Об этом романе Водолазкина мне посчастливилось узнать почти случайно - но я решила-таки отступить от плана чтения (который у меня всегда имеется). А когда мы действуем спонтанно, это значит, что нас серьёзно зацепило.
В данном случае всё очевидно: я просто не могла пройти мимо книги с таким названием.
Читающие люди из моего окружения не раз уже сетовали, что современных художественных книг, где затронута авиационная тематика, - мало. Но здесь внушало огромную надежду имя автора.
Евгений Водолазкин – весьма признанный современный российский писатель и лауреат многочисленных премий. Его визитная карточка – роман «Лавр». Многие сходятся во мнении, что примечательным в нём является даже не столько сюжет, сколько замечательный язык.
То же самое касается «Авиатора». Задумка могла бы показаться довольно банальной. Главный герой, Иннокентий Платонов, приходит в себя в больничной палате и обнаруживает, что попал в будущее. Он был подвергнут заморозке советскими учёными в начале 1930-х гг. и возвращён к жизни в конце 1990-х. Теперь ему предстаёт адаптироваться к новому миру, а заодно восстанавливать в памяти события своей биографии.
И вот здесь сразу нужно сделать замечание: «Авиатор» Водолазкина может и очаровать, и разочаровать.
Как говорится, с какой новости начнём – с хорошей или с плохой? Пожалуй, с плохой. Книга мне изначально (вернее, по прочтении примерно трети) не понравилась.
Здесь важно оговориться. Очень часто бывает, что перед началом чтения у нас уже имеются некие ожидания. Они формируются исходя из частичной, доступной нам информации, будь это чьи-то отзывы или собственные интуитивные предположения. Но мы порой действительно заранее «пишем» книгу - а потом теряемся оттого, что реальная картинка не совпадает с той, что мы сами себе достроили. Так произошло и со мной.
Каково же было моё разочарование, когда оказалось, что воскресший Иннокентий Платонов никакой не лётчик.
Ладно. Всякое случается. Авиация может присутствовать в жизни человека не обязательно буквально и практически – это может быть страсть, увлечение, источник вдохновения. По крайней мере, это самая логичная гипотеза.
Но ничуть не бывало. Удельный вес этой темы в романе Водолазкина очень мал. Она присутствует лишь в виде детского воспоминания главного героя о разбившемся лётчике Фролове, свидетелем гибели которого он стал.
Затем, конечно, становится понятно, что образ авиатора в романе – это символ, причём крайне многозначный. Это и мечта, это и трагически оборванный жизненный путь, это и намёк на человека, которому дано видеть больше и шире, чем прочим.
Но, кажется, этого недостаточно для вынесения звучного романтического слова в название книги. Выходит, что оно – выражаясь по-современному, кликбейт. Замануха. Автору виднее: может, лучшего названия для этого романа и вправду не существует – но всё-таки неприятно чувствовать себя сбитым с толку.
А потом ещё оказывается, что главный герой плохо переносит полёты. Ну не издевательство?..
И всё-таки я мужественно догрызала этот кактус и не только потому, что в тексте обнаружились иные достоинства – это я говорю, забегая вперёд – а потому, что надеялась: может, любимый мотив всё-таки хоть где-то да раскроется?
Что ж, ожидание было вознаграждено - финальными сценами. Главный герой летит из Мюнхена, где он проходил медицинское обследование, назад в Петербург. При заходе на посадку у самолёта заклинивает шасси. Собственно, роман заканчивается описанием этой аварии и напряжённой атмосферой неизвестности:
И тут тоже нашлось для меня сразу несколько поводов придраться.
Прежде всего, открытая концовка, где всё – простите за каламбур – повисает в воздухе.
К этому моменту читателю уже известно, что у Иннокентия серьёзные проблемы со здоровьем вследствие перенесённой заморозки: начинают отмирать клетки мозга. Из-за этого герой стремительно угасает. И, вероятно, даётся простор для воображения: может, Платонов погибнет в авиакатастрофе - и это станет для него «лучше», потому что он не будет долго мучиться? С другой стороны, понятно, что ситуация имеет вероятность благополучного разрешения – и тогда героя ждёт медленное умирание. Варианта два, и оба неблагоприятные (чисто теоретически существует вероятность того, что Платонов вылечится, но она исчезающее мала).
С одной стороны, очевидно, что это писательский приём, цель которого – показать безысходность. С другой стороны, лично для меня такая полная неопределённость воспринимается крайне дискомфортно – и в жизни, и в литературе. Но здесь, как говорится, дело вкуса.
Смущают некоторые моменты в описании самого происшествия. Начинается оно вот так:
Пожалуй, в целом присутствует некоторое нагнетание обстановки. Авария, безусловно, серьёзная, однако она автоматически не подразумевает летального исхода – хотя это можно списать на художественный приём.
Исходя из положения дел, понятно, что самолёт придётся сажать на брюхо. Это создаёт риск пожара вследствие трения о покрытие полосы, так что здесь вполне логично упоминание автором о выработке топлива для минимизации риска возгорания. Но непонятно, почему он пишет о пробных заходах: при заклинивших шасси самолёт сажают сразу, но при этом полосу заливают пеной – опять же, для снижения угрозы пожара.
Впрочем, гораздо больше меня покоробил момент из отрывка, приведённого ниже:
По прочтении этого пассажа меня мучил лишь один вопрос: «Ему что, делать нечего?..».
Ему – в смысле, командиру. В такой ситуации попросту некогда и незачем выходить к пассажирам. В приоритете решение совершенно других задач. Ни один КВС в сложившейся ситуации не вёл бы себя так, как описанный в тексте. Таким образом, сцена полностью неправдоподобна, так что вопрос насчёт «делать нечего?» можно адресовать и автору – зачем он вообще прописывал эти кадры?..
Ах да. А как же «мундир с иголочки»? Так и вспоминается Бэд Комедиан и цитата про «мужиков в форме». Впрочем, я уже сваливаюсь в откровенное злословие – надеюсь, вы меня извините, дорогие читатели!
Другие особенности книги, которые могли бы быть отнесены к недостаткам, оказались, в принципе, ожидаемы.
Главный герой изначально является подопытным-смертником, и его подвергают экспериментальной заморозке в лаборатории на Соловках. Вообще-то, это выглядит логично. Просто тема лагерей и репрессий в современной русской литературе уже успела набить оскомину, а некоторые авторы откровенно паразитируют на ней. Так что отторжение ощущается рефлекторно, плохо ли, хорошо ли написано; справедливости ради, в плане качества к Водолазкину претензий нет.
Другой момент касается восприятия и мироощущения. Мне уже приходилось слышать мнение, что герои Водолазкина какие-то... отстранённые, что ли? Так и с Иннокентием Платоновым.
Он не шагает по жизни – его несёт. Кажется, что у Платонова нет активной позиции: он - не делает, с ним – случается. Так он живёт, так попадает в лагерь. Потом, правда, выяснится, что единожды он себя проявил: убил доносчика, который погубил отца его возлюбленной. Но это всё затушёвано. Гораздо больше рефлексии и желания закрыться от происходящего.
Правда, здесь оговорка: книга написана от первого лица, мы узнаём обо всём из уст персонажа, и это всё-таки пробуждает эмпатию – понятно, что он слишком много перенёс, и потому и рассказывает, и рассуждает определённым образом – и хочет просто-напросто покоя. Хотя это, может, становится понятно несколько позднее, а сначала герой действительно создаёт впечатление несколько «примороженного».
В качестве психологической защиты Платонов нарочито отстраняется от вовлечённости в крупные исторические события. Он пытается зацепиться за соломинку бытовых происшествий, создающих атмосферу подробностей, деталей, деталюшечек – и изредка это начинает утомлять.
Также в книге очень много рефлексии. Так что если кто-то польстился на название и ожидал приключений, то его ожидания не оправдаются.
Хотя ведь, в принципе, из заданной идеи можно было бы состряпать неплохое приключенческое чтиво (чем не сюжет типичной книги про паданцев?). Однако ясно, что у автора не стояло такой цели, и в романе важна не столько фабула как таковая.
«Авиатор» Водолазкина берёт другим.
Во-первых, действительно стоит отдать должное мастерству слова, зримости описаний, красноречию деталей. При этом слог у Водолазкина не то, чтобы цветистый – он очень взвешенный и благородный без вычурности.
На страницах постоянно встречаются меткие жизненные наблюдения и замечания.
Интересно построение повествования в форме дневника: в первой части его ведёт лишь главный герой, а вторая часть уже звучит на три голоса – Иннокентия, его любимой девушки Насти и врача Гейгера.
Так что это - вещь чисто технически сделанная и добротно, и оригинально.
Кроме того, повторюсь: идея книги глубже, чем научно-фантастический мотив сам по себе. Это рассказ об осмыслении судьбы собственной, своего поколения и страны, история о любви, утрате, смерти, прощении. Если призадуматься, то становится даже удивительно, как автору удалось вместить в роман столько смыслов и проблем. Причём вышло это не комкано, а вполне органично.
Над романом Водолазкина хочется поразмышлять, поставить себя на место того или иного персонажа в ситуации выбора.
Кроме того, отдельно хочется отметить, какой смысловой мостик перекидывает автор: символическим якорем также служит замечательное, хотя и не самое известное, стихотворение Александра Блока «Авиатор». Хотя в романе цитируются лишь отдельные строки, позволю себе привести его здесь полностью:
С одной стороны, это чёткая и изящная параллель с судьбой главного героя: здесь и большие надежды, и упоение жизнью - ощущением полёта, и трагическая случайность, прерывающая этот полёт, и мрачное предчувствие в конце – где частное ощущение по смысловому посылу переходит в общеисторическое.
С другой стороны, это прекрасная отсылка в духе постмодернизма – когда встречаешь такое в одном произведении, знакомишься и с другим, и всё начинает играть новыми красками, да и просто это здорово для общего развития. Ведь то же стихотворение Блока хорошо и само по себе. Можно воспринимать его непосредственно как отдельный эмоционально наполненный рассказ. Можно и более изощрённо, соотнося с ранней историей авиации: с присущим ей романтизмом и рисками, связанными с несовершенством и ненадёжностью тогдашних летательных аппаратов... И опять-таки вернуться к философским размышлениям о риске и о плате за душевный порыв и неординарный выбор жизненного пути.
Это никак нельзя было предсказать, но мне хочется впоследствии перечитать эту книгу. У неё проявилось однозначное достоинство – глубокое послевкусие. Конечно, напоследок дружеское предупреждение: не ждите от «Авиатора» чего-то конкретно авиационного – однако я уверена, что в этом по-своему замечательном романе Евгения Водолазкина многие могут отыскать что-то своё – ценное, примечательное и близкое.
