К концу 1760 года прусский король Фридрих II окончательно убедился в том, что одним лишь везением Семилетнюю войну ему не выиграть. Материальные и людские ресурсы государства истощились настолько, что дело шло к неминуемому коллапсу. И тогда Старый Фриц, по своему обыкновению, решил поставить на карту сразу все. После Гросс-Егерсдорфа, Цорндорфа и Кунерсдорфа связываться с русскими он уже откровенно опасался. Более предпочтительной целью представлялись, все же, австрийцы. Поэтому, собрав 44-тысячную армию при полутораста артиллерийских орудиях, король двинулся в Саксонию, где в это время обретался его постоянный противник – фельдмаршал Леопольд Даун. Под началом австрийского графа было не менее 53 тысяч бойцов, которых поддерживала внушительная артиллерийская армада из 240 крупнокалиберных пушек. Но Фридрих все же искал решающего сражения, надеясь в случае победы выбить Австрию из войны.
- Мы рискнем всем и испробуем самые отчаянные вещи, с тем, чтобы победить или найти славный конец, - откровенно заявил он свои генералам.
Долгожданная встреча произошла неподалеку от городка Торгау. К своему неудовольствию, Фридрих убедился, что Даун успел занять выгодную позицию (надо признать, в этом отношении чуйка у Леопольда была развита превосходно): его войска расположились на господствовавших высотах, подступы к которым были защищены болотами, прудами, отводными каналами и просто ручьями. Кроме того, австрийцы использовали засеки и окопы, сооруженные пруссаками еще в прошлом году.
- Какая наглость с их стороны, - бормотал король Пруссии, разглядывая в подзорную трубу порядки неприятеля. – Строили мы, строили, а пользуются построенным другие!
Поразмышляв немного, Фридрих решил, что оптимальным вариантом будет одновременная атака с двух направлений. Забрав больше половины пехоты и почти половину конницы, сам он 3 ноября отправился в обход злополучных высот с севера, а генерала Цитена с другой половиной войска отправил на юг. Было условлено, что приняв участие в совместном наступлении, Цитен затем отрежет Дауну пути отхода к реке Эльба, через которую были наведены переправы.
Возможно, этот замысел вполне удался бы, не столкнись Цитен случайно на марше с набранным из хорватов драгунским полком армии Дауна. Пруссаки опомнились первыми, их гусары, поддержанные артогнем, атаковали и вырубили большую часть кавалеристов противника. Но беда была в том, что гром цитеновских пушек осенний ветер донес до ушей Фридриха II.
- Ого, Ганс уже начал баталию! – заторопился король. – Приступим-ка и мы к делу – Вперед, молодцы!
Сходу, не дожидаясь подхода остальной части войска и даже без поддержки артиллерии, под зарядившим холодным дождем 10 батальонов прусских гренадер бросились в гору, чтобы поскорее достичь засевших на хорошо укрепленных позициях австрийцев. И были встречены, как писал потом очевидец сражения, «пушечной пальбой, еще не слыханной со времен изобретения пороха». Сконцентрированный огонь 200 орудий повергал в ужас даже испытанных ветеранов. Картечь выкашивала пруссаков целыми ротами. Всего через каких-то полчаса склоны холмов оказались усеяны убитыми и ранеными пехотинцами – из более чем шести тысяч на следующее утро в строй встали не более 600.
- Какая ужасная канонада! – поморщился Фридрих, обращаясь к своим штабникам. – Слыхали ли вы когда-нибудь подобную?
- Нет, Ваше Величество, не слыхали! – ответствовали те. – Но потери и впрямь просто ужасные. Только что смертью храбрых пал полковник граф Ангальд.
- Как - мой верный Вилли?! – ужаснулся король и разыскал глазами одного из приближенных. – Все плохо сегодня! Мои друзья покидают меня. Только что донесли мне о смерти вашего брата.
Тем не менее, даже захлебываясь собственной кровью, пруссаки продолжали штурмовать высоты. «Сомкнись!» - то и дело раздавались команды офицеров, и шеренги гренадеров продолжали шагать по телам павших товарищей. После того как был отбит третий такой штурм, Даун контратаковал силами своих кирасир. Удара тяжелой конницы изнемогавшие под артиллерийским огнем пехотинцы уже не выдержали и побежали к ближайшему лесу в надежде найти укрытие среди деревьев. На выручку своим бросилась прусская кавалерия, которая поначалу также особого успеха не снискала. Но удачный маневр кирасирского полка Дельвига все смог приостановить неприятеля, которому для возобновления натиска потребовались подкрепления.
В этом тяжелом бою чуть не погиб сам Фридрих II, лично руководивший действиями своих гренадеров. Под ним была убита лошадь, а едва король пересел на запасную, как сам получил пулю в грудь и грохнулся наземь. Подскочившие адъютанты уже собирались было отнести бренное тело своего монарха за линию войск, как вдруг предполагаемый мертвец зашевелился, встал на ноги и потребовал убежавшую лошадь. Фридриха спасла надетая на бархатный сюртук толстая шуба, сыгравшая роль бронежилета. Впрочем, и пуля, возможно, была уже на излете, поскольку лишь оцарапала грудь короля.
Что и говорить, чудесное спасение. Однако в остальном дела обстояли из рук вон плохо. Австрийские драгуны и кирасиры нажимали с флангов, загнав пруссаков в чащу леса, повторные атаки возобновить никак не удавалось. Из-за наступившей темноты бой сам собой прекратился, но Фридрих не желал признавать поражение. Он вывел свои полки в долину и расположил в боевом порядке, а сам отправился в ближайшую деревню. Все дома оказались заполнены ранеными, под штаб пришлось использовать местную церквушку. На ступенях престола король строчил боевые приказы и распоряжения.
- Наутро снова начнем, - объявил он, дав, наконец, перевязать свою рану. – Неприятель не может остаться на прежней позиции, потому что Цитен у него в тылу.
Между тем, и австриякам приходилось туго - Даун также получил серьезную рану и был вынужден отправиться в тыл. Уже из Торгау, под впечатлением от виденного на поле боя, фельдмаршал велел отправить в Вену победную реляцию. Это он поторопился!
Погода окончательно испортилась: поднялся сильный ветер, потом хлынул проливной дождь.
«Солдаты обеих армий блуждали по полям в совершенной темноте, и часто пруссаки, натыкаясь на свои же патрули, открывали по ним огонь, - описывал ту бурную ночь историк Федор Кони. - В разных местах австрийцы и пруссаки, которые не могли добраться до своих армий, располагались у одних костров, делясь по-братски всем, что Бог послал – голод, холод и утомление примирили врагов. В солдатах, похожих за несколько часов перед тем на разъяренных зверей, теперь пробуждалось человеческое чувство участия и сострадания. Они ложились рядом на мокрую землю, условясь наперед, что на утро тот из них признает себя пленным, чья сторона проиграет битву».
От разгрома пруссаков спас безвестный саксонец, который указал уязвимое место в австрийских порядках. Воспользовавшись услугами знающего проводника, Цитен уже около шести часов вечера неожиданным налетом конницы захватил главную батарею австрийцев. Спешившись, кавалеристы моментально развернули пушки на 180 градусов и открыли беглый огонь по врагу. Теперь настал черед австрийцев штурмовать укрепленную позицию.
На помощь Цитену бросились бойцы, предводительствуемые опытным генералом Гюльзеном. Они подоспели вовремя – на захваченную батарею надвигались густые массы неприятеля. Все верховые лошади под Гюльзеном были убиты ядрами, которые по удивительной случайности щадили всадника. Тогда старик, который из-за возраста и ран не мог поспеть за своими солдатами, оседлал пушку и велел везти себя на ней. Прусские ветераны в последней кровопролитной схватке склонили исход битвы в свою пользу. Около 21:30 все было кончено.
Конечно, отрезать австриякам путь к отступлению не получилось – они благополучно ушли за Эльбу по трем понтонным мостам. Но поле боя осталось за пруссаками. Хотя точнее будет сказать - за шайками дезертиров, обозников, маркитанток и крестьян из окрестных деревень которые под покровом ночной темноты ринулись грабить чужих и своих погибших и раненых, которых просто не успевали доставлять в лазареты. Мародеры раздевали беспомощных солдат донага, отчего несчастные быстро замерзали насмерть.
С рассветом Фридрих вновь был на коне и уже готовился поднять свое войско, как вдруг увидел показавшихся вдали всадников в белых плащах. Это был Цитен с адъютантами. Подскакав к королю, старый вояка отсалютовал саблей и доложил о разгроме и ретираде австрийцев.
«В один миг оба соскочили с коней, - живописует Кони. - Король бросился обнимать Цитена, который, рыдая, упал к нему на грудь и не мог произнести слова. Потом, вырвавшись из объятий Фридриха, он обратился к своим солдатам:
– Братцы! – воскликнул он. – Король наш победил, неприятель разбит: да здравствует наш великий король!
– Да здравствует король! – раздалось в рядах. – Но да здравствует и старый Цитен, наш гусарский король! – закричали гусары».
Обе стороны понесли прямо-таки ужасающие по меркам того времени потери: считается, что у пруссаков выбыло из строя более 16 тысяч бойцов, у австрияков – примерно на тысячу больше (хотя называют и цифру в 20 тысяч). Неудивительно, что и Мария Терезия, и Фридрих II решили не волновать подданных такой отчетностью, запретив публиковать списки погибших и раненых.
Но если Австрия еще могла набрать новобранцев со всех концов своей обширной империи, то прусскому королю на достаточное количество новых рекрутов рассчитывать уже не приходилось. Тогда Фридрих додумался ставить в строй военнопленных, но по понятным причинам, рассчитывать на такое войско было глупо – при малейшей возможности солдаты перебегали к своим целыми батальонами. В создавшемся положении о каких-либо наступательных действиях Старому Фрицу пришлось забыть. Последние три года войны он провел в бесконечных маршах и маневрах, старательно уклоняясь от крупных сражений. Впрочем, и его противники, кажется, уже не горели особым деланием драться…
