Все омейядские халифы, как и положено восточным правителям, покровительствовали поэтам. В это время еще существовала старая традиция поэтических соревнований: в пригороде Басры Мирбаде, где останавливались караваны, на верблюжьем рынке устраивалась ярмарка, на которой выступали поэты и рассказчики историй. Но большинство известных стихотворцев предпочло перебраться поближе ко дворцу халифа, где борьба шла уже за внимание и дары властителя.
«Тремя китами» арабской поэзии в халифате были аль-Ахталь, аль-Фарадзак и Джарир. Характерно, что все трое постоянно ссорились и поливали друг друга грязью в стихах, порой в самых грубых и непристойных выражениях.
Первый, аль-Ахталь, чистокровный араб из христиан-монофизитов, не был мусульманином, но так удачно восхвалял халифов, что получил титул «поэта Омейядов». Возможно, именно он придумал называть представителей Омейядской династии «халифами Аллаха», то есть заместителями не Пророка, а самого Господа.
Хвалебные стихи аль-Ахталя считались непревзойденным образцом этого жанра. Сравнение щедрости халифа с рекой Евфратом поразило арабов до глубины души, а Харун ар-Рашид считал одно из его двустиший лучшим, что было когда-либо написано о халифах.
Характер у него был скорее добродушный, он любил выпить и прекрасно описывал не только дружеские пирушки, но и само вино, во всех его качествах и проявлениях. Когда халиф Абд аль-Малик предложил ему принять ислам, он ответил, что лучше пить вино, чем быть мусульманином.
Налейте ж мне! Налейте всем! Да здравствует вино!
Как муравьи в песке, ползет в моих костях оно...
И закипают пузырьки на дне, как будто там
Сто человечков, и они, смеясь, кивают нам.
(Перевод Н. Мальцевой)
В жанре поношений он был самым деликатным из поэтов и никогда не писал ничего, что «не могла бы произнести девушка в присутствии отца».
Аль-Фарадзак, коротышка с толстым животом, за свою внешность получил прозвище «кусок теста». Как человек он был довольно беспринципен, служил разным господам, восхваляя их во время успеха и понося после поражения. Среди неприглядных черт его характера называют жадность, трусость, наглость, высокомерие, бахвальство, разгульность и развратность – целый набор пороков. Когда один богач подарил ему тысячу дирхемов, кто-то из стоявших рядом заметил: «Ему хватило бы и тридцати: десять на шлюх, десять на еду и десять на выпивку».
Он пережил десять омейядских халифов, каждого из которых восхвалял сверх меры. Абд аль-Малика он прямо называл «лучшим из живущих людей»:
О правоверных властелин, владыка жизни, мой халиф,
Здесь, после Бога, ты один и всемогущ, и справедлив!
(Перевод Ю. Александрова)
Современники боялись его острого и злого языка, а его стихотворная перебранка с поэтом Джариром вошла в легенду.
Третий из великих, Джарир, был бедным бедуином, пасшим в детстве скот. В соперничестве с аль-Ахталем и аль-Фарадзаком он всегда проигрывал из-за своего худородства («дырявой родословной», как острил аль-Фарадзак), поэтому халифы ценили его ниже и награждали меньше. Удерживаться при дворе ему помогало покровительство всемогущего аль-Хаджжажда, который питал к нему симпатию, хотя даже его удивляла неутомимая злобность поэта.
Желчный и ядовитый Джарир специализировался больше по поношениям, чем по хвалам. Сравниться с ним в этом жанре не мог никто (кроме разве что аль-Фарадзака). Быть высмеянным Джариром считалось почетным – это позволяло причаститься к его славе. Далеко не каждого он удостаивал ответом и насмешкой.
При этом никакой морали для него не существовало – в ход шли клевета, издевки, площадные ругательства. Так, аль-Фарадзака он называл «мерзким выкидышем», «коротконогим ублюдком», сыном шлюхи и тому подобное, а про его отца писал, что тот «грязен как лужа, где барахтается осел».
Кроме трех этих «грандов», в омейадском халифате существовало две крупных поэтических школы – хиджазцев и узритов, которые сильно повлияли на всю последующую литературу. Но о них мы поговорим в следующий раз.
© Владимир Соколов
Мои книги на портале «ЛитРес» и в издательстве "Ломоносовъ":
