да и моя практика в мясном цехе столовой военного госпиталя здесь пригодилась. Провизию - нам как обычно привозили редко и основательно разворованную. Поэтому, питались тем, что есть. Но комбату отсылалась говяжья нога, чеченские крестьяне терпеливо помалкивали и всех (наверное) это устраивало. Иногда, пищевую цепочку разнообразили зайцы, регулярно подрывавшиеся на растяжках и противопехотных минах, чуть реже и салаты из запрещённых растительных гербариев.
В это же время, родительские хождения по военкоматам и врачам сработали. Вызывает меня ротный, показывает какую-то бумажку и говорит: вот тебе отпуск, давай вали! Ну я и свалил. Быстро собрал свои небольшие пожитки, сдал автоматы, пожал парням руки и с плохо скрываемой радостью запрыгнул в кузов Шишиги. Ханкала, раненые, знакомый сержант из Елани в медзводе, смешные спецназёры с крутыми рациями и новенькими автоматами, брюхо огромного грузового вертолёта. Даже серебристые мешки с Грузом 200 в паре метров и носилки с перевязанными солдатиками без рук и ног не портили радости. На родину! Домой!
«Кольцово» встретило вечерней прохладой. Смолистый, сосновый запах (почему же раньше я этого не ощущал?), холодный ветер и давно-позабытое чувство, что ты дома.
Мы со знакомым «микросержантом» погнали на вокзал. Хотя, нас и предупредили, что сначала надо бы заехать в 32-й военный городок (Екатеринбург), чтобы поставить штампы в документах, получить довольствие и проч... Но когда ты уже на родине, какие, к лешему штампы. Ты же можешь через 2-3 часа оказаться дома! Посадил, значит я знакомого на его электричку в Талицу и стал дожидаться свою. Сидеть на перроне, или в зале ожидания - было как-то уныло, пошёл прогуляться. А тут патруль...
Для тех, кто не знает, военный патруль отлавливает дезертиров и солдатиков, ушедших в самоволку. У меня же была крайне подозрительная внешность. Обрезанные сапоги, выгоревшая афганка и выгоревшие же до белизны волосы (на фотке в восстановленном военнике видно). Да ещё без положенной по Уставу кепки (сшибло веткой на пути в Ханкалу). А вместо утерянного военного билета - какая-то невразумительная справка, чеченский блокнот и брелок с выточенным патроном, и личным жетоном.
Повязали меня, значит, и потащили в участок. По пути отловили ещё какого-то солдатика. А в дежурной части - всё, как полагается в 90-е: усталые дежурные менты и «обезьянник» с пьяными вокзальными проститутками. Солдатик - зачем-то стал симулировать дурака и прыгать на решётку. Одна из дам - от смеха намочила пол, стало ещё веселее. Потом нас загнали в какую-то кутузку, с деревянным плохо-крашенным настилом , и унылым сидельцем. Ночь я промаялся, почти не спал. А на следующий день за мной явился молодой лейтенант. Доставил в часть, даже шоколадку купил по дороге. Наверное, у меня был очень голодный вид. Нестриженный, белый хаер, и грязная, мятая форма. Голоден, без погон и кепки. Начальник части молча подписал справку, скомандовал, чтобы меня «нормально одели» и наконец-то СВОБОДА! Пусть и временная...
Вокзал, последняя электричка, июльская ночь, пешком через весь город, домой...
Не знаю, что почувствовали родители, когда я в пол-пятого утра позвонил в дверь, но я данный момент помню весьма отчётливо. Слёзы, сопли, ванна. Ванна!
Потом были неинтересные полгода разных лечебниц, подметание плаца в 32-м военном городке, разгрузка складов, и ожидание. Никому мы, такие - были не нужны. Потому что как обычных солдат нас не нагрузишь, «слушаемся плохо». Строем ходим тоже плохо, а на гауптвахту идём с радостью. В том году были непонятки со сроком службы. Предыдущие сержанты служили 2 года, и тут Ельцин подписывает приказ о досрочном дембеле для таких, как мы, участников боевых действий. Как раз за несколько дней до Нового 96-го года. Мне выдали справку о демобилизации и не выдали полагающиеся деньги. Которые, как потом оказалось «крутились» в бизнесе старших офицеров, не зря мы называли их шакалами (подобный эпизод есть в фильме с Чадовым, кажется он называется «Война»). И вот она, свобода!
А в стране что-то менялось. Екатеринбург готовился к новому году. Как сейчас помню рынок в центре, на Вайнера. Смотрел на толпы наглых цыганок, контролирующих ларьки армян, и думал, как жить дальше. Там же, на дембельские деньги я купил на дешёвую зимнюю куртку и пиратскую кассету Наутилуса.
Балабанов ещё не снял своего «Брата», знакомый - звал работать в криминальную структуру, родители уговаривали пойти на завод, а остатки чеченской зарплаты мне так и не выплатили. Я ездил в часть около года, караулил бухгалтерш, писал бумажки на имя НачФина, но всё впустую. Попытался поступить без конкурса в юридическую академию, но посмотрев на названия предметов, передумал. А в наш небольшой городок продолжали приходить цинковые гробы с телами погибших пацанов. Почему-то помню, как мы напились на поминках и стали ездить по родителям других погибших. Один из них оказался моим приятелем по начальной школе, очень странно было видеть его взрослые фотки и смотреть в глаза родителям. По дороге с очередных похорон, я зашел в отдел вневедомственной охраны, отжался-подтянулся нужное количество раз, и был принят в стажёры. Чтобы 8 лет отработать в органах. Зато, теперь я знал цену свободы. А на встречи ветеранов я больше не ходил. Почему-то громче всего там слышны голоса тех, кто или не учавствовал особо в боевых действиях, или служил в тылу. Но напившись рыдают как белуги и требуют уважать их подвиги. И форму с медальками они тоже очень любят. Мне тоже потом вручили какую-то медальку, или орден. Понятия не имею, где эта коробочка сейчас. А форма - до сих пор валяется на даче, в ней удобно чинить крышу теплицы, гвозди не вываливаются из карманов.
Вместо вывода.
Я много думал, что такое мужество, кто такой «настоящий мужик», чем он отличается от ненастоящего, зачем нужна храбрость, кому и зачем надо отдавать воинский долг?
Это всё лишь слова. Слова, кем-то придуманные. Придуманные для осуществления своих пакостных целей. Слова-манипуляторы. Также, как жупел под названием «гордость». Самое главное в любые времена - остаться человеком. Даже если тебе говорят, что ты грязь и никто, даже если все вокруг творят дичь. Важно сберечь свой разум и свою искру адекватности. Важно не присоединяться к злу. А уж что такое зло - каждый решает сам.
(с) Весь текст и рисунки - Александр Пахалуев
(Дата первой публикации - 2016 г.)
Фильм 4-го канала. Точнее, даже не фильм, а вся съемка без купюр и монтажа. В одном кадре я моюсь из танкового тубуса.
В другом на 58.22 на заднем плане мы с Женькой только пришли с "мародёрской" вылазки за едой.
01.18.31. - Серёга Бочкарёв рассказывает как выходил из окружения.
