Фрагмент из поэмы, где король Альфред Великий созывает своих сподвижников и назначает им место сбора для решающей битвы с данами.
Честертоновскую «Балладу о Белом коне», опубликованную в 1911 году, называли последней эпической поэмой.
Ей зачитывался юный Толкин (и ее отголоски отчетливо видны во «Властелине Колец»).
Грэм Грин сравнивал «Белого коня» с Элиотовской «Бесплодной землей», заявляя: «Если бы мне пришлось выбрать одну из них, я не уверен, что… В общем, скажем так, «Балладу» я перечитываю гораздо чаще»[i].
Во время Первой мировой в словах «Баллады о Белом коне» находили мужество британские солдаты и утешение — их жены и вдовы. А в один из самых тяжелых для союзников моментов Второй мировой строки из поэмы появились в передовице «Таймс».
По мнению С. С. Аверинцева, «… “Белый конь” — для Честертона “самое-самое”, заповедная середина того достаточно пестрого целого, которое слагается из шумных и многоречивых статей и эссе, из рассказов и романов»[ii].
Сам же Честертон, вспоминая о том, как важен был для него с детства образ белого коня, со свойственной ему самоиронией, написал: «… Я много раз возвращался к этому образу и сделал все, что мог, чтоб запятнать его чистоту, написав о белом коне бесконечную балладу»[iii].
Она действительно длинная и довольно сложная по форме и языку, но эта сложность стоит того, чтобы ее преодолеть — и оценить Честертона по-новому. Дело в том, что на месте Честертона-поэта у русского читателя пробел. Или сквозняк. Из его поэзии на русский переведены только стихи из романов и небольшое количество юмористических баллад. Это примерно как если бы из того же Элиота мы знали только «Practical cats».
Предлагаю вашему вниманию фрагмент из поэмы — надеюсь, кого-то она подтолкнет обратиться к полному тексту и к оригиналу. В этом фрагменте король Альфред Великий созывает своих сподвижников — сакса, римлянина и кельта — и назначает им место сбора для решающей битвы с данами. В предыдущей главе Альфреду, полностью разгромленному и скрывающемуся в болотах, является Дева Мария и вместо ободрения дает суровый ответ, обещая еще большие трудности:
То, что я скажу, не утешит тебя,
Ни облегчит ноши твоей:
Знай, небо станет еще суровей,
А море — еще грозней.
Да, небо станет втрое черней,
И ночь упадет как топор.
Богат ли ты радостью без причин
И верою без опор?
Бейся против зла, даже если надежды нет, – говорит Она, и этот парадоксальный ответ неба Альфред несет своим сподвижникам.
Александр Правиков
Гилберт Кит Честертон // Баллада о Белом коне. Книга 2. Сбор вождей
(Gilbert Keith Chesterton // The Ballad Of The White Horse. Book II. The Gathering Of The Chiefs)
Выше и выше взбираясь, шел
Альфред по краю равнин,
Трепеща от радости ангельской,
Радости без причин.
И, выйдя к одной из западных бухт,
Где рощи хранят покой,
Он омыл свою душу в западном ветре,
А тело — в воде морской.
И сделал стихи из законов своих,
И пел их, на ноги вскочив —
Просто от ангельской радости,
Радости без причин.
Как зерна из мякины, он шел
Набрать себе бойцов,
Смеясь, как череп, что во ржи
После старинных битв лежит.
Созвать тех, кто пока что жив
И умереть готов.
Шел, как зерно из шелухи,
Собрать друзей своих.
Из них Элдред у моря жил,
Марк из Италии приплыл,
А Колан-кельт свой клан хранил
В тиши чащоб лесных.
Был вечер, к западу неслась
Песня грачиная.
Как древо дым (но голубой)
Плыл меж деревьев над трубой
Элдредова жилья.
Был перекошен дом его,
Как старая карга.
Ржа съела зубы топоров,
Зарос источник и заглох,
Пурпурный рос чертополох
Меж камней очага.
Но аромат пирушки
Вокруг частенько плыл.
Открытой Элдред дверь держал
Для всех, кто шел и проезжал.
Людей простых он уважал
И сам таким же был.
Могуч был Элдред, выпить мог
Не менее ведра.
Лицо его как топка,
А тело его как гора.
Глубóко меч его увяз
В боях былой войны,
Откуда из друзей живой
Никто не вышел, и его
Удел теперь до гробовой
Доски — вино да сны.
«Не ради пьянки, ты, король,
Не приходи ко мне.
Из-за какой такой вины
Мои рабы идти должны
В огонь очередной войны?
Что проку нам в войне?
Пусть скальды гомонят твои
О будущих годах,
С меня достаточно вполне
Простых разговоров — о свиньях, вине,
И о созревших плодах».
Подняв стакан, ответил
Король после глотка:
«И я не снес бы хвастовства.
То, с чем пришел я, — простые слова,
Но изрекшая их — высока.
Ко мне было Божьей Матери слово,
И я принес вам его.
Я зову вас, братья и господа,
Разить и сраженными быть, о да, —
Только Богу известно, когда
Но я увидал — за Кого.
Ко мне было Божьей Матери слово,
И я стал словом Её.
Я зову оставить свои города
Дома, и пастбища, и стада,
Чтобы пасть в бою, Бог знает, когда,
Но я знаю — во имя Чье.
И вот слово Марии,
Слово Превысшей небес:
«Не будет покоя земле твоей,
Знай, небо станет еще черней,
А море — грозней, чем есть».
И стихло все. И медленно
Лорд побережья встал,
На жертвенного став быка
Похож. Достиг до потолка
И с запыленного крюка
Тяжелый меч достал.
И снова Альфред пошел шагами
Мерить свою страну,
Еще раз крикнув издалека
Элдреду, чтоб приводил войска
К заброшенной хижине лесника,
К Эгбертову Валуну.
Навстречу сумеркам он шагал
К оставшимся верным друзьям:
Один из Рима, что клятвы шлет
И благословенья, ведет свой род,
Другой скрылся там, где Аск течет
По заповедным краям.
И всюду зрел он смерти след
На долгом пути своем:
Где было поле, там зола,
Где келья как скелет бела,
Оставленная жильцом.
Где виллы были, там ныне
Разгул деревьев и трав.
Цветная плитка утопла в цветах,
А на заброшенных площадях
Гуляют одни ветра.
Меж сосен сгустились звезды,
А он продолжал идти.
До западных рубежей оставалась
Еще половина пути.
И белый день разгорался,
Когда добрался он
До мест, где Марк-римлянин
Хранил Христов закон.
Стояла ферма на холме,
Проста, как чертежи,
А сбоку — низкий белый дом,
В котором Марк и жил.
Орлиный профиль у него,
Орлиный острый взгляд,
А кожа цветом как руда.
Его предки с Цезарем сюда
Пришли на парусных судах
Много лет назад.
Деревья в его фруктовых садах
Держали строй как одно,
Маслины вытягивались как могли.
Тогда пили эль короли всей земли,
Но он пил вино.
Ни куполов, ни арок нет
Среди пустых равнин.
Лишь шорохи и шум дерев,
Крик дикарей да медвежий рев,
Но он оставался прям и суров
И помнил старый Рим.
И Альфред, став в тот миг похож
На загнанного льва.
На все «зачем» и «почему»
В глазах римлянина, ему
Такие рек слова:
«Я свое царство проиграл
И земли упустил,
Перед врагами отступил,
Но краткий мир себе купил,
И здесь, где я владыкой был,
Мне места не найти.
Но прямо из уст Царицы небес
Явилась истина мне:
Станут еще темней небеса,
А море — еще грозней».
Римлянин долго вдаль смотрел…
Деревья покрывал
Рассвет. Роса горела, как
Алмазы или жемчуга,
И ветер нежно облака
Над склоном поднимал.
«Лоза прочнее, чем канат.
Походы не по мне.
Где будет бой? В тылу держи
Холм Белого Коня, Уилтшир
и Оусенфолд. И поспеши —
Не медлят на войне.
Гутрум на Темзе крепко сел
Но если бить всерьез,
Ты, может быть, его столкнешь.
Но знай, корону не вернешь,
Покуда Лондон не возьмешь.
А мне довольно лоз».
«Тебя, — сказал ему Альфред, —
Я знаю много лун.
И знаю, ты не подведешь
И всех своих, кого найдешь,
На место встречи приведешь
Где Эгбертов валун.
Один из нескольких, кому
Я верю, это ты».
Копье он вскинул на ходу
И растворился, как колдун,
Меж сосен, лезших в высоту
По склонам гор крутым.
Смеялся он, когда поднял
На плечи свои копье,
С утра не весившее ничего,
Но опирался на него,
Добравшись до угла того,
Где Колана было жилье.
Ибо жил тот в земле далекой
Изгнанников и бродяг,
В огромном гроте, в южном краю,
Где лес вековой охраняет свою
Тишину и могильный мрак.
В тени деревьев кельт бродил,
На тень похожий сам,
Вдоль Аска — там, где с шумом он
Выходит за Каэрлеон
И к призрачным морям.
Последний из мертвой расы,
Колан речь кельтов знал.
А происходил из Ирландии
Или с Уэльских скал.
Душой же он был с тем народом
Чей остров в дожди одет,
Где Патрик и Брендан в смертный час
Увидели море в последний раз
И солнца последний привет.
Его арфа была резною —
Кельтских дела мастеров.
Витыми узорами испещрена,
Как змеями без голов.
Его арфа была резною,
Без промаха меч разил.
И он веселился, сжимая меч,
И, арфу беря, грустил.
Ибо безумными сделал Господь
Сыновей кельтской страны,
И радостны все их войны,
А все их песни грустны.
Он римскую веру и римский закон
Хранил, как заведено.
Но порою взгляд его странно блистал
И море, шумящее между скал,
Пьянило его, как вино.
Он умел молиться по-римски,
Крестился крестом честным,
Но в сердце хранил безрассудную
Тоску по богам старины.
Он помнил их — исполинов,
Достающих до облаков,
Невыносимо прекрасных
И смертоносных богов.
И в седле был он, или на ложе,
Владел им смех или страх,
Сидел на пиру он, шел ли он в бой,
Он слышал безвестного мора прибой
На неведомых островах.
Плющ приподняв, и опустив
Копьё, пришедший сказал:
«Я Альфред из Уэссекса,
Король, что все проиграл».
Глаза того, кто ему отвечал,
Были насмешки полны:
«И лучшие короли, чем ты,
Бывали побеждены.
Ты феей, что ли, вскормлен,
А может, божеством,
Чтоб жить, когда погиб Артур
И рыцари его.
Бахвалитесь вы в час побед,
А разобьют — вы в плач.
Нет, мужичье, вы слишком уж
Слабы для неудач!»
«Не до бахвальства и нытья, —
Рек Альфред, — дело важней.
Божия Матерь дала мне урок:
Небо еще потемнеет в свой срок,
А море станет грозней».
И Колан тут вскочил, тряхнув
Гривой волос своих,
И громко крикнул, горячась:
«Будь море с небом против нас,
Мы обуздаем их!»
Альфред засмеялся: «Хочешь
Увидеть быль странней,
Чем небылицы варваров
О небывалой стране,
Где люди смотрят на небо
Сверху вниз, а не как всегда
И где человек может выпить море,
Сглотнувшее города?
Веди же к камню Эгберта
Всех, кто с тобой пойдет».
И скрылся меж стволов седых
А Колан, необычно тих,
Пошел назад в свой грот.
Перевод Александра Правикова
[i] Chesterton the poet. The Catholic world report (https://www.catholicworldreport.com/2015/03/03/chesterton-the-poet/)
[ii] С.С.Аверинцев. Г.К Честертон, или неожиданность здравомыслия (http://www.chesterton.ru/about-gkc/0003.html)
[iii] Г.К. Честертон. Автобиография (http://chesterton.velchel.ru/?cnt=5&sub=1&page=2)
