Два великих исторических и поэтических деятеля. Как оказалось, их пути пересекались, их мнения расходились.
Знакомство Пушкина с Н. М. Карамзиным произошло в Царскосельском Лицее 25 марта 1816 года. С этого времени берут свое начало долгие и серьезные беседы молодого поэта с пятидесятилетним историографом. Пушкин очень дорожил дружелюбным вниманием Карамзина, и, несмотря на большую разницу в возрасте, в общественном положении, в убеждениях, историограф и молодой поэт общались довольно близко. Ко времени рождения Пушкина Николай Михайлович был уже известным писателем, автором «Бедной Лизы» и «Писем русского путешественника», трудился над «Историей государства Российского».
Николай Михайлович знакомится с поэзией А.С. Пушкина в начале 1815 года. Карамзин рассказывал в письме Вяземскому, что у них бывают воспитанники Лицея Пушкин и Ломоносов и «смешат своим добрым простосердечием. Пушкин остроумен».
Весной 1817 г. начался второй «карамзинский сезон» в Царском Селе. В мае историограф присутствует на выпускном лицейском экзамене по всеобщей истории; ведомость о состоянии Лицея фиксирует, что в день рождения Пушкина, 26 мая 1817 г., его посещают примечательные гости: Карамзин, Вяземский, Чаадаев, Сабуров. Через четыре дня снова визит Карамзина и Вяземского.
Летом 1816 года Пушкин зачастил к Карамзиным. Его влекло к ним как магнитом. Он прибегал после занятий в Лицее. Николай Михайлович и Екатерина Андреевна встречали его радушно, дети уже ждали его: ведь с его приходом начинались возня, веселые игры, шалости. Пушкин искренне полюбил и самого Карамзина, и все его семейство. Домашние беседы и прогулки с историком по Царскому Селу дали Пушкину не меньше, нежели учеба в лицее.
Пушкин не оставляет без внимания вторую жену Николая Михайловича Екатерину Андреевну. Она была внебрачной дочерью Андрея Ивановича Вяземского, отца и деда Петра и Павла. В возрасте 22 лет Екатерина влюбилась в бедного армейского поручика Струкова, да так сильно, что родным пришлось срочно выдать ее замуж за старого историка Карамзина. Пушкин познакомился с Екатериной Карамзиной в 1816 году в лицее. Несмотря на подшучивания друзей-лицеистов Пушкин не оставил своих попыток сблизиться с Карамзиной.
В рассказах о Пушкине Петра Бартенева есть такой эпизод-"Он даже написал ей любовную записку. Екатерина Андреевна, разумеется, показала её мужу. Оба расхохотались и, призвавши Пушкина, стали делать ему серьёзные наставления. Всё это было так смешно и дало Пушкину такой удобный случай ближе узнать Карамзиных, что с тех пор их полюбил, и они сблизились"
По другим данным записка предназначалась не Карамзиной, а попала к ней по ошибке. По гипотезе Ю. Н. Тынянова, жена историографа была «утаённой любовью Пушкина», чей образ отразился в ряде южных поэм; В своем доме Екатерина Карамзина устраивала литературные вечера, постоянным посетителем которого, «чуть ли не ежедневно», был Пушкин. Карамзина окружила поэта такой заботой и любовью, которых он не знал никогда.
Сам же поэт, в свою очередь, всю свою жизнь проявлял к ней прочную и глубокую привязанность. Не удивительно, что именно у Карамзиной Пушкин просил совета и разрешения на брак с Натальей Гончаровой. Близкий друг поэта А. О. Смирнова-Россет отмечала: «Я наблюдала за его обращением с Карамзиной: это не только простая почтительность к женщине уже старой — это нечто более ласковое. Он чрезвычайно почтителен с княгиней Вяземской, с мадам Хитрово, но его обращение к Карамзиной совсем не то…»
Опять-таки, именно Е. А. Карамзину хотел видеть в последние минуты своей жизни умирающий Пушкин.
Начавшись в Царском Селе, знакомство Пушкина с Карамзиным продолжалось в Петербурге. Пушкин часто и запросто приходил к Карамзиным, назначал у них свидание Жуковскому:
Скажи, не будешь ли сегодня
С Карамзиным, с Карамзиной? –
На всякий случай – ожидаю,
Тронися просьбою моей…
И вновь он увидел жену Карамзина. Пушкин влюбился и со свойственной ему непосредственностью написал ей письмо с объяснением в любви. Екатерина Андреевна показала письмо мужу, и они оба смеялись, а потом вместе отчитывали незадачливого влюбленного.
Карамзин имел шумный успех. Писал стихи, повести. Начал создавать «Историю…» Пушкин с большим интересом относился к историческим занятиям Карамзина. Он внимательно слушал, когда Николай Михайлович по просьбе друзей читал отрывки из своей «Истории…». «Это была история его родины, воссозданная талантливым пером писателя. Пушкин впитывал все – старинные названия предметов, имена, подробности быта того далекого времени. Он давно мечтал написать поэму-сказку. И может быть, здесь, в «кавалерском домике», слушая размеренное чтение Николая Михайловича, впервые подумал о «Руслане и Людмиле». Он начал эту поэму здесь, в Лицее, а имя Черномора – злого волшебника – взял из «Ильи-богатыря» Карамзина. Оценивая труд Карамзина, Пушкин в статье «История русского народа» отметил: «Карамзин есть первый наш историк и последний летописец. Критика его состоит в ученом сличении преданий, в остроумном знании истины, в ясном и верном изображении событий. Нет ни единой эпохи, ни единого важного происшествия, которые не были бы удовлетворительно развиты Карамзиным». Он посвятил Карамзину поэму «Борис Годунов» и подарил ему книгу с автографом: «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоволением посвящаю. А.С. Пушкин».
30 сентября 1818 г. — по-видимому, последний известный нам безоблачный день в отношениях историографа и поэта: Карамзин пишет Вяземскому в Варшаву, что 7 октября думает переехать в город и «пить чай с Тургеневым, Жуковским, Пушкиным».
Действительно, с начала октября Карамзины поселяются в столице, в доме Екатерины Федоровны Муравьевой на Фонтанке. Это, можно сказать, одна из самых горячих точек Петербурга, где сходятся и сталкиваются могучие силы и сильные страсти.
То ли на этом самом октябрьском вечере, то ли чуть позже, но между Пушкиным и Карамзиным, кажется, что-то происходит. Ведь прежде, как мы видели, переписка современников и другие данные свидетельствуют о постоянных встречах; имена Пушкина и Карамзина регулярно соединяются. Однако с октября 1818 г. общение прекращается. Никаких сведений о чае, совместных поездках, чтении, обсуждении... Ничего. Только один раз, по поводу выздоровления Пушкина от злой горячки (8 июля 1819 г.), Карамзин замечает: «Пушкин спасен Музами».
Итак, полтора года отдаления после очень важных для Пушкина двух с половиной лет «приверженности».
Что же случилось?
Общеизвестно, что, окончив Лицей и переехав в Петербург, Пушкин попадает в вулканическую атмосферу декабризма, в поле притяжения прежде всего такой могучей личности, как Николай Иванович Тургенев. Уже через несколько недель после переезда в столицу на квартире декабриста написана ода «Вольность». Вслед за тем сочиняется и быстро распространяется еще немалое число вольных стихов, эпиграмм, политических острот. Пушкин, можно сказать, выходит из-под влияния Карамзина, столь сильного в 1816—1818 гг.; он попадает в среду, где историографа хоть и уважают, но спорят с ним, и спорят все более ожесточенно.
Почти каждая фраза пушкинского рассказа сегодня, как известно, подкрепляется документально, в частности слова об «одной из лучших русских эпиграмм». Лучшей из дошедших к нам эпиграмм на Карамзина безусловно является следующая:
В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
Хлесткой, нарочито несправедливой, но, как и положено в эпиграмме, заостряющей смысл, является, собственно говоря, последняя строка.
Да, Карамзин говорил и писал о «необходимости самовластья» — в историко-философском смысле, подразумевая, что самодержавие соответствует уровню развития и просвещения народа. Разумеется, он никогда не говорил о «прелести кнута», и автор эпиграммы это отлично понимает, но сознательно доводит до некоторого абсурда исторический фатализм Карамзина.
Наиболее вероятно, что эпиграмма составлена под свежим впечатлением от первых восьми томов «Истории государства Российского», в том же 1818 г., может быть в 1819 г. Карамзин окончил свой труд фразой «История народа принадлежит царям». Пушкин же считал, что история народа принадлежит самому народу, а не царям, и поэтому пишет эту эпиграмму.
Что же касается Карамзина.
Еще совсем недавно он радовался Пушкину, но с некоторых пор – он сам это чувствовал – в его отношении к юноше появился холодок. «Талант действительно прекрасный, жаль, что нет устройства и мира в душе, а в голове – ни малейшего благоразумия». Пушкин раздражал его. Все в нем было через край: ум, талант, веселость, безрассудство. И при этом вольномыслие.
Пушкин не понимал, как мог выдающийся писатель оставить литературу и «постричься в историки»… Он не утерпел и сочинил на Карамзина эпиграмму:
«Послушайте: я сказку вам начну
Про Игоря и про его жену,
Про Новгород и Царство Золотое,
А может быть, про Грозного царя…»
- И, бабушка, затеяла пустое!
Докончи нам «Илью-богатыря».
Возможно, охлаждение двух мастеров произошло по простой схеме: Карамзин читает эпиграмму, обижается на «прелести кнута», перестает принимать Пушкина. Скорее всего эпиграмма была лишь одним из проявлений обострявшегося политического спора, все больше и чаще переходившего на личности.
Пушкин оставил нам запись об одном из таких споров, когда отношения еще не расстроены, но историограф уже гневается; когда Пушкин в разговоре с Карамзиным, можно сказать, прозаически произносит «острую эпиграмму»: «Однажды начал он при мне излагать свои любимые парадоксы. Оспаривая его, я сказал: Итак, вы рабство предпочитаете свободе. Карамзин вспыхнул и назвал меня своим клеветником. Я замолчал, уважая самый гнев прекрасной души. Разговор переменился. Скоро Карамзину стало совестно, и, прощаясь со мною как обыкновенно, упрекал меня, как бы сам извиняясь в своей горячности. Вы сегодня сказали на меня то, что ни Шихматов, ни Кутузов на меня не говорили. В течение 6-тилетнего знакомства только в этом случае упомянул он при мне о своих неприятелях, против которых не имел он, кажется, никакой злобы, не говорю уж о Шишкове, которого он просто полюбил».
Так, начали сталкиваться горячие декабристские формулы и «любимые парадоксы» Карамзина, о которых упоминал Пушкин.
Причины расхождения выявлялись в первую очередь по текстам самого Пушкина, а также по общему характеру «карамзинско-декабристских» противоречий.
В середине апреля 1820 г. Пушкин был вызван на известную беседу петербургским генерал-губернатором Милорадовичем. Здесь, за 6 лет до аудиенции Николая I, поэт является перед властями в том же двусмысленном положении, как в 1826 г., — «свободно, но с фельдъегерем»: к генерал-губернатору он приглашен, но с параллельным обыском.
Милорадович хотя и объявил прощение, но, понятно, не окончательное, до царского подтверждения. Пушкин же, вернувшись от генерала, как известно, узнал от Чаадаева и других друзей о грозящей ссылке в Соловки.
Чаадаев, Жуковский, а затем сам Пушкин отправляются за помощью к самому влиятельному из знакомых — Карамзину.
В середине апреля 1820 г. состоялась примирительная беседа 20-летнего поэта и 53-летнего историографа.
Пушкин, придя к Карамзину, явно не мог скрыть своего страха, боязни Соловков, Сибири, так что Карамзин даже нашел немалое противоречие между прежней «левой решимостью», либерализмом и нынешним упадком духа. Содержание последней беседы Пушкина с Карамзиным: Пушкин «кается», просит о помощи, Карамзин берет с него слово уняться, и поэт обещал два года ничего не писать против правительства.
Во время своих будущих странствий по Югу (отнюдь не пятимесячных, как думал Карамзин, но многолетних), в 1820—1826 гг. Пушкин будет, как известно, писать о Карамзине с теплотою, дружбою, благодарностью, благоговением. Как будто не было прежнего двухлетнего разлада, ссоры, обиды...
Не вызывает никаких сомнений, что Карамзин и Пушкин во время последней встречи помирились; кризис отношений изжит, произошел катарсис...
Проходит еще несколько лет; Карамзин публикует X и XI тома; Пушкин черпает из них материалы для своего «Бориса Годунова»; отношения поэта с историографом все улучшаются, и вот, наконец, автор «Бориса Годунова» сдает в печать первый сборник своих стихотворений.
Как известно, он вышел в свет 29 декабря 1825 г. — через 15 дней после восстания на Сенатской площади и в тот день, когда началось восстание на Юге. Томик, разумеется, был послан Карамзину.
Несмотря на упреки в адрес Н.М. Карамзина, А.С. Пушкин понимал, что создание «Истории государства Российского» сравнимо с подвигом. Создавая «Историю Пугачева», работая над «Историей Петра I», Пушкин осознавал себя преемником Карамзина, чьей «священной для россиян памяти» посвящен и «Борис Годунов». Пушкин писал: «Чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России». Когда в Симбирске сооружался памятник Н.М. Карамзину, Пушкин внес 25 рублей на его устройство».
Да и сам Н.М. Карамзин принял самое деятельное участие в смягчении участи Пушкина, которому в 1820 г. угрожали Соловки или Сибирь. В апреле 1820 года историк писал поэту и министру И. И. Дмитриеву в Москву: «А над здешним поэтом Пушкиным если не туча, то по крайней мере облако, и громоносное (это между нами): служа под знаменами либералистов, он написал и распустил стихи на вольность, эпиграммы на властителей, и проч. и проч. Это узнала полиция. Опасаются следствий. Хотя я уже давно, истощив все способы образумить эту беспутную голову, предал несчастного Року и Немезиде; однако ж, из жалости к таланту, замолвил слово, взяв с него обещание уняться. Не знаю, что будет». 17 мая 1820 г. Карамзин пишет Вяземскому: «Пушкин, быв несколько дней совсем не в пиитическом страхе от своих стихов на свободу и некоторых эпиграмм, дал мне слово уняться и благополучно поехал в Крым месяцев на пять. Если Пушкин и теперь не исправится, то будет чертом еще до отбытия своего в ад». В 1826 году Карамзин обращается к новому императору Николаю Павловичу с последней просьбой — вернуть Пушкина. Карамзин обладал такой умственной властью и авторитетом, что отказать ему было нельзя.
Пушкин и Карамзин часто встречались, бывали на балах, проводимых царем. И как истинные патриоты своего государства, принимали активное участие в декабристском восстании.
Несмотря на сложности взаимоотношений Пушкина и Карамзина, убеждаешься, что история подарила не только России, но и всему миру два великих имени, историк Н.М. Карамзин навсегда останется для нас учителем и духовным отцом поэта А.С. Пушкина.
