Шевчук Александр Владимирович
Яркое, оранжевое, как апельсин, солнце величественно уходит за горизонт. Тени вертолётов на стоянках вытягиваются и кажутся сказочно уродливыми. Голубовато-розовый, в свете заходящего солнца, снег и синие тени – красиво. Под унтами поскрипывает снег, а крепенький морозец, всё-таки минус тридцать пять, как-никак, чувствительно пощипывает за кончик носа и мочки ушей. Я, слегка втянув голову в поднятый воротник лётной куртки, бодренько чапаю по аэродрому к дальней стоянке, на которой заканчивается погрузка и заправка моего вертолёта. Вообще-то в такой «бодряшший» морозец по аэродрому не ходят, экипажи возят на стоянки, к вертолётам, на автобусе. Но сейчас в автобусе чего-то крякнуло, и он стоит бесполезной грудой железа возле диспетчерской, и знакомый водитель копается в его механическом нутре. Это такое счастье, копаться в железе на таком морозе! Видимо от этого «счастья» водила такой жизнерадостный, что издалека слышно.
Мой славный экипаж уже давно на борту, занимается делом. Механик командует заправкой, второй пилот и бортрадист заканчивают загрузку, видно, как от вертолёта отъезжают пустые машины «Заказчика». А вот уже смотали чёрный заправочный шланг, выдернули из-под колёс колодки, и длинный жёлтый топливозаправщик, попыхивая синим дымком выхлопа, величаво отполз от вертолёта. Штурман тоже уже на борту, он ушёл раньше меня. Это я задержался в «перевозках» (СОП – служба организации перевозок), трепался с молоденькими, симпатичными девчатами. Они постреляли глазками, я там чего-то пошутил, и вот, в хорошем настроении, подхожу к своей «ласточке». День сегодня, вернее, вечерок, сказочный. Такое редко бывает. Середина декабря, тихо. Видно, как белые дымы из труб вертикально поднимаются в вечернее небо. Солнце уходит за горизонт, с противоположной стороны неба уже появилась луна. Читал перед вылетом прогнозы на метео, - погода, закачаешься. Ночной прогноз по всем площадям 450 (высота облаков), на четыре километра (видимость), т.е. ОПВП – особые правила визуальных полётов. Девочки с прогнозом подстраховались, написали, как положено, т.е. «ночь есть», а фактическая погода везде миллион на миллион. На аэродроме назначения Усть-Цильма и на запасных – Ухта, Печора, Усинск, такая же. Лети – не хочу. Я так и принимал решение на вылет, пойду на 700 метров приведённого давления на Усть-Цильму. Заправка у меня полная – девять с половиной тонн, загрузка – четыре с половиной тонны. Взлётный вес сорок две с половиной тонны. Это предел для взлёта по-самолётному. Значит сегодня моя «ласточка» будет изображать большой толстый самолётик с короткими крыльями, но зато с большущим винтом.
Груз у нас сегодня деликатный. Вся грузовая кабина, от самой пилотской, и, аж до самой задней двери заставлена цветными и чёрно-белыми телевизорами в картонных коробках, и стоят вертикально десятка полтора холодильников в специальной, чтобы не поцарапать, таре.
Мы сегодня уже сделали пару рейсов, этот завершающий. Машина уже прогрета, вернее она не успела остыть, пока мы заправлялись и загружались. По привычке обошёл, осмотрел вертолёт. Предполётный осмотр, это святое, хотя я на неё, красавицу, уже сегодня смотрел. Ничего, лишний раз не помешает. Похлопал по стойке шасси, а то вдруг обидится, моя «ласточка». Проходя под носом вертолёта, глянул через лобовое стекло кабины штурмана. Он уже там, готовится, роется в своём портфеле. С левого борта, через свой блистер, на меня глянул сверху бортмеханик, крутит пальцем над головой: « Мол, хватит у борта ошиваться, давай поднимайся, АПА (пусковой стартёр) уже вызвали..».
Поднялся на борт, глянул на груз. Он аккуратно раскреплён и затянут грузовыми сетками. В пилотской кабине полумрак, на улице уже сумерки. Плюх в своё кресло, пристёгиваемся, ноги на педали, под ремешки. Экипаж на своих местах, радист с грохотом втаскивает трап, и звонко хлопает входной дверью, закрывая её и ставя на стопор.
Подсоединили агрегат запуска, он дал питание на розетки. Привычное щёлканье тумблеров, АЗС-ов (автоматов защиты сети). Кабина оживает, загораются предупреждающие табло, включается сигнализация, красный подсвет приборов. Вот уже в кабине стало уютненько. Чем-то напоминает романтический ужин при свечах. Но до ужина ещё далеко. Три часа полётов туда и обратно, выгрузка, и загрузка на обратный рейс, это ещё часа полтора-два, как минимум. Лучше бы ты, Саня, про ужин не вспоминал.
Читаем карты контрольных проверок, запускаемся, прогреваем и проверяем системы. Так, всё путём, АПА отъехал, техник приветливо машет рукой и убегает от вертолёта. У диспетчера руления попросили: « Типа, просю на выход!». Он милостиво разрешил. Вертолёт, описав на стоянке сложный « ЗЮ-образный» маневр, покатил на предварительный старт. На предварительном проверил тормоза. Вертолёт послушно чуть клюнул носом, качнувшись на амортстойках.
Уже работаем с диспетчером старта. Выкатился на полосу, выставил машину по осевой линии, отрегулировал свет посадочных фар. Контрольное висение. Мощная машина послушно реагирует на малейшее движение рук и ног. Раздаётся привычное щёлканье ЭМТ (электро-магнитых тормозов), снимаются нагрузки с ручки управления. Вертолёт сбалансирован, управление мягкое, руки привычно удерживают вертолёт на месте «ручкой» и «шаг-газом», всё нормально.
- « Печора-старт, 21016, к взлёту готов!».
- « …016-ый, взлёт разрешаю».
Поставил вертолёт на заснеженную полосу, взгляд привычно перевёл вперёд, чуть сбросил «шаг», «ручку» плавно от себя. Давай, машинист, потихонечку трогай! Боковые огоньки полосы побежали за блистером. Световые пятна от фар бегут перед вертолётом. Проходим «трясучку», плавный отрыв. Не меняя тангажа (продольного наклона), звеня турбинами, и под низкий рокот лопастей Ми-6 набирает скорость и высоту. Двести метров, левый разворот на курс отхода. Мы пойдём на запад, на Ижму, над ней подвернём чуть вправо на запад-северо-запад.
На рубеже выставили приведённое (к уровню моря) давление, забрались на 700 метров, и поехали к далёкой Усть-Цильме. До неё почти 250 километров, мы чуть срежем путь и пройдём немного севернее Ижмы.
Передал управление второму пилоту. На высоте температура тоже минус 35. В сумерках видно, как за лопастями тянется белый след. Уткнувшись головой в блистер, я окидываю землю взглядом, смотрю назад, на основных колёсах пульсирующий красный отблеск нижнего проблескового маяка, над головой желтоватый пунктирный круг рисуют контурные огни лопастей несущего винта.
Я вообще люблю летать, ощущение полёта дарит такие эмоции, которые не найдёшь на земле. Но иногда природа, погода, подарит такой сказочный полёт, как сегодня. Это просто праздник какой-то! Воздух холодный, вертолёт идёт в нём, как будто скользит невесомо, управлять легко, можно «ручку» придерживать двумя пальцами легонько, машина сама идёт, умница.
А картина за лобовыми стёклами и блистерами открывается такая, что захватывает дух. Далеко внизу земля в объятиях наступающей ночи. Чёрные, чёрные леса с прогалинами заснеженных болот. Снег кажется сине-серым с этой высоты. Чётко видны заснеженные, замёрзшие речки и речушки, ручьи и небольшие озерца. Солнце уже скрылось за горизонтом, и небо на западе раскрашено в неимоверно-красивые цвета. Всё, как учили в школе на уроке физики. «Каждый Охотник Желает Знать Где Сидят Фазаны», - цвета спектра. Над самым чёрным горизонтом небо ярко красное, выше переходит в оранжево-жёлтый цвет, потом небольшой такой зеленовато-салатный слой, а выше голубизна переходит в синеву и фиолетовую глубину наступающей черноты северного ночного неба. Где-то сзади нас желтоватый круг огромной луны, а вверху, во мраке морозной ночи, на небосклоне сияют драгоценными бриллиантами холодные льдинки звёзд. От всей этой красоты на сердце становится как-то теплее. Так природе этого показалось мало, и она подарила нам в этом полёте ещё одно сказочное зрелище.
Северное сияние! По телевизору, в кино, или на фотографиях смотреть на него, конечно, интересно. Но всё это не то! А вот так, в живую, воочию. Эт-то что то!!! Был бы тургеневской барышней, ей богу, упал бы в обморок. Шучу!
По всему небу мечутся величественные сполохи, переливаясь салатно-зелёными волшебными контурами. Напоминая огромный полог, который колышется в бескрайнем небе. Оттенки по краям полога плавно меняются на фиолетово-розовые. Зрелище завораживающее, смотрел бы и смотрел. В наушниках стоит треск. А что вы хотите! Ионизированные частицы бомбардируют верхние слои атмосферы. Фу, как приземлённо! Сухие, казённые слова. То ли дело, как говорят поморы: « Матка дурит на пазорях». Каково?! «Матка», - компАс, «дурит», т.е. мечется картушка компАса именно «на пазорях» - во время северного сияния. Вот умели же люди сказать!
Не поленился, согнулся в кресле, голову опустил почти к коленям, заглянул в кабину к штурману, свесившись вправо в проход. Точно, дурит наша «матка» (картушка магнитного компаса КИ-13). Обычно она спокойно покачивается в своей круглой сфере, залитой специальной жидкостью под названием «нигрол». Его, компас, ещё называют «бычий глаз», и сейчас видно, как в нём покачивается картушка, показывая разные курсы. Ну, у нас помимо магнитного компаса есть ещё и другие средства «вертолётоблуждения», так что никуда мы не денемся и приедем, куда надо.
Да ещё и радист бурчит в наушниках: « Кому красота неописуемая, а кому – хрен с кем свяжешься, треск в эфире стоит сплошняком». Я ухмыляюсь: « Вот не умеете вы, Виктор Васильевич, ценить прекрасное!».
Говорю штурману: « Игорь, давай подвернём вправо, оставим Ижму по левому борту, там Ан-2 сейчас будет заканчивать работу, не будем мешать ему, хоть мы идём намного выше!». Штурман прикинул, даёт команду увеличить курс на десять градусов, второй пилот послушно доворачивает вертолёт.
Мы работаем с Ижмой, её позывной – «Агами». Слышно, как какой-то Ан-2 заходит на посадку. С этой высоты на ночной земле хорошо видны тёплые огоньки в домах Ижмы, и чётко просматриваются две цепочки боковых огней посадочной полосы аэродрома.
Я слышу переговоры диспетчера Ижмы с экипажем заходящего на посадку Ан-2. Он заходит с юга, и находится с противоположной от нас стороны аэродрома. На фоне тёмной земли и темнеющего неба пытаюсь рассмотреть, где он там, мой воздушный собрат. Он намного ниже нас и в стороне, но привычка остаётся привычкой, и я упорно пытаюсь отыскать в небе маленький самолётик. Рассмотреть его правый навигационный огонь зелёного цвета практически невозможно. Но я знаю, что сейчас, на снижении, он приберёт газ и из патрубка выхлопного коллектора будут какое-то время вырываться языки жёлтого пламени. Ага, вот он, красавец! Пламя несколько раз мелькнуло в ночи, а чуть выше и левее маленьким зелёным светлячком засветился АНО (аэронавигационный огонь) на правом верхнем крыле самолёта. Через несколько секунд загорелись посадочные фары. Самолётик снижается к полосе. А я, как с театрального балкона, с высоты рассматриваю волшебную картинку. Второй пилот заинтересованно спрашивает: « Командир, чего это ты в блистер уткнулся? Чего там интересного?». Я, улыбаясь, отвечаю: « Кино про авиацию показывают».
В темноте кабины видно, как мои хлопцы улыбаются. Глаза привычно скользят по приборным доскам. Уютным зелёным светом горят табло гидросистем в правой части центральной приборной доски лётчиков, да стрелка манометра основной гидросистемы ходит туда-сюда. Влево – плавненько, по мере расхода рулей, а вправо – одним рывком. Я уже однажды упоминал, что бы ни делал командир Ми-6, как бы не крутил головой, но краем правого глаза, всё время видишь эти табло и манометр. Исправная работа гидросистем – это жизнь экипажа. За лётную работу у меня было четыре отказа гидросистемы, и я знаю, о чём говорю. Но это так, лирическое отступление.
Впереди сходятся две реки. Ижма впадает в Печору. Недолетая этого места километров двадцать пять, на левом берегу Печоры стоит большое село Щельяюр. С высоты 700 метров хорошо видны обе реки, скованные льдом и засыпанные снегом. В темноте ночи реки кажутся голубовато-серыми между чёрных берегов. Над крышами домов Щельяюра поднимаются в морозное небо дымы из печных труб. Хорошо, наверное, уютно сидеть в тёплом доме, любуясь жарким пламенем в топке печи. А у нас в кабине бодрящая прохлада, ведь за бортом минус тридцать пять. Электрическая печка работает, да и механик открыл ленты перепуска левого движка, бросил рукав обогревателя в приоткрытую дверь пилотской кабины. Шумно, слегка воняет керосином горячий воздух из двигателя, зато не помёрзнем. Тем более что на каждом из нас одето сто одёжек (не-не, не без застёжек, а как раз, на молниях, кнопках и пуговицах). Самый писк авиационной моды: «семисезонные» куртки, кожанки, ползунки, перчатки, свитера, унты. Когда вечером, после полётов дома, в тёплой квартире, разденешься до трусов, и сидишь в кресле, шевеля пальцами босых ног, это такой кайф, после цельного дня ношения лётной амуниции.
Я отвлёкся, до Усть-Цильмы осталось около тридцати километров. От волшебных красок заката на горизонте уже почти ничего не осталось. Лишь сполохи северного сияния и холодный блеск звёзд сопровождают нас на этом небесном пути. Погода в Усть-Цильме, как и по всей трассе, изумительная. Мы издалека видим огни Усть-Цильмы и аэродрома. Пора снижаться. Позывной у Усть-Цильмы – « Автопарк». Сообщаем диспетчеру Усть-Цильмы о подходе, а он нам выдаёт давление аэродрома, ветерок у земли, курс посадки. Предупреждаю экипаж: « Заход в Усть-Цильме визуальный, пилотирует справа, контроль слева, карту перед посадкой…».
Читаем карту контрольных проверок перед посадкой.
- « Бу-бу-бу, давление установлено, бу-бу-бу, курсозадатчики установлены, и т.д.
- « Автопарк, заход правым, к четвёртому, визуально, посадка по- самолётному, снижаемся…».
«Пилотирует справа, контроль слева…» - означает, что машину будет сажать второй пилот Витя Мельник, я лишь мягко держусь за управление, не мешая ему, а лишь контролируя и подстраховывая.
Мы видим огни полосы, огоньки в домах и на улицах Усть-Цильмы. На правом берегу реки, перед аэродромом, на бугре видны красные огоньки вышки-ретранслятора. Второй пилот плавно вводит машину в четвёртый разворот, одновременно снижаясь. Две дорожки боковых огней полосы чётко замерли в лобовых стёклах кабины, Витя плавными, короткими движениями удерживает вертолёт на глиссаде. Под моими ладонями слегка ходит «ручка» и «шаг-газ», чуть шевельнулись под ногами педали. Забавное ощущение, будто это я сам управляю вертолётом. Чуть пошли к нижнему обрезу лобового стекла зелёные огни порога полосы, и тут же в моей левой руке дрогнул «шаг-газ», Витя чуть уменьшил режим, возвращая вертолёт на невидимую нить глиссады. Огни посадочных фар левого и правого борта (на этой машине они расположены на днище фюзеляжа, чуть сзади пилотской кабины, и могут крутиться влево-вправо, а не только выпускаться и убираться), плавно бегут световыми пятнами впереди вертолёта, выхватывая из темноты маленькие ёлки и кустики перед забором аэродрома. Штурман мерно отсчитывает уменьшающиеся показания скорости и высоты. Под нами мелькнули зелёные огни порога ВПП (взлётно-посадочной полосы), ещё несколько секунд, и вертолёт, коснувшись заснеженной бетонки основными колёсами, плавно опускает нос и бежит по полосе, замедляя бег. Остановились, развернулись на 180 градусов, и покатили потихоньку на перрон. После выключения подъехали машины за грузом, началась разгрузка. Я со смехом напоминаю второму пилоту: « Витя, внимательно считай холодильники и телевизоры, и пусть приёмщик распишется в грузовых документах, а то не сойдётся, как у меня когда-то, в бытность мою вторым пилотом, и придётся ехать на базу и пересчитывать, чтобы не платить за недостачу!». Витя в ответ весело заявляет: « Не боись, Владимирыч, у меня всё сойдётся. Сейчас разгрузимся и будем брать груз на обратную дорогу, до Печоры!». Обратно мы повезём около четырёх тонн масла и сыра.
Прикинул и говорю штурману: « Спалили мы три тонны, осталось шесть с половиной, хватит почти на два с половиной часа, домой будем ехать час пятнадцать - час двадцать, погоды везде хорошие, радист перед посадкой слушал, будем дозаправляться или так дойдём?!». Штурман прикинул: « До запасных Усинск, Инта, хватает, да и погода сказочная, чего керосин возить зря туда-сюда. Хватает!». На том и порешили.
Мы со штурманом не торопясь почапали в диспетчерскую, принимать решение, а половина экипажа осталась на борту, заниматься разгрузкой-погрузкой. Аэропорт Усть-Цильма небольшой, уютный. Мы по морозу идём в здание маленького аэровокзальчика, там, на крыше, в застеклённом курятнике сидит диспетчер по прозвищу «Автопарк». Тишина, только слышно, как под унтами скрипит снег, и за спиной свистит ВСУ-шка (вспомогательная силовая установка) нашего вертолёта.
Наверх, в «курятник» - диспетчерской залезли, побалакали за жизнь со знакомым диспетчером, я принял решение на вылет, и теперь надо осторожненько спускаться вниз по крутой деревянной лестнице. Ежели поскользнёшься в унтах, полетишь вниз, пересчитывая попой все ступеньки и вылетишь вперёд ногами, открыв нижнюю дверь прямо в маленький пассажирский зал. Были случАи, вылетали воздухоплаватели, сшибая немногочисленных пассажиров, как кегли, и ехали на спине аж до самой тумбы, на которой стоит бачок с питьевой водой и кружкой на цепочке. Тем самым вызывали весёлое ржание у молодёжи и некоторый испуг у бабулек-пассажирок.
Фу-у-у! Слезли. Выходим на морозный воздух и чап-чап к вертолёту. Огромная луна висит над чёрным лесом, над буграми. А вверху продолжает буйствовать северное сияние, и смотрят на землю холодные звёзды, как до этого смотрели они на неё уже миллионы лет.
Видно, как из труб ближних и дальних домов вокруг аэродрома поднимаются в небо дымы. В морозном воздухе отчётливо чувствуется ароматный запах дыма. Где дровами топят, где углём. С аэродрома видно почти весь посёлок. Красота!
Пришли, загрузка идёт полным ходом. Сливочное масло упаковано в аккуратные деревянные ящики, сыр – в картонные коробки. Четыре с половиной тонны компактно разместились между передней и задними дверьми грузовой кабины. Второй пилот и радист ползают по грузу, накидывая грузовые сетки, механик готовится к запуску.
Я занимаю своё место, слышно, как хлопают двери, закрываемые радистом. Всё, экипаж на местах, пристегнулись, начинаем всё по новой. Контрольные карты, запуск, прогрев, проверка систем, всё в порядке, поехали на полосу.
И вновь уходит вниз земля. Машина набирает высоту, фары убраны и выключены. Мы ложимся в плавный правый разворот, опять лезем на свои семьсот метров. Теперь полёт в обратную сторону, возвращаемся на базу. Пройдём прямо над Щельяюром, Ижма останется в километрах 30, справа. Я говорю второму пилоту: « Витя, отдыхай после разгрузки-погрузки, я поведу машину до базы. Отдыхай!».
Люблю я такие полёты. Ничего особо делать не надо, машину не болтает, видно с высоты чёрте куда, штурман подсказывает курс, хотя и так всё видно, топлива хватает, погода – лучше не придумаешь. Сиди себе, тихонько крути баранку, любуйся на северное сияние, луну, звёзды. Вообще-то хорошая работа у лётчиков. Это вам не в конторе припухать, или целый день у станка стоять.
От красоты, открывающейся за стёклами кабины, на душе светло.
« Ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит…». Вот умели же люди найти точные слова. Правда, здесь не пустыня, а заснеженные леса с болотами внемлют, но звёзды точно говорят друг с другом, и мне кажется, я слышу этот голос небес.
Двести пятьдесят километров до базы, машина перемолола лопастями, жарко дыша турбинами, за час пятнадцать.
-« Экипаж, заход в Печоре визуальный, вход в круг к третьему, левым, посадка по самолётному, пилотирует слева, контроль справа, читаем карту…».
И снова повторяется волшебство возвращения из студёного ночного неба, от «сполохов пазорей» на такую же студёную, но надёжную земную твердь. Машина, легко скользя в морозном воздухе, плавно касается колёсами полосы.
- « 21016, посадка!».
- « …016-ый, посадка в тридцать три минуты…».
- « 016-ый, полосу освободил!».
Ну что ж, встречай родимый город. Теперь ты будешь, как сыр в масле кататься. Именно тот сыр, именно в том масле, которые мы привезли из-за дальнего горизонта, из села Усть-Цильма.
Автобус так и не отремонтировали, и мы втроём (я, штурман и бортрадист) идём по заснеженному, застылому от мороза, аэродрому. Механик и второй остались на борту, один – сдавать вертолёт, другой – руководить разгрузкой. В лунном свете наши призрачные тени тянутся за нами, а мы держим курс на приветливо светящиеся в темноте окна аэровокзала. Ещё один рабочий день позади, а завтра, как говорится, будет день и будет пища. Нет, завтра будет сыр и масло. Зря, что ли, мы старались.
