На сегодняшний день Э. Шиле является довольно известным художником, чьи картины более чем узнаваемы в российской интеллектуальной среде.
Тем не менее, есть одна картина, которая пока не столь распространена по базовому запросу "Шиле картины". Это работа - Resurrection (Graves) - Воскрешение, 1913 года.
Подробную справку и комментарий к этой работе Шиле (на английском языке) вы можете посмотреть по ссылке:
https://www.egonschieleonline.org/works/paintings/work/p251
Однако дальнейший наш путь - попытка проанализировать приведенную работу не самым тривиальным образом - с помощью "феноменологического анализа" М. Мерло-Понти.
Как назовем мы тот опыт, который воспроизводится М. Мерло-Понти в отношении живописи, искусства? Это явно не анализ в его смысле членения, разрубания на части. Это и не интерпретация, где довлеет субъективность и эго интерпретатора. Трудно назвать это также исследованием, коль скоро под последним мы понимаем некоторую наукообразную (пусть даже в смысле строгой философской науки) методику. Так как же назвать это выведение понимания живописи? Думается, это то, что Мерло-Понти обозначает как видение.
Важно, что видение – это процесс свершающегося действия. Активного и захватывающего прямо сейчас. Трудно воспроизвести видение в качестве уже увиденного. Завершения процесса, возможно, не бывает вовсе. Это отсылает нас к самой жизни, к воплощающейся телесности, сопряженной во времени и пространстве как в неразделенных, сама по себе так же неразрывная, не дробящаяся. Однако сразу же преградой для любого опыта видения становится якобы невозможность воплотить его в тексте. Так «якобы» или «невозможность»? Как и сам Мерло-Понти, мы не должны ограничивать себя крайностями, но оставаться балансирующими между странным Логосом и живой жизнью видения.
Как воспроизводилось видение Э. Шиле, когда он писал свою картину «Воскрешение»? Мы никогда не отразим все процессы танца на гранях Бытия, которые переживал художник. Но мы можем попытаться увидетьвместе с ним (преодолевая время как поделенный на отрезки прошлого, настоящего и будущего Хронос) то, что и действует теперь с монохромного полотна.
Если были бы мы архетипичными аналитиками искусства, мы, несомненно, обратились к биографии Шиле и отметили, что картина написана в поворотный момент творчества художника, она связана с его чувствами, сопряженными с тюремным заключением и творческим кризисом… Однако что это дает? Есть ли в этих фактах, которые, к тому же, есть лишь сухие отметки на линии времени, хоть что-то живое? Есть ли здесь переживание, видение? Возможно. Но только как пойманное в клетку, лишенное своего дыхания и активной природы. Остолбеневшая лотова жена. Замерзшая лягушка с почти застывшим во льдах сердцем.
Если же мы откроем глаза, чтобы видеть, нас затянет бездна нетривиальной перспективы. Отдадимся же во власть замкнутого, но одновременно расплывающегося хаоса полотна! Пересекающееся множество линий. Свет, исходящий из самого нутра тьмы – ибо это все же Воскрешение, это пробуждение жизни из мертвенной скованности могил. В письме своему другу Шиле писал: «Я верю в бессмертие всего бытия. […] Почему я пишу могилы? И многие другие подобные мотивы? Потому что они живут глубоко внутри меня»[1] Это выраженная амбивалентность. То, что мы читаем в письме и то, что видим (пытаемся осмелиться видеть) на картине. Перетекающие друг в друга жизнь и смерть, могилы и воскрешение, которые все же сходятся на вечности бессмертия всего бытия, пусть только эта вечность и будет вспышкой божественной искры в момент нашего прозрения.
Все это соединение, воплощение в поток различных и даже противоположных векторов выявляется в характерной для Шиле откровенной, но не вульгарной; открытой, но недоступной телесности. И те самые могилы, на самом деле, тоже есть продолжение человека и его тела. Хотя человек ли то, что лежит в саркофаге? Впрочем, для Шиле, очевидно, да. Ибо все проявления бытия бессмертны и Шиле явно видит это. Он переживает это всем своим существом и пишет каждый раз смерть как свою – собственную, материнскую, беременной жены (предсказание реальности в полотне «умирающая мать»). Взгляд Шиле – взгляд одновременно здесь и сейчас, но и взгляд до и дальше. Это именно охват балансирующих, иронично смеющихся, танцующих, бросающих игральные кости, упокоенных в своем движении граней бытия, которые, тем не менее, всегда являют себя не только перед нами, но и в нас самих, в нашей человечности.
[1] Э. Шиле в письме своему другу и шурину Anton Peschka. 12.07.1913
