Про тот случай много потом говорили. Ещё бы, не каждый день школьники травятся. Пять восьмиклассников, что сбежали с последнего урока, поочерёдно поступили вЦентральную Больницу, все с симптомами пищевого отравления, достаточного сильного. Для нашего не самого большого сибирского городка это было большой новостью. Сразу стали выискивать, где парни шлялись, что ели и что пили. Туманные намёки про алкоголь отвергались всеми пятью сразу. Ну вернее четырьмя, так как пятого мальчика, Колю Петрова, перевели ночью в реанимацию, так как у него отказывали почки. Я как раз общался с санинспектором, Ильёй, как к нам подошла бледная мать мальчика, Елена Викторовна, и с плохо скрываемой ненавистью спросила:
- Что вы тут трётесь?! Идите, хватайте их!
- Что вы кричите, кого хватать-то?
- Всех! Не ясно что ли, где они наглотались этого всего?!
Она не успела договорить, так как муж принялся успокаивать её, гладя по спине. Он посмотрел на меня и сказал:
- Товарищи, найдите их, пожалуйста.
Какое далёкое и почти забыто слово «товарищ». Оно не то что резануло мой слух, но обратило внимание точно.
- Хорошо. – сухо вымолвил Илья и мы отошли. Имени мужа я не помнил, знал только, что все называют его Сергеевич.
Илья не хотел вдавался в подробности, так что мне пришлось напомнить ему, прошлогоднюю историю с алкашами, которую, правда, замяли:
- Ты чего, хочешь всё замалчивать, чтобы потом прорвалось наружу, Илюх? - вставил я в конце.
- Нет, Вась, я – не хочу. Наш главный не хочет. Он же сам школе бумаги подписывал, так что пока молчком.
- Какой молчком? Хочешь чтобы про нас в федеральных новостях говорили, если что случится?
Про федеральные новостия преувеличил, ведь даже в областном центре не знали о произошедшем, что уж говорить о столице.
- Да на следующей неделе забудут - обычное отравление. Всё путём, не парься. - улыбнулся Илья и мы распрощались.
***
На утро мальчик умер. Трое из четверых оставшихся так же попали в реанимацию и только один из них, Серёжа Матвеев, находился в удовлетворительном состоянии.
Когда я примчался в больницу, то родителей Коли там уже не было. Хорошо, что так вышло, потому что буря эмоция явно смела бы меня.
Это была обычная российская семья. Ну из тех обычных, что не пошла на дно после благостных реформ девяностых годов. И муж и жена работали, держали вместе с родственникамиавтомастерскую, переоборудованную из гаража. Мой отец сам часто у них ремонтировался. Первые годы денег совсем было мало, им едва хватало на еду. Бабушек и дедушек у них не было. Точно я не знал почему, но те одни за другими умерлипосле перестройки. «Не пережили предательства» - так дедушка охарактеризовал всё это. За три года они похоронили всех четверых, но стиснув зубыпродержались и начали потихоньку зарабатывать. Сначала отремонтировали гараж, превратив его в полноценное ремонтное помещение. Потом, потихоньку, довели до приличного вида дом с участком. Я частенько проезжал мимо их дома и видел, как тот хорошеет с годами. Правда ради этого им приходилось работать гораздо больше остальных, и конца и края этому не было видно, так как там и Коля родился. Поздний он был ребёнок. Но жили они, чисто внешне хотя бы, благополучно, да и сынишка у них рос смышлёным. И от этого всего так тошно становилось, что выть хотелось. Неужели, как это у нас обычно бывает, всё переведут на какого-нибудь стрелочника?
Эмоции-эмоциями, а такие дела надо расследовать с холодной головой. Так как никто из наших особо чесаться не хотел, то придётся мне, человеку, что ведёт блог про наш город, заниматься этим. А то там главный санитарный врач повязан, тут ещё кто-нибудь обнаружится. Благо лицензия СМИ у меня имелась, а значит имею право проводить расследование.
Я переговорил с главврачом, который был хорошим другом моего покойного деда. Суровый мужик, сумевший сохранить в рабочем состоянии больницу, несмотря на годы безразличия. Он мрачно сказал, что родители дали согласие на вскрытие. Говоря это, он посмотрел в стену, и добавил, что если быть точным, то родители сами настояли на вскрытии. Посмотрел на меня и сказал: «Мама настаивала». Я поразился мужеству этой женщины, хотя мне было очень трудно представить, что у неё сейчас происходило внутри.
Поднявшись на второй этаж, чтобы поговорить с Серёжей, я увидел полицейского, что стоял у двери. Ну Петровича, то бишь.
- Здорова, Петрович, а чего это ты тут делаешь? – недоумённо спросил я.
- Здорова, Вась. Как чего, стою, чтоб не пускать никого. - ухмыльнулся он.
- Ну то есть меня.
После этих слов он развёл руками, а слегка погодяпродолжил:
- Мэр на контроль дело поставил, так что наше начальство уже на ушах, совещание какое-то устроили. Первым делом решили, что мальчиков под охрану надо, никого кроме родителей и врачей не пускать. Так что извини. Что-то я разболтался.
- Ясно, значит. Разболтался. Говорят, когда в нутрии что-то копится, это надо выплёскивать, так что разболтался ты правильно.
- Ну так да, понимаешь, у меня же Ленка этого Колю знает, они там одной игрой какой-то увлекаются. Ой, увлекались, - грустно осёкся он, - гуляли вместе, вот я и представляю, чтоб было, если она с ними пошла б гулять.
- Ого. И что представляешь?
- Да то, - он посмотрел по сторонам и продолжил, - что ты в школу-то в первую голову не суйся, там и так проверяющих будет. Лучше, с Матвеевыми поговори, сынок-то им рассказал, где они были, а потом уже наши на допрос пришли.
- Понятненько… Ну бывай, Петрович, всего хорошего. Пойду прогуляюсь.
- Прогуляйся - прогуляйся, вдоль оврагов говорят хорошо.
Вдоль оврагов у нас стояли старые бараки, где жили не самые обеспеченные, вернее - самые необеспеченные жители нашего городка. Такие как Матвеевы.
Я втиснулся в старую «Оку» и поехал за реку, наблюдая краем глаза унылый осенний пейзаж. Нет, против этого времени года я ничего особо не имел, просто во время перехода от лета к зиме, вся разруха нашего места особенно обострялась. Разрушенные и потрепанные здания не скрывала ни зелёная листва, ни белый снег. Листья уже опали, а потому вся серость дырявых заборов выпирала наружу. Нелицеприятное было зрелище. С каждым годом работы тут становилось всё меньше, таких же случаев как с ребятами - всё больше. Не позволяя себе впастьв уныние, поддал газку и тарахтя на всю округу помчался к оврагам.
***
Я подошёл к бабушкам, что сидели на лавочке у одного из бараков и спросил, не знают ли они семью Матвеевых. Одна из них посмотрела на меня и спросила прищурившись:
- Собутыльник поди?
- Да нет, бабуль, какой же собутыльник-то, - удивившись сказал я, - журналист!
- А-а-а-а, журналист. А чего это тебе надо? Милиция пусть этим и занимается. Нечего вам тут шляться.
- Как это, нечего, народ-то должен знать.
- Народ. – зло сказала бабка. – Где этот народ, когда их дети по паркам шляются и вино пьют? А тут-то все выползли, тьфу!
- Вот я и расскажу: так-то и так было. Чтоб все знали, как детей надо воспитывать и следить за ними.
- Да все и так знает, ток им это к чёрту не нужно, воспитатели хреновы. – всё не унималась бабка. – Это тебе не просто настрогать, с ними же возиться надо. А они только глаза и знают заливать. Ну вот чего ребёнку домой тогда идти, если там отец пьяный валяется, правильно?
- Правильно.
Её монолог так резко оборвался, что она сама немного запнулась, ведь явно рассчитывала продолжить гневную тираду.
- В третьем доме, седьмая квартира. Это второй подъезд. Сходи посмотри, может отец трезвый ещё, расскажет чего.
Ясно, ещё один привет из «святых девяностых». Вообще, эти бараки были общежитием нашего завода. Старики рассказывали, что в конце восьмидесятых приезжал сюда сам первый секретарь обкома и рассказывал, как скоро построят капитальные дом, где каждой семье выделят по двухкомнатной квартире, бараки снесут, а на их месте обустроят парк. В итоге снесли страну, а на её месте обустраивали барахолку. Завод постепенно захирел, так как не вписался в рынок со своей продукцией, а его работники перебивались случайными заработками. Большинство мужиков, согласно старой народной традиции, спивалось.
Размышляя об этом, я подошёл к третьему дому. У второго подъезда, скрючившись на лавочке, спал мужик. Переработал видать. Попав внутрь обнаружил, что седьмая квартира не заперта. Для приличия постучал по косяку и вошёл. Это была маленькая двухкомнатная квартира. Без туалета правда - все излишества располагались на улице. На удивление здесь оказалось достаточно хорошо. Я бы даже сказал - уютно. Всё чисто, вещи лежат аккуратно, нет присущего жилищам алкоголиков неприятного запаха. Я кашляну и громко сказал:
- Хозяева.
Одна из дверей открылась и в квадратный прихожую выглянула девочка лет девяти
- Ой, здравствуйте. – робко сказала она.
- Здравствуй. Скажи, а где твои родители? Я журналист, пришёл поговорить с ними.
- Из-за Серёжи?
- Да, а ты откуда знаешь?
- Так все уже знают, везде пишут.
- Надо же, и что пишут?
- Так он же сам сказал маме, что они магазин за колбасой заходили.
- За колбасой? – неуверенно переспросил я. – А ты откуда знаешь?
- Мама сказала.
- А где мама?
- В город уехала, с мамой Коли встречаться. – сказала девочка и уставилась в пол.
- Ты и про Колю знаешь?
- Да. – всхлипнув ответила она.
- Ну не переживай. – я хотел было обнять и успокоить её, но решил всё же не проходить в квартиру. – Скажи, а что же это родители тебя одну оставили?
- Нет, - вытирая слёзы сказала она, - папа вон на кухне сидит. Он устал просто, вот и заснул. – опять потупившись сказала она.
Ну всё понятно, классика: справная хозяйка, пьющий муж, да двое детей. Миллионы семей по всей России.
- Ладно, я пойду искать твою маму, скажешь, что я приходил. Я из паблика «Тихий омут», там мой контакт указан. А сейчас закройся, вдруг кто зайдёт.
- Да ладно, - беспечно махнула рукой она, - к папе и так постоянно заходят.
Выходил я отсюда с горькими чувствами, ибо каждый раз оказываясь в подобных местахвидел, к каким чертям мы все катимся. Помахав рукой бабушкам, что сидели у первого дома, я запрыгнул в машину и помчал в центр. В школе сейчас проверка, да и вряд ли они там что-нибудь найдут. И потому, что лично главный санитарный врач подписывал документы о проверке, да и потому, что тогда слегла бы вся школа, а не пятеро пацанов. Значит надо ехать в магазин, «за колбасой». Понятно было, что восьмиклассники не ради колбасы прогуливали уроки. Осталось понять, в каком из магазинов они покупали выпивку. Благо с чем с чем, а с этим у нас проблем не было. Единственное, что напрягало, так это возраст. Уж за этим у нас следили строго. Нет, ты спивайся сколько хочешь, ведь магазины стоят буквально на каждом шагу, но только после восемнадцати лет, иначе нельзя. Было в этом что-то лживое. Никакой настоящей заботы о людях здесь и не пахло, так, банальный формализм. Значит мальчики или попросили кого, или купили в таком месте, где на паспорт не смотрели. И сдавалось мне, что я знал конкретную место: цыганский квартал. Там, чуть поодаль от центра, рядом с товарной станцией, можно было в любое время постучаться в одно из многочисленных окон, протянуть деньги и получить бутылку мерзкойжидкости. Понятное дело, что документов там не спрашивали. И было это плохим знаком, потому что сейчас на этих людей повесят всё, закочегарят шовинистические настроения и с довольными рожами доложат о решении проблемы. Только вот кто продавал цыганам в оптовых количествах технический спирт, почему полиция тормозила только у крайнего дома, брала там какие-то свёртки и не совалась дальше, как так выходило, что об этом нигде не писали, но все знали – об этом говорить не будут. Чёртовы цыгане во всём виноваты, а мы ни при чём. Нет уж, нужно будет этому как-нибудь помешать. Только как вот? Эта мысль была не самой тривиальной. Я как раз подъезжал к цыганским дачам. Соваться мне туда бессмысленно — убьют. И никто даже усом не поведёт. На выезде из«квартала», аккурат мимо станции, я заметил шевеление у одного из домов. Проезжая мимо заметил: там работала полиция. Ух, оперативно сработали, видать и правда собрались на них всё повесить. Нам тут погромов не хватало только, и так натравливают на них капитально, теперь и это ещё. Простой человек не хотел думать и сопоставлять. Он хотел простых ответов, уже сказанных ему. И скоро ему растолкуют, что он должен думать.
В расстроенных чувствах япереехал через мост и остановился устанции с другой стороны. Там была палатка с шаурмой, где я частенько обедал. Набрал из-за этого пару килограмм, но что поделать: волка ноги кормят. Некогда мне было нормально питаться, новости сами себя не расскажут. Однако палатка была закрыта. Что странно, так как немало рабочего люда данного района приходило днём поесть здесь. Вот и сейчас у палатки стояла пара мужиков. И компания школьников.
- Чего, закрыто? - спросил я у ребят, выкарабкиваясьиз своего болида.
- Ага. - грустно ответил рыжий пацан.
- А чего так?
- Да фиг его знает. Ой… Ну не знаю, с утра в школу шел — она уже не работала.
- Ясно, а чё это, в школе не кормят? - немного саркастично спросил я.
- Да кормят, - буркнул рыжий, - тока…
- Это жрать нельзя! - со смехом выпалил высокий паренёк из их компашки. Парни засмеялись.
- Надо же, это в какой школе так кормят?
- Так в третьей и кормят. Во первой-то понятно, нормально питаются.
Я ухмыльнулся. Действительно, в школе, где учились «блатные» дети, питание не могло «подкачать». Не то что в пролетарской «третьей», ну где занималисьпятеро вчерашних восьмиклассников.
Ох, больно складно всё выходит. То ли я гений, то ли все вокруг слепые. Я достал телефон и набрал главврачу:
- Алло? - хмуро ответил он, видимо зная, по какому поводу я звоню.
- Семён Викторович, здравствуйте, это Василий.
- Да вижу уже.
- Вот хотел узнать, что там на счёт вскрытия?
- Вась, ты не лез бы сюда.
Я даже немного обомлел от таких слов. Это кто-то в нашем городе нашёл управу на Семёна Викторовича?
- Дядь Сём, не юлите, а? - решил я надавить на его дружеские к нашей семье чувства.
- Тема закрыта, Вась.
- Ну понятно, значит и в правду всё серьёзно. Ну, например, показывает вскрытие и анализы одно, а как-то неловко перед серьёзными людьми. Ну бывает же, что говорят, будто алкоголем отравились, а по анализам выходит совершенно другое, ну шаурма какая-нибудь, например. Ну ладно, чего это я со своей ерундой лезу. Как там родители Коли, кстати? Когда похороны?
- Говорю: не лезь — хуже будет. - зло сказал он и бросил трубку.
Ясно значит, вот оно как получается. Любят школьники после уроков всякую дрянь поесть. Ничего нового в этом нет, сам в детстве так делал. Особенно дряни хочется, когда в школе тебя кормят таким непотребством, что нормальному пацану западло такое потреблять. А тут тебе — бац! — и по городу за год открывается десяток точек с шаурмой, это в нашем-то захолустье. И все они так удачно расположены, прям диву даёшься, чего это десять лет никто не задумывался ничего там открывать? Ну открыли и открыли, делов-то. Странно только, что уж больно дешёвая там шаурма была, да очень вкусная. Может владельцы точек были финансовыми и кулинарными гениями, а может мясо им с птицефабрики привозили по дешёвке. Ну так, чтоб сначала завлечь людей, а потом потихоньку цены поднять. Не понятно только, где в этой цепочке нужно было людей кормить тухлятиной, но оно видать как-то само вышло. Учитывая, что сегодня мэр общался с директором птицефабрики, то лезть в это дело было и вправду опасно. Даже непотопляемый Семён Викторович испугался, куда уж мне до него.
Вдруг зазвонил телефон. Какой-то незнакомый номер. Я ответил:
- Алло?
- Да, здравствуйте, это Василий? - спросил мужчина.
- Да, а вы кто?
- Петров я, Павел Сергеевич, отец Николая, - словно надламывающимся на каждом слове голосом ответил он.
- Слушаю.
- Знаете, мы тут с родителями остальных детей собрались, не могли бы вы к нам подъехать, мы живём…
- Я знаю, сейчас буду, ждите.
***
Зачем я согласился? Сам же хотел избегать эмоционального погружения, держать голову холодной. Чего сейчас-то лезу, чем это поможет? Да ничем, конечно. Только вот видеть, как эти рожи наверху сейчас устраивают спектакль с подменой было невмоготу. Понятно, что ни мой маленький паблик, ни злость родителей ничего не изменит, но что же теперь, безучастно смотреть как они убивают детей? И как раз в тему цыгане подвернулись: они и рядом с обычным маршрутом ребят находятся, они и рыпаться особо не будут, так как сами все по уши в дерме. Так, посадят пару козлов отпущения и успокоятся. И полицейскийбизнес не пострадает, и мэр с директор птицефабрики не при делах окажутся. Надуют щёки, проведут рейд санитарный по точкам, да через месяц вернётся всё на круги своя. Санитарный врач будет закрывать глаза на то, что школьников кормят картоном, милиция будет проезжать мимо наливаек, не замечая беспредела, ну а мэр будет сидеть в своём кабинете и греть руки над костром из наших страданий. И такая злоба меня взяла, что не заметил и выдавил из своей тарантайки сотку. Испугавшись, что прямо на ходу вывалюсь из машины, я сбавил ход, благо уже подъезжал к дому Петровых. У ворот помимо старенького джипика главы семейства стояла газелька. Была она потрепана на вид, но не раздолбайством водителя, а постоянством использования. Вспомнилось, что одна из родительниц держала свой магазинчик бытовой химии, Надежда звали. И женщину, и магазин. Тянула двоих детей одна, после того, как муж вышел за сигаретами. Вот такие семьи живут-выживают в нашем городке. Чтобы протянутьприходится пахать, словно раб на галерах. Ну а дальше от тебя ничего не зависит: либо повезёт и твой бизнесок вырулит, либо не повезёт и твой завод «оптимизируют». Или можно застрять посередине. У нас говорят: «как говно в проруби». Вот город так себя и ощущает: не скатываемся на дно, но и на верх пробиться не получается. Но будь уверен, что только ты перестанешь карабкаться, как сползёшь в грязь.
Я замотал головой, чтобы отползти от ямы с ужасом безысходности, в которую каждый день боялся провалиться. Позвонил в дверь и услышал лай, хриплый и усталый. Послышались шаги, хозяин буркнул что-то псу, тот послушно замолчал. Открылась дверь и меня поприветствовал Павел Сергеевич. Я поразился изменениям, что произошли с ним за эти сутки: лицо усохло, были видны только выкатывающиеся глаза да морщины, прорезывающие весь лоб. Я поздоровался и мы прошли в дом. На кухне собрались: собственно Павел, Надежда, про которую я только вспоминал, да мама Серёжи Матвеева, Марина. Ещё двоих родителей не было, хотя видимо их ждали, так как поставили им чай.
- Приветствую, - тихо поздоровался я, - смотрю не все решили приехать.
Павел уставился в пол и хмыкнул. Марина и Надежда переглянулись. Продолжила Надежда.
- Здравствуйте, Василий, спасибо, что подъехали. Видите ли какое дело, у нас возник один деликатный вопрос, по которому мы и решили вас позвать.
- Хм, интересно, продолжайте. – я примерно понял, к чему она будет вести.
- Так вот, дело в том, что с нами связался человек из окружения мэра и предложил некоторую сумму каждой семье, в обмен на… как бы сказать.
- Чтоб мы заткнулись. – с деревенской прямотой продолжила Марина. По одному этому ответу, стало понятно, кто в семье Матвеевых главный и не даёт им окончательно провалиться в болото.
- Надо же, - деланно удивился я, - и что же вы думаете по этому поводу?
- Я смотрю, вы не особо удивлены, Василий? – спросила меня Надежда.
- Послушайте… - я попытался подобрать какое-то обращение, которое сможет объединить этих людей, и мне вспомнилось услышанное вчера, будто бы из другой жизни слово, - товарищи, давайте, во-первых, на ты, так как мы хоть и не близко, но знакомы все. А, во-вторых, нет, я не удивлён. Я уже пятнадцать лет в журналистике, как с армии пришёл. И в газете работал нашей, и даже на областном радио год оттрубил, много всего увидел и понял одно: эти господа, что сидят сверху, переводят всё в деньги. Для них любое действие, что происходит в природе – это или прибыль, или убыток. Вон, вырубили заповедник в прошлом году, помните? Утекла информация в Сеть и нанесла урон их имиджу – убыток, от прокуратуры пришлось откупаться – убыток, даже этот, бригадир их сел – тоже убыток. Ну ещё штраф выписали и заставили высадку сделать – кругом одни убытки. А что на другой стороне весов? Просто чудовищная сумма, что китайцы им отвалили за этот уникальный материал. Реликтовые леса. В Азии мебель из таки вот пород древесины продаётся за бешеные деньги. Ну наши прикинули, сложили всё и получается, что прибыль с лихвой перебивает убыток. И всё! Плевать на то, что это биологический памятник, уникальный участок леса – плевать! Вон, бригадир уже по УДО вышел и на Севера подался, искать ещё один участочек для вырубки. Потому что опять посчитали и всё поняли. Наш случай, он про то же самое: они прикинули всю прибыль, да все убытки, и пришли к выводу, что нам надо заплатить. Значит именно наши голоса это то, что убытки для них сделает большими, чем прибыль.
- Вот Павел так же говорил, - сказала Надежда, - жаль только не все родители это поняли.
- Они что же, решили взять деньги?
- Да. – грустно ответила она.
- Вот те раз, - невольно вырвалось у меня, - что же это они, совсем не хотят бороться, или много так им предложили?
- Да, Василий, много, для нашего города так очень даже.
- Сколько, если не секрет, стоит жизнь и здоровье ребёнка в наших захолустьях?
- Жизнь – пятьсот, здоровье – двести. – отвернувшись от окна сказал Павел. – Ты скажи, есть там что на них?
- Ох, дорогие мои товарищи…
- Да не юли ты! – выкрикнула Марина, мне очень импонировала это простая крестьянская манера.
- Я скажу так, - и все трое уставились на меня, - материал есть, но копать никто не будет. И менты, и роспотреб, и газета местная – все повязаны. Не будут они ничего копать. Виновные уже назначены.Будут на цыган всё валить, а настоящую причину выискивать никто не будет.
- Опять на цыган? – хмуро спросил Павел. – У нас как что, так всё цыгане! А кто их крышует-то? Кто не даёт им нормальной работы? Что-то никто не говорит.
- Вот видите. Так что всё повязано, боюсь попытки до чего-то докопаться будут обречены.
Повисло тягостное молчание, но тут вскочила Марина и уставившись на меня громко спросила:
- И ты что же, с этими харями заодно? Будешь нам советовать деньги брать? Ладно Ирка с Лёшкой, пусть берут, если им уже акромя денег ничё не надо. А я вот не такая! Пусть хоть с голоду сдохну, но с этими полоскаться не собираюсь! Ишь чего выдумали, вон какого пацана загубили, Ленку вон довели! Нашим пацанам здоровье тоже захерачилии что теперь, кинул нам в рожу бабок и думают всё, решили проблему? Хрен им! Я до конца пойду, и так нам жизни нет, ещё и это вот всё!
Словно не зная, что дальше говорить, она плюхнулась на табуретку и вслед за Павлом так же уставилась в окно, нервно закусывая губу. Павел же подошел ко мне и тихо сказал:
- Знаешь, Вась, сегодня у Лены случился нервный срыв. Пришлось ей успокоительное колоть и в дальний санаторий её отвести, - «дальним санаторием» у нас называли районную психбольницу, - врач сказал, что у неё сильнейшее нервное напряжение и не понятно, сможет ли она вообще когда-нибудь придти в норму. Коля-то у нас поздний был, долгожданный, как мы радовались… - на эти словах он оперся об стол и опустил голову, постоял так с минуту, а потом резко посмотрел на меня и с полными слёз глазами выкрикнул, - Я всё потерял за два дня! Что мне эти деньги, если у меня жизни нет теперь? Одно только осталось: наказать их, и ты меня знаешь, если правды не будет, то…
- Павел, не надо! – встал я и подошёл к нему. – Я понимаю, вы в отчаянии. Хотя нет, ни черта я не понимаю. Сам бы с ума сошёл от этого всего, но нельзя же так! Если каждый решит сам творить правосудие, то что же выйдет!
- А они что делают!? Они что, не творят сами всё, что считают нужным? Они сами себе закон пишут, сами его исполняют, всё у них хорошо. Ты же сам только что говорил об этом!
- Да, говорил! Я знаю, как у них там всё происходит, потому и не работаю больше на областном радио, слишком глубоко копал видите ли. Свиньи они, свиньи! Но это же не значит, что нужно самому всё решать!
- А что, что делать-то? Молчать опять? Схавать это всё? Смириться? А что дальше? Может они вообще решат нас отстреливать просто так, ну потому что им хочется. Что делать?
- Вы меня для чего позвали? Я не провидец и не мудрец. Я вам честно ответил, что никто копать не будет, вот и всё. Даже если у себя на страничке опубликую что-нибудь, ну какой это эффект произведёт? Нулевой. Нам надо на областной уровень попадать, а ещё лучше, на федеральный, а это без громкой бучи не получится. А пошуметь нам никто не даст. Так что не знаю я, понимаете, не знаю что делать! Они может специально деньги предлагают, мутят что-то непонятное.
Сказав это, я осознал, что попал в настоящий жизненный тупик. События последний двух дней со всей очевидностью показали, что голос обычного человека слышен у нас всё меньше и меньше. Два года назад, будучи уволенным из областного радио, не за попытку даже каких-то прямых вопросов, а просто за творческие разногласия внутри коллектива, я решил, что вот оно, настало время для продвижения. Соцсети рвут интернет, чтобы высказаться уже не надо работать на телевидении или в газете, даже журналистского образования не надо. Нужна только удача, да грамотный пиар. И вроде начиналось всё хорошо, паблик отлично стартовална безрыбье нашего городка. То красивый закат, то факт из прошлого, то новости какие-нибудь. Народ подписывался, читал, обсуждал, слал пожелания. Вэтих-то пожеланиях и таилась скрытая угроза. Каждое третье, да что там, каждое второе письмо и сообщение ко мне, было просьбой обратить внимание на какую-нибудь проблему нашего города, или даже района. И хоть район у нас по области был не из худших, а если брать соседние регионы, так и вовсе значился в лидерах, но проблем хватало. Причём настолько дурацких, требующих такого мизерного внимания со стороны властей, что диву даёшься, как это всё ещё не исправлено? То знаменитая яма на объездной (выезд между прочим на федеральную трассу), то дышащие на ладан отопление в бараках, то заброшенный пионерлагерь, где каждое лето стабильно кто-нибудь калечится. Маленькие проблемки, совсем смехотворные. Но если копнуть, ну хоть чуть-чуть, вспомнить просто азы журналистики, что такое журналистское расследование, например, то становится всё очень интересным. На яму деньги выделялись стабильно каждый год, уже десять лет, только из-за непоняток, чья эта юрисдикция, области или района, бабло распиливалось поровну между обоими субъектами и яма продолжала ломать подвески. Бараки, по бумагам, были давно модернизированы, и в котельной, по бумагам, стояло современное оборудование, которое требовало гораздо меньше мазута. Вот его меньше и закупали. Ну а на территорию усадьбы, ставшую пионерлагерем, новые хозяева жизни давно поглядывали, и даже вывели её уже из государственной собственности и лишили статуса памятника природы, планируя уже в следующем году строить элитную базу отдыха для своих партнёров со всего региона. Благо и горячие источники имелись, которые под шумок планировалось признать опасными для здоровья и втихаря пользоваться самим. И так с любой проблемой было, с любым обращением. Был весь наш район в цепких лапах десятка людей, и были они гораздо страшнее, чем областное, да даже и столичное начальство. Те были далеко, а эти близко. Ничего им не стоило мешающего человека просто сжить со свету. Уволить его и жену, например, а из сына сделать двоечника, да и бить ещё после уроков толпой гопников. Или отобрать помещение под магазин у человека, найдя в документах оплошность, да ещё и с проверками зачастить к нему. Можнотормозит машину несколько раз на дню, вгрызаясь до кучи в каждую помарку на техосмотре. В маленьких городах, где ты на ладони, где все знают твои слабости, очень тяжело брыкаться и бодаться. Пара семей сегодня это поняла, остальным троим было нечего терять.
- Василий, ты знаешь, - тихим голосом вывела меня из раздумий Надежда, - у нас у всех разная ситуация, и жизненная, и сейчас конкретно. Я не осуждаю Ирину и Алексея, что они решили деньги взять, вот ведь и детки их на поправку пошли. У каждого своя дорога, каждая семья самарешает, на что она готова пойти, что она готова терпеть. Вот мы с Мариной поговорили сегодня с утра, и решили, что Пашу надо поддержать. Потому что, сколько можно это всё терпеть? Мы все под ними ходим, всё в городе так, как они хотят, всё по их указке делают. У меня свой магазинчик, мне по полной достаётся от них, попробуй только вякнуть - мигом закроют. И что, что дальше-то? Вот уже мальчик погиб, и это мы тоже стерпим? Ты почитай, что у них на страничке этой официальной написано: небольшое происшествие. Это так теперь называется? Ну погиб мальчишка, так что? Ни с кого не спросят, деньгами от нас только откупятся и всё. В крайнем случае стрелочника найдут, ну типа цыган, да на него всё и повесят, а сами и дальше будут город наш доить, пока досуха не выжмут всё, а там можно и в столицу уехать, так выходит, Василий?
Я стоял посреди кухни, под взглядом трём обеспокоенных родителей и понимал, что единственная надежда этих людей на правду — я. И так в груди защемило, что я понял: никакого морального права не имею не помочь им. Пусть в условиях нашего городка это и означает риск здоровью, а может даже и жизни.
***
- Знаете, - разрывая пересохшее горло выдавил я, - мы должны помочь. И первым делом мы должны запустить шумиху. Сейчас мы с вами напишем небольшое пост, строго по фактам, очень сжато и лаконично, чтобы нас не могли обвинить в манипуляциях каких-нибудь, или ещё что-то в этом роде. Далее ваша задача будет в том, чтобы переслать его везде: по всем контактам, по всем страничках, через все соцсети. Просить людей репостить это всё, выкладывать несколько дней подряд. Завтра с утра напишем на областное телевидение, хотя надежды мало, я съезжу в газету, хотя это точно бесперспективно Обязательно надо идти писать запрос в прокуратуру, хоть он и пасётся под директором птицефавбрики.
- Да? - удивлённо спросила Марина.
- Да, ты не знала? - ответилаНадежда. - они женаты на сёстрах.
- Да что там сёстры, - хмуро вставил Павел, - они с конца восьмидесятых друг с дружкой работают. Ты скажи мне Вась, а если это не поможет?
- Выйдет, если правильно всё организовать, то выйдет. – уверенно ответил я.
- Ну а если?
- Пф… - задумался я и мне стало как-то тяжко от этого. Всегда, всегда должен существовать помимо плана А, план Б и В, а у нас выходит только одна надежда – на огласку, а что же помимо? – Не знаю даже, Павел Сергеевич, не знаю. Главное – привлечь к себе внимание, способов много. Сначала надо испробовать все классические, а потом про что-нибудь экстремальное думать. Лучше всего, конечно, попасть в федеральные новости. Хоть и с трудом, но через некоторые паблики это сделать можно. Так что пишем и пересылаем, пишем и пересылаем. Только так, сами они ничего расследовать не будут.
- Ерунда всё это, - угрюмо сказал Павел, - они это на тормозах спустят, ещё и нас штрафам закидают.
- А что делать, других путей у нас нет.
Он кивнул и вышел на участок.
- Ох, Пашка-Пашка, помотало же тебя, - сказала Марина глядя ему вслед, - только устроилось всё, так вот тебе снова.
- Помотало? – ненавязчиво спросил я.
- Ну да, не помотало дажь — побило. Так просто что ли они поздно детей завели, не всё чисто у них было, ох не всё.
- А что не так-то с автомастерской?
- Ай, Вась, ты чуть помоложе нас! И Паши ты совсем моложе, не помнишь как в девяностые дела решались. А я-то знаю, что никто незамаранным из того времени не вышел. Нудело прошлое, чего воротить. Ты только это, - сказала она тихо и посмотрела на меня, - присмотри за ним, чтоб чего не учудил. Он может.
Я кивнул и задумался: а так ли я хорошо знаю наш городок? Вот, казалось бы, тихая семья, а что у них было там, в тёмном прошлом, не известно. Хотя, если посудить, кто я такой, чтобы других людей осуждать. Так, провинциальный журналистишка, возомнивший себя талантом, за что и поплатившийся.
Я закончил писать сообщение и показал его Надежде с Мариной. С мокрыми глазами они прочли его и позвали Павла, чтобы он тоже ознакомился.
- Сильно. – глухо ответил тот, прочтя весь текст.
После этого я переслал им сообщение и показал, как оформить свои посты. Ну а дальше мы начали бомбардировку соцсетей нашим творением.
Много раз я видел, как подобными методами люди пытались решать проблемы. У кого-то получалось, кто-то терпел фиаско. Причём, собираешь ли ты на домики для кошечек или на лекарства для смертельно больных, защищаешь ли любимую школу или нападаешь на местную организация – не важно, все в в равных условиях, Что ценители хомячков, что раковые больные. Какой инфоповод приглянётся людям сегодня было совершенно не понятно. Одно только было ясно: это лучше чем молчать, и уж тем более лучше, чем толкать Павла на необдуманные поступки.
Надежда и Марина засобирались домой. Я попытался было, весьма неловко, предложить Павлу свою помощь, от которой он отказался. Так что вынужден был покинуть дом вместе с барышнями и становилось не понятно, до чего он там додумается, сидя дома наедине с горем.
Я сел в машину, завёлсяи только потом осознал, что не знаю куда ехать. Не накручивать же круги вокруг дома Петровых. К тому же, как ты в чужую голову не залазь, всё-равно не поместишься. Не увидишь потаённых его мечтаний, страхов и целей. Было у меня скверное ощущение, подкрепившиеся словами Марины, будто выкинет Павел что-нибудь этакое. Вот ипридётся подождать. Ну а покуда свою работу я всю сделал, да и было уже около десяти вечера, что для нашего маленького городка ночь - ночнющая, то поехал я домой. Маршрут выбрал мимо цыганского квартала: несколько полицейских машин по прежнему стояли около крайнего дома.
Зайдя в квартиру, я включил свет и побрёл на кухню. Маленькое помещеньице, притулившееся между спальней и крохотным залом, было тем не менее самым уютным и обжитым местом моего жилища. В зале я находился только во время уборки, ну и прихода родителей. В спальне я так же задерживался только на время сна. А всё остальное свободное время проводил на кухне, куда даже перетащил своё любимое кресло и ноутбук, а потом, перестав ломаться, переместил туда и телевизор, И если мне приходилось достаточно долго работать над каким-нибудь материалом, то происходило это тоже на кухне. Я плюхнулся в кресло и уставился на холодильник. Несколько секунд раздумывал, потом сломался и достал себе пива: тяжелый всё же выдался денёк.
После первого глотка мысли как-то сами собой вернулись ко всему увиденному сегодня, хоть я и дал себе зарок не думать об этом. Не из-за какой-то чёрствости или отстранённости, нет. Для того, чтобы потом свежим взглядом окинуть картину. Но глоток пива достаточно сильно прочистил мне мозги, так что мысли сами потекли в нужном русле.
Я открыл ноутбук и прошерстил все местные и областные паблики. В некоторых уже появилось наше сообщение, некоторые молчали. Один даже кинул нам предупреждение, за размещение непроверенной информации. Я горько усмехнулся, так как только сейчас заметил, что это была страничка областного телевидения. Что с них взять, все сидят на подсосе, вот и получается «демократия в действии». Но, несмотря на это, новость потихоньку расходилась и надежды на то, что ситуацию можно раскачать, крепли. Крепла, правда, и моя уверенность в том, что мне за это прилетит. Ну это же уму непостижимо: какой-то мелкий баламут строит из себя матёрого пиарщика. Так что ответ будет. Оставалось надеяться только на то, что сейчас у нас относительно вегетарианские времена: натыкаться на «розочку» в парке люди стали всё реже. Жалко только, что люди и организации, которые должны были встать на нашу сторону, незаметно, но явно показались в стане оппонента. И полиция, и прокуратура, и роспотреб, и даже непоколебимый ранее главный врач районной больницы. Все они чёткообозначили свою позицию. И было до боли обидно осознавать, что мы идём на эту битву всего лишь вчетвером.
Так я мусолил в голове свои меланхоличные мысли, заливая их пивом, пока незаметно не заснул, сидя в один трусах на своём любимом месте. Из сладкого забытия меня вырвал сигнал сообщения. Приходилось всегда держать звук оповещения включённым, так как в моей профессии оперативность была превыше всего. Я взглянул на экран и прочёл: «Другой выход есть, но не для меня. Не осуждайте меня». Прежде чем мозг сообразил, что это Павел, я уже выбегал из дома в каких-то нелепых спортивках, майке и со своим «боевым» рюкзаком за спиной. Конечно, я ещё недостаточно протрезвел, чтобы водить машину, но предотвратить страшное было важнее. Выезжая из-за двора, я мучительно соображал, кого первым он решит назначить себе в жертву.
Не стерпел, решил сам вершить правосудие. Или прекрасно осознавал, что справедливость у нас существует только для тех, кто пасётся около кормушки. Я несколько раз ему звонил, но аппарат был выключен. Чёрт! Где же его ловить? Директор птицефабрики, мэр? Владелец палатки? Я вырулил к центральной площади и заметил какое-то непонятное движение. Будто кто-то поджёг куст. Оказался не куст.
***
Потом много говорили, можно ли было этого всего избежать. По городу стало распространятся видео, на котором Павел, перед тем как устроить самосожжение, прямо высказался о том, кто стоит за трагедией с детьми и почему он не может дальше жить. Оказалось, что у жены на фоне нервного срыва случился инсульт и шансов на выздоровление нет. После поездки к ней он и решил собрать тех родителей, что решили бороться. И меня позвал, потому что, как он говорил уже в личном обращении ко мне, «в тебе есть человечность, не бойся быть за народ простой, он никогда этого не забудет». Попросил нас всех не сдаваться, а воспользовавшись шумом, что сейчас поднимется, «довести дело до конца». Меня попросил извинится перед женой и заезжать к ней, хотя бы раз в неделю.
Прошёл уже год. Елена Викторовна всё так же сидела в инвалидной коляске и безучастно смотрела в окно. Я навещал её один-два раза в неделю. Надежда и Марина тоже заходили постоянно. В общем, мы старались не забывать про неё.
Что касается нашего дела, то оно потихоньку затухло и развалилось. Как и ожидалось, «они» посадили какого-то цыгана, мастерски затерев все возможные следы, что ведут к верхушке. И хотя все в городе знали, чьих это рук дело, хотя сняли репортаж об этой ситуации по областному телевидению, наших голосов было мало, чтобы привлечь к наказанию настоящих убийц. Иногда опускались руки и хотелось плакат, но я вспоминал просьбу Павла.
Сжав зубы до скрипа, я продолжал «наше дело». За это время мой паблик, посвящённый истории и культуре нашего милого городка, превратился в рупор угнетённых людей, где мы не стеснялись писать о том, что на самом деле волнует народ. И первой маленькой победой стала настоящая, а не «бумажная», реконструкция бараков. Там провели капитальный ремонт. Впервые за сорок лет, между прочим, и даже провели горячую воду. В общем, горевать было некогда, и если привлечь к ответственности подонков, забравших жизнь замечательного мальчика Коли, было пока нам не по силам, то по мелочам отгрызать себе права получалось. Так, давеча, мы провели первый за двадцать с лишним лет митинг. Он состоялся у ворот бывшего пионерлагеря, где всё-таки началась незаконная стройка. На мероприятие пришло около тридцати человек, но стройку всё же приостановили. Небольшая, но победа.
***
Недавно читал в ленте, что если профессиональный спринтер решит без подготовки пробежать стометровку, то у него лопнут мышцы. Вот почему все спортсмены тщательно разогреваются. Видать мы тоже пока только разогреваемся. Как-то так.
