Кино-детектив «Дело Пёстрых» (1958) удивителен сам по себе – он динамичен, ярок (хотя, и чёрно-белый!), неожидан и – одновременно банален. В нём есть шикарные типажи-маски, совершающие плохие или хорошие поступки – сообразно штампу, но имеется и нехарактерный для прямолинейных сюжетов момент: осознание, исправление преступника или оступившегося парня - на глазах у зрителя. В 1950-х это было новинкой, а «исправление» подразумевалось за кадром, уже в тюрьме.
Но самой занятной линией оказались не жулики-убийцы и не бравый розыск, а …зловеще-карикатурная богема, в которой авторы соединили всё то мерзкое, что бытовало в советском обществе – от поклонения Западу и «обезьяньим танцам» до склонности к уголовным проявлениям. Собственно, компания лощёного и противненького Арнольда оказалась втравлена в преступную деятельность бандитов. В фильме они, конечно, фееричны, однако, в книге поданы – лучше. Ярче.
Одноимённая повесть Аркадия Адамова вообще намного интереснее, а киноверсия – лишь банальная иллюстрация к популярной в те годы книжке. Поэтому смотреть отрывки, связанные с пошловатым и криминальным бомондом, надо вместе с чтением соответствующих фрагментов повести – получается страшновато-забавная картина. Да, начну с того, что по советской литературно-кинематографической традиции приличных молодых людей Арнольдами не называли - подробнее об этом – здесь.
А мы вернёмся в шикарную квартиру «аристократа» Арнольда и посмотрим, чем заняты его эстетные приятели. «В комнате Арнольда стоял полумрак. К своему удивлению, Лена застала здесь нескольких юношей и девушек с ее курса. Лена никогда не видела их одетыми так крикливо и безвкусно: пёстрые галстуки, длинные, мешковатые небесно-голубые или ярко-желтые пиджаки, узенькие брюки юношей, аляповатые, открытые, тоже очень пёстрые наряды девушек»*.
Нам ненавязчиво показывают, что перед нами – карикатурные стиляги с их бессмысленно-яркими галстуками, ненормальных цветов пиджаками и декольтированными платьями «чувих». Заметим, что дважды (!) в описании звучит прилагательное «пёстрый», вынесенное в название книги/фильма и – соответственно - банды. Однако Пёстрые – это не эти стиляги-мажоры, а другие – матёрые уголовники. Но те Пёстрые и эти – «в пёстром» находят общий язык. Простоватый, но мощный символизм 1950-х годов!
Дальше – круче. «У всех присутствующих на груди были металлические жучки с белым крестиком. Юноши закалывали ими галстуки, девушки носили их вместо брошек. На вопрос Лены Арнольд ответил важно: — Это наш знак». Это уже напоминает какую-то подпольно-антисоветскую игру. В те годы были крайне опасны такие квартирные «объединения», со значками и особой идеологией, отдающей фашизмом. Это грозило серьёзными статьями УК – даже похлеще, чем за обворовывание квартир.
Слушаем дальше. Чем заняты младые интеллигенты со снобистскими закидонами? «Потом толстяк Камов поднялся и стал читать стихи, непонятные, надрывные: «Я — бог таинственного мира… Мне нужно то, чего нет на свете… Чёрный ангел творит задумчивый полёт…» Там были «флейты любви», «вещий зов пророка», «молитва тоскующей скрипки» и тому подобная чушь». О! Стилистика начала XX века и - дореволюционной России.
Кого же цитирует начитанный парень? Прямо построчно: Фёдор Соллогуб, Зинаида Гиппиус, Лев Кобылинский (теоретик символизма!), Анна Ахматова. В те годы Серебряный век ещё не вошёл в «официально-разрешённую» моду, как это случится в конце 1960-х, поэтому автор детектива был вправе и – должен обозвать это «чушью». Не правда ли, забавное сочетание – стиляжьих шмоток со знанием изысканных стихов? Идём дальше?
«Вслед за Камовым другой однокурсник Лены, Растягаев, стал рассказывать содержание прочитанной им книги. Его слушали со страхом и почтением. Зловеще понизив голое, Растягаев говорил, что автор книги объявляет труд позором, уделом рабов, что борьба за власть есть сущность всего живого, что только каста господ может владеть и править миром» - это уже какой-то социал-дарвинизм и даже хуже. Несколько смахивает на отдельные высказывания Фридриха Ницше и, видимо, он подразумевался.
Что нам показали в кинокартине? Танцульки, выпивку и попытки поцеловать симпатичную девушку Лену, которая этому воспрепятствовала. В общем-то киношная «плесень» явлена куда как более невинной, чем та, что в повести. Но в обоих случаях этот около-элитарный гадючник с его асоциальным поведением смотрится весьма колоритно, чего нельзя сказать о положительных персонажах.
Zina Korzina (c)
- *Текст повести взят отсюда.
