Груда писем лежала на полу, плавно выплывая из красного мешка. Остальные мешки стояли еще неоткрытые перед входом в избушку Деда Мороза. Посреди ковра возвышалось пузатое кресло с кроваво-красным велюровым подбоем – в нём сидел сам хозяин избушки с очками на носу. Работы было много.
В сущности, письма можно было и не читать; он и так знал содержание каждого из них. Во-первых, за огромное количество лет по сути ничего не изменилось, кроме, разве что, эволюционирования тех предметов, которые просили в качестве подарков. А сами желания повторялись как под копирку.
Но почему-то именно перед этим наступающим годом Дед задумался о систематизации и оптимизации Чуда. Можно ли, и если «да», то как сделать всех людей счастливыми в преддверии праздника? Наверно да, но решение должно быть Соломоновым...
Письма с плохими желаниями типа: «пусть сдохнет соседка, у которой сорок кошек в однокомнатной квартире» при пересечении порога, исчезали сами собой – как будто их и не было никогда. Оставались только хорошие желания. Меркантильные, типа «хочу стать акционером «Газпрома», считались условно–хорошими, но попадали в «отстойник». Из которого очень нечасто переходили в папку «На исполнение». Всё остальное так ли иначе сортировалось по алгоритму, ведомому только одному Деду.
.Письма с плохими желаниями типа: «пусть сдохнет соседка, у которой сорок кошек в однокомнатной квартире» при пересечении порога, исчезали сами собой – как будто их и не было никогда. Оставались только хорошие желания. Меркантильные, типа «хочу стать акционером «Газпрома», считались условно–хорошими, но попадали в «отстойник». Из которого очень нечасто переходили в папку «На исполнение». Всё остальное так ли иначе сортировалось по алгоритму, ведомому только одному Деду.исьма с плохими желаниями типа: «пусть сдохнет соседка, у которой сорок кошек в однокомнатной квартире» при пересечении порога, исчезали сами собой – как будто их и не было никогда. Оставались только хорошие желания. Меркантильные, типа «хочу стать акционером «Газпрома», считались условно–хорошими, но попадали в «отстойник». Из которого очень нечасто переходили в папку «На исполнение». Всё остальное так ли иначе сортировалось по алгоритму, ведомому только одному Деду.
С каждым годом становилось все больше и больше писем с желанием реконструкции общественно–политического устройства мира. И, возможно, именно этот поток и подвиг Деда к размышлениям о всеобщей социальной справедливости…
Как-то Он исполнил настойчивые желания троих странных типов: Маркса, Энгельса и Ленина. Кончилось это плохо. Настолько плохо, что Его самого чуть было не запретили! Тогда Дед пообещал себе, что в политику больше не сунется, хотя порыв, конечно, был вполне себе прекраснодушный.
Как-то Он исполнил настойчивые желания троих странных типов: Маркса, Энгельса и Ленина. Кончилось это плохо. Настолько плохо, что Его самого чуть было не запретили! Тогда Дед пообещал себе, что в политику больше не сунется, хотя порыв, конечно, был вполне себе прекраснодушный.Как-то Он исполнил настойчивые желания троих странных типов: Маркса, Энгельса и Ленина. Кончилось это плохо. Настолько плохо, что Его самого чуть было не запретили! Тогда Дед пообещал себе, что в политику больше не сунется, хотя порыв, конечно, был вполне себе прекраснодушный.
Как-то Он исполнил настойчивые желания троих странных типов: Маркса, Энгельса и Ленина. Кончилось это плохо. Настолько плохо, что Его самого чуть было не запретили! Тогда Дед пообещал себе, что в политику больше не сунется, хотя порыв, конечно, был вполне себе прекраснодушный.Как-то Он исполнил настойчивые желания троих странных типов: Маркса, Энгельса и Ленина. Кончилось это плохо. Настолько плохо, что Его самого чуть было не запретили! Тогда Дед пообещал себе, что в политику больше не сунется, хотя порыв, конечно, был вполне себе прекраснодушный.Как-то Он исполнил настойчивые желания троих странных типов: Маркса, Энгельса и Ленина. Кончилось это плохо. Настолько плохо, что Его самого чуть было не запретили! Тогда Дед пообещал себе, что в политику больше не сунется, хотя порыв, конечно, был вполне себе прекраснодушный.Как-то Он исполнил настойчивые желания троих странных типов: Маркса, Энгельса и Ленина. Кончилось это плохо. Настолько плохо, что Его самого чуть было не запретили! Тогда Дед пообещал себе, что в политику больше не сунется, хотя порыв, конечно, был вполне себе прекраснодушный.
Много лет он отправлял политические просьбы в корзину. И вот в этом году амплитуда желаний общественно–политических перемен достигла своего максимума. Просьбы о переменах были в каждом втором письме, и игнорировать это было уже невозможно. Надо было что-то решать.
Дед колебался. И не то чтобы он не был к этому готов… Просто очень уж не хотелось снова промахнуться и сделать ставку не на тех и не на то.
Мысли текли вяло, сумбурно. Дед Мороз машинально щёлкал пальцами, и каждый щелчок материализовывал десяток кукол, машинок, айфонов и омолаживающих кремов. Олени под окном перетаптывались, позвякивая колокольчиками – как бы подгоняя Его с принятием решения.
- Эх, ладно! - решительно сказал Дед Мороз вслух, - Раз уж так просите – будут вам общественно-политические перемены!
Он сполз с пузатого кресла прямо в приваленные к нему серебристые чоботы, потянулся, разминая затекшую спину, и добавил, прежде, чем выйти в морозную ночь:
- Люди, люди. Поверю-ка и я в вас, как вы в меня. Надеюсь в этот раз не пропьете мой подарок, и не отдадите на откуп негодяям. Встречайте Новый Год! И пусть эти перемены сделают вас счастливыми…
