Странно говорить о любви к родному городу. Казалось бы, вещь, сама собой разумеющаяся, при ближайшем рассмотрении оказывается не столь очевидной, не такой топорной, как современный пустой патриотизм, не столь спонтанной, как фанатизм или приверженность.
Он - один из многих, собирающих вещи в едином стремлении сбежать поскорее в столицу, или еще дальше, - скажет порой про подобный клочок земли: "А что же там любить?". И только позднее, когда обживётся этот самый скиталец на новом месте, когда рассмотрит свою голубую мечту, вдруг поймёт, что ни обилие песчаных пляжей, ни архитектурные изыски, ни впечатление от стеклянных громадин устремлённых ввысь небоскрёбов, ни театры, ни кино, ни парки и скверы, ни бары с ресторанами, ничто не вызовет в душе его тех чувств, которые порой пробуждаются от воспоминаний о родном городе.
Над стареньким стадионом уже заходило солнце, когда мы, впервые в истории города, подводили итоги бейсбольного матча. Полуденный зной сменился слабым вечерним ветерком. Я "украл дом". Трибуны, занятые зеваками, забулдыгами и местными любителям позагорать, постепенно опустели. Инвентарь был упакован. Разливалась закатная волна, одевая на лес превосходный розовый наряд. С самого края поля видно, как наша Парма распростёрла свои объятия далеко -далеко, до самого горизонта. Отсюда круглый год, в любой из дней можно полюбоваться лесом. И всякий раз он будет особенным. То хмурым от наплывших туч, и в то же время шумным, ведь всякая птица, каждый маленький зверёк чует непогоду и жаждет от неё укрыться. То сияющим драгоценным серебром. От того-то серебра даже долгой зимней ночью сияние севера не скрывает чёрная мгла. И тишина. Только порой доносится треск распираемых сосен. Перелив зелёного, жёлтого, красного, живого и увядающего, влажный воздух и холодный ветер - особая осенняя атмосфера.
Но не одни только виды разгоняют кровь в моём сердце, заставляя его биться быстрее. Отходящие от основных и убегающие куда-то в неизвестном направлении тонкие проулки, площадь, посреди пусть не самого благополучного, но самого первого микрорайона городка. На этой площади постоянно играют дети, весной и летом подростки, сидя на деревянной сцене около площади, разучивают первые гитарные аккорды, младшие школьники забираются на памятник воинам-слобожанам. Вот их окликает местный ветеран, и они покорно слезают, озираясь друг на дружку.
Город у нас - несколько параллельных линий, не потеряешься, а если вдруг ошибёшься направлением, то либо упрёшься в завод, заброшенные цеха которого давно облазали вдоль и поперёк местные любители пощекотать нервы, или выйдешь к лесу, а там Сыктывкар. Деваться некуда. Мы и городом то были не долго, пол года в 2004, тогда наш мер, прозванный "Васей-Фейерверком" проиграл всё же самое важное дело. Но меньше его любить от этого не стали, а прозвище у него такое, потому что никто до него, да и после, не запускал в городе таких фейерверков. Стою я на площади, а все эти разноцветные кольца из сверкающих искр то в небе, то вдруг так близко, что кажется - протяни руку, и точно дотянешься.
А пляж какой! Шире сыктывкарского раза в два. Река Эжва, в переводе с Коми «чистая вода», которую в России знают, как Вычегда, мощнее Сысолы. До постройки завода в ней плескалась стерлядка. Река это грозная. Каждый год тащит кого-то на дно. Но как не прийти к ней, когда наконец ушла долгая вода, потеплело, день стал почти вечным, - и только к самым сумеркам вернуться домой, подняться по старенькой лестнице, провожая солнце и тут же вновь встречая его.
...Как-то, будучи не в настроении, я брёл по эжвинской улице. Чья-то тяжёлая рука опустилась мне на плечо. «Не грусти, братан, а ну, улыбнись!» - произнёс незнакомый мне мужчина. Я невольно улыбнулся. «Вот и хорошо.»- сказал он. «Вот всё и хорошо»- подумал я.
