Наталья Ремиш — писательница, сценаристка и автор книги «Детям о главном. Про Диму и других», которая живет в Нидерландах. В рамках кампании #классноечтение мы поговорили с Натальей о том, как образование теряет свою значимость, чем голландские школы отличаются от российских и почему не стоит читать детям классические сказки.
#классноечтение — кампания Букмейта в честь нового учебного года: это серия интервью с известными родителями, учителями и экспертами в области образования, а также специальная витрина с книгами, которые станут отличным подспорьем семьям, где растут школьники.
— Вы довольны современной системой школьного образования?
— Нет. Мне кажется, что в России и в Нидерландах школы сильно устарели, поскольку системы образования сегодня построены не на гуманности, а на результате. Дети постоянно находятся в состоянии невроза, ожидая свою оценку. А ведь все должно работать иначе. В первую очередь ученикам должно быть комфортно в учебном заведении с точки зрения атмосферы. В школе должна существовать некая эмоциональная безопасность, чтобы ребенок мог охотно воспринимать информацию. По крайней мере, хотя бы в начальных классах. Я взрослый человек, но если меня бьет стресс, то я совершенно неспособна усваивать что-то новое, даже абзац книги приходится перечитывать несколько раз. Разве можно требовать от ребенка того, что не по силам взрослым?
— Неужели в Нидерландах совсем не следят за эмоциональным состоянием ребенка?
— Тут есть идеально разработанная система только для малышей. Дети ходят в школу с четырех лет. Там их никто не обижает, не существует никаких оценок, нарисованных звездочек и сердечек. Первые два-три года ребенок просто ходит в школу для того, чтобы научиться общаться с другими детьми. Педагоги учат всех школьников личным границам. Поэтому почти каждый ученик, когда ему что-то не нравится, умеет отстаивать свою зону комфорта, говоря фразу: «Стоп, не делай этого. Мне это неприятно». С четырех лет ребенка подключают к совместным проектам. Например, сегодня они с Филин рисуют динозавра, а завтра с Тимом делают поделку. Но когда ученику исполняется 12, он переходит во взрослую школу. Там из таких тепличных условий он попадает в подростковую среду, где совершенно по-другому начинает выстраиваться школьная система. Это не всегда заканчивается благополучно.
Иван Боганцев «Почему "пятерка" — это плохо?»
— Переход во взрослую школу осуществляется через экзамены?
— Это не совсем экзамены. Это система оценки способностей ребенка, которая включает несколько процессов. Как я уже сказала, ребенок до 12 лет вообще не слышит про какие-то уроки, оценки… А тут он выпускается и сразу должен сдавать экзамен. Учителя, которые и так знают ребенка, оценивают эмоциональное состояние и уровень знаний школьника. Могут дать минимальный тест. После чего педагогический коллектив принимает решение, куда ребенок пойдет дальше. Если комиссия определяет, что школьник пойдет в техникум, он уже никак не может попасть в институт. На ученика ставят такой пожизненный штамп. Другое дело, что многие родители относятся к этому училищу прекрасно. В Нидерландах ценят садовников, сантехников и так далее. Хотя очень обеспеченные люди часто подают на школы в суд, чтобы получить право перепрофилировать ребенка на высшее образование.
— А как обстоят дела с инклюзивным образованием?
— Когда мой ребенок пошел в школу, в первый же день всех учеников посадили в кружок и сказали: «Есть разные дети: кто-то хуже ходит, кто-то хуже слышит. У вас будет учиться мальчик с особенностями здоровья». Потом дочь рассказала мне о мальчике с повязкой, с которым уже второй год сидит за партой. Его мама присылала всем родителям письмо с е-мейла школьной администрации, в котором пояснила нюансы здоровья ребенка. Мальчик внешне отличается, ходит с кислородным баллоном. Визуально его отличие от других детей сильно заметно. Он перенес много операций на черепе, плохо говорит, шипит, понимает его только мама. Моя старшая дочь с ним не дружит, потому что сейчас такой возраст, когда она общается только с девочками. Но каждый раз, когда я начинаю спрашивать об этом мальчике, она всегда повторяет одну и ту же фразу: «Я никогда его не обижаю». Видимо, детям настолько часто напоминают об этом. В то же время я знаю, что детям, у которых есть проблемы со здоровьем, все же тяжело попасть в обычные школы. Я, например, не видела ни одного ребенка с синдромом Дауна в учебных заведениях, где учатся мои дети.
Наталья Ремиш «Детям о важном. Про Диму и других. Как говорить на сложные темы»
— Вам не кажется, что образование теряет свою значимость? Если раньше все хвастались дипломами, то сегодня у подростков как будто совершенно другие ориентиры.
— Как мачеха подростка, я заметила это. У нас все старшеклассники берут gap year, чтобы в течение года понять, чем они хотят заниматься дальше. Старшая дочь нигде не училась три года. Она занималась музыкой, пытаясь понять, какое направление ей интересно. Конечно, мне, как человеку с советским мышлением, сначала было сложно это принять. Сначала я думала: «Как же жить без высшего образования?» Но в итоге хватило дня, чтобы понять, что дочь — взрослый человек, она может принимать такие решения. В ее профессиональном будущем важнее навыки, чем диплом. Если бы она хотела стать врачом или учителем, тогда высшее образование было бы необходимо.
— Вы разрешаете своим детям долго сидеть за компьютером и смотреть мультики?
— Нет. Для младших детей у нас есть лимит, иначе у маленького человека происходит перегрузка, начинаются истерики. Нужно сказать, что в Нидерландах вообще нет культуры включать ребенку мультик или давать телефон. Я не видела ни одну голландскую маму, которая бы так делала. Здесь дети в 15 градусов бегают босиком по улицам, пачкаются. Для голландских родителей такое времяпровождение намного важнее, чем жизнь перед экраном.
— А как относитесь к детским книгам? Сами выбираете, что читать?
— В отличие от мультиков здесь я очень серьезно отношусь к выбору. Потому что книги — это то, что я сама читаю ребенку. Когда я сталкиваюсь с классическими сказками, где отец отправляет детей в лес, чтобы они там умерли, потому что ему так сказала мачеха, мне сложно объяснить своему ребенку, почему бывают такие родители. Поэтому я выбираю книги, которые учат чему-то полезному: эмпатии, состраданию, принятию себя. Раньше я выбирала литературу по аннотации, поэтому часто промахивалась. Когда я стала писательницей, издательства начали сами присылать мне хорошие книги, зная, что я люблю.
— Как вы реагируете, если старшие читают что-то неподходящее?
— Семнадцатилетняя дочь Лора сейчас у нас зависла на «Лолите». Я понимаю, что за несколько месяцев она с ней уже буквально слилась. Тут речь идет не про само произведение, а про понравившийся образ. Тем более что такая созвучность имен. В такие моменты я начинаю размышлять, что дочери в произведении нравится, пытаюсь задавать вопросы, нащупываю, что близко, а что нет. Всегда стараюсь думать в ключе «Что ей там интересно, а что неприятно?».
— Как относитесь к школьной литературе?
— Я не знаю, что сейчас читают в России. В голландских школах другая литература, поэтому мне сложно ответить на этот вопрос. Но наши школьники проходят русскую классику. Недавно дочери задали прочитать Солженицына в переводе. Конечно, меня это повергло в шок. Но тут у школьной литературы спектр намного шире, чем в российских школах. Здесь все уроки строятся на глубоком анализе, разборе образов. В голландских учебных заведениях дети никогда не учат наизусть стихи и отрывки. Все проходит на уровне обсуждения. Учителя часто устраивают дебаты: делят класс на две группы и заставляют отстаивать какую-то конкретную позицию, даже если сам ты думаешь иначе.
— А когда вы учились в школе, вам нравились книги, которые давали читать?
— Я всегда любила много читать, но большинство произведений из школы в силу возраста просто не понимала. Со временем была удивлена, что наша классика намного глубже и интереснее, чем рассказывали учителя. Я не помню, чтобы мы на школьных уроках разбирали проблематику произведения. Наверное, это как раз то, чего мне в подростковом возрасте не хватило.
