Роман «Звёздочка» глава 98
За прошедшие четыре дня нога у Алёнки не зажила. Она сама втихаря брала без ведома матери из комода таблетки анальгина и пила, когда было совсем невмоготу. Боль притихла, но стоило лишь случайно задеть пятку, как она возвращалась и доставляла девочке мучения. Алёнка всё так же прыгала на одной ноге в кедах, на другую ногу могла только слегка привстать на кончики пальцев. Припухшая нога не позволяла ей обуться во что-то другое кроме кед, матери же было не до неё. Девочка, страшась больницы, про ногу не заикалась и стойко сносила страдания.
Соседка из восьмой квартиры Нина Кузнецова, прогуливая сына в коляске, спросила у Татьяны Ширяевой:
— Тань, она что у тебя как не посмотрю всё время прыгает на одной ноге?
— Да пятку она на озере порезала сильно, на дно бутылки похоже встала или банки, — ответила мать Алёнки.
— Швы-то наложили?
— Да нет, даст она наложить, как же, — пожаловалась мать на дочь. — Орала как будто резанная, рана-то глубокая. А я как глянула, так со мной, веришь нет сразу плохо стало, чуть-чуть сознание не потеряла — крови-то я боюсь. Ладно Ванька с мамой моей ногу ей обработали да марлей перевязали, а то бы мне хана. Упёрлась, что в больницу не поедет и всё.
— Тань, ну ты прости меня, конечно, но ты несерьёзная какая-то: надо было в первый же день швы наложить. А теперь промается девчонка всё лето, да ещё как бы инфекцию не занесла.
— А я что её насильно, что ли, в больницу-то должна тащить? Она же у меня немаленькая, сама должна понимать, — возразила соседке Татьяна, вытаращив глаза.
— Тань, да она же у тебя ещё совсем ребёнок, что ты с неё как со взрослой-то спрашиваешь. Детство-то у неё не отнимай.
— Тебе легко, Нина, говорить-то: у тебя один, а у меня их трое. За всеми-то попробуй уследи, — с нотками ехидства в голосе воспротивилась соседке Татьяна.
— Что за характер у тебя поганый, Тань. Тебе только замечание сделаешь, так ты сразу на дыбы встаёшь. Ты же сама отлично знаешь, что Мишенька у меня умер и от чего. Могла бы больше родить да вот не получается, а ты меня за это ещё и укорить пытаешься. Алёнку ведь жалко твою, неужели у тебя-то душа за неё не болит? Ну как так-то?
Ширяева встрепенулась, негодование раздирало её изнутри, и она не мешкая решила от него избавиться, выплеснув его на соседку:
— Это у меня-то характер поганый?! Да ты бы с моим Ванькой неделю пожила, и я бы на тебя посмотрела, как бы ты заговорила. С твоим-то Колькой и я бы жила припеваючи. Мой-то всё коммунизм ждёт, а твой, то там то тут норовит подкалымить.
— Тань, угомонись, а. Я с тобой глотку рвать не собираюсь, Олежка в коляске спит. Только я тебе вот что скажу: раз живёшь с Ванькой, значит тебя всё устраивает.
Но Татьяну угомонить уже было невозможно, она всеми правдами и неправдами должна была немедля доказать свою правоту:
— Живу, а куда мне деваться-то? Ты вон одного вы́родила и в ус не дуешь. — намекнула Татьяна вскользь Кузнецовой, что знает тайну рождения её второго ребёнка. — С колясочкой похаживаешь беззаботно. Тебе Колька и сварит, и постирает. А ты бы троих как я родила да в муках.
— Да ну тебя, Танька, пошла я. — намереваясь уйти сказала соседка, а на прощание не удержалась и посоветовала. — Ты перекисью водорода хоть ей пятку обработай да потом порошком стрептоцида в рану посыпь, а то загноится, упаси Бог.
— Ты бы для начала спросила у меня, есть ли деньги на стрептоцид да перекись, а уж потом советы давала. — на высоких тонах продолжила разговор Ширяева.
— Да что же это такое… — не сдержалась Нина и вспылила. — Ну ко мне хоть забеги, я тебе дам, угробишь ведь девчонку-то, дура.
— А я-то тут причём? Я, что ли, ей пятку-то порезала? Сама ведь она ногу-то себе кончáла*. — стояла на своём Татьяна. Соседка спешно удалилась, не желая дальше выслушивать её оправдания.
В душе Татьяна себя считала образцово показательной матерью и очень собой гордилась. Претензии соседки, высказанные в её адрес, она считала необоснованными. С этим нужно было что-то срочно делать, потому как смириться с такой несправедливостью Татьяна не могла и не хотела: «Сейчас я ей устрою… Это ж надо такое, чтобы из-за дочери да такие унижение терпеть и от кого — от Нинки. Из больницы наворовала лекарств и теперь тут святую из себя строит передо мной».
Татьяна пошла за дочкой, которая мирно сидела с ребятишками на скамейке возле соседнего дома. Подойдя к ней, она обрушила на неё всё своё недовольство:
— Ты что шатаешься, где не попадя с больной ногой, а? — но дочь растерялась и не могла сообразить, что она сделала не так, мать же продолжала орать. — Живо домой, я сказала. Дожили, мать из-за тебя позорят.
Алёнка, понимая, что с матерью лучше в данный момент не спорить, запрыгала на ноге к своему дому. Мать шла за ней и кричала:
— Чтобы дома у меня сидела и на улицу не высовывалась. Поняла?
— Да-а, — ответила дочь, стыдясь своей кричащей матери. Мать же продолжала орать дальше.
— Позоришь меня перед людьми. Я для тебя из последних сил стараюсь: не доедаю, не допиваю — всё тебе, всё тебе, а ты, неблагодарная... Другая бы подумала о матери да пожалела, но от тебя разве ж дождёшься. Эгоистка, ты такая. Сейчас у тёти Нины Кузнецовой лекарства возьму и лечить твою ногу буду. И только попробуй, пикни у меня. Жалеешь тебя, жалеешь, а потом меня же люди-то и костерят. Другая бы мать и слушать тебя не стала, а за шкирку схватила и к хирургу бы отвела. Вот тогда бы ты узнала и ценить меня начала сразу же…
Позже мать сходила к соседке и взяла у неё всё необходимое: бинт, перекись водорода и стрептоцид. Иван полил на повязку дочери перекись водорода, чтобы она скорее размокла. Алёнка ревела беззвучно. Отец размотал повязку и спохватился:
— Тань, рана-то у неё и правда гноится, взгляни.
— Ты чё издеваешься надо мной? Хочешь, чтобы я тут в обморок ре́знулась**?
— Да нет не хочу.
— Тогда сам всё сделай. У меня сердце зашлось… Ой, мамочки-и...
— Танька, не истери́. — прикрикнул на неё Иван.
— Ты только на меня кричать и можешь… — огрызнулась она в ответ, и пытаясь привлечь к себе внимание, заголосила. — Хоть домой не приходи-и, никакого покоя-а, каждый день одно и тоже-э.
— Угомонись, по-хорошему тебе говорю, не зли меня.
Татьяна чувствовала себя самой несчастной бабой на всём белом свете: «У людей посмотришь, всё как-то гладко складывается. Живут себе в своё удовольствие, а тут то одно, то другое и никакого передыха. Ой, батюшки, батюшки… Да когда же это всё закончится. Двадцать шесть лет мне, а ещё толком и не жила. Ну должна же быть в жизни хоть какая-то справедливость».
Пояснение:
Кончáла* — покалéчила
Ре́знулась** — упала и расшиблась
© 03.12.2020 Елена Халдина, фото автора
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данного романа.
Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны
Продолжение 99 Неродная я, не родная
Предыдущая глава 97 Развестись — всегда успеем
Прочесть "Мать звезды" и "Звёздочка"
Рассказы из книги "Деревенские посиделки"
Прочесть "Дневник Ленки из магазина"