Одной из частей обязательной программы в жизни Мустафы было непременное ощущение любви отца. Для ребенка это нормально – детям любовь необходима.
Другое дело, что взрослый шехзаде постоянно посматривал на прибор для измерения этого чувства. Если стрелка отклонялась в сторону уменьшения показателя, Мустафа куксился, дул на прибор, тряс его и совершал глупости, чтобы увидеть реакцию отца и убедиться в его любви.
Будучи еще мальчиком, он просто переживал. Естественно, что Махидевран это видела и умело использовала. Любовь повелителя к старшему сыну была единственной, но очень крепкой веревкой, на которой висело благополучие его матери.
Если повелитель серчал на Мустафу, мама бежала изменившимся лицом к Валиде. Там она с грустью сообщала о том, что Мустафа переживает, думает, что папа его не любит.
Валиде сразу начинала упрекать сына в излишней жестокости. Стоило Сулейману повысить голос на Мустафу, мать говорила о том, что не узнает его, видит грозное лицо султана Селима.
Повод для видений грозных лиц был ничтожный, однако мама умело им пользовалась. Если Сулейман не страдал до встречи с Валиде, то после разговора с ней, начинал мучиться по полной программе.
Любовь повелителя к Мустафе напоминала котелок, в котором постоянно что-то булькало. В отношении Мехмеда, Селима и Баязида ничего похожего не наблюдалось.
Если сравнить два похожих фрагмента с побегами Мустафы и Баязида, то в первом случае папа просто журит сына.
С Баязидом картина совсем другая – взгляд на сына полон ненависти.
То же самое можно сказать в отношении Селима. Парня вырвало во время казни. С непривычки это могло случиться с кем угодно. Однако взгляд повелителя полон презрения к шехзаде, не рожденному с саблей в руке.
Здесь вообще нет проступка сына, зато реакция отца полностью показывает отсутствие любви. Сулейман не переживает о сыне, за него это делает Рустем.
Хюррем говорила повелителю о разном отношении к шехзаде. Сулейман что-то почувствовал и даже устыдился минут на пять. Значит, давить все-таки можно было.
Возможности жаловаться Валиде у Хюррем не было. Но у нее была более эффективна возможность рассказывать о переживаниях сыновей самому Сулейману.
При желании она нашла бы нужное время и нужные слова. Рассказала бы о грусти Баязида, о том, как он переживает и сомневается в отцовской любви.
Можно было связать эту повесть со здоровьем шехзаде. Мол, я тут рожаю, не покладая, а ты детям психику ломаешь.
Хюррем ставила понятие «повелитель» на первое место, полностью загораживая фигуру отца. Мальчики росли, постоянно слыша, что не стоит беспокоить повелителя. Если бы беспокоили и докучали своими откровениями, связь именно с отцом была бы более прочной.
Вполне возможно, что Сулейман смог бы понять и Селима и Баязида. У этих шехзаде не было бы уверенности в том, что они отцу не нужны.
