Все величественное рано или поздно ветшает и приходит в упадок.
Древний Египет, некогда бывший непобедимым и всесильным, постепенно терял былую мощь.
Двадцатая династия правителей Египта породила длинную череду фараонов, и всех их звали Рамсесами. Рамсес III, правивший в ее начале, провел несколько успешных войн с «народами моря», атаковавшими Египет со стороны Средиземноморья. Он оказался последним великим царем. Его сыновья и внуки, Рамессиды, были один другого хуже. Диодор говорит о них: «После того как он (Рамсес III — А.Б.) умер, в течение семи поколений царствовали ленивые и занимающиеся лишь роскошью и удовольствием. Поэтому в священных записях не упоминается ни одной сделанной ими постройки, ни одного достойного упоминания деяния». Бездарное правление привело к сокращению производства и тотальному обнищанию народа. Добыча полезных ископаемых (в частности, в Синае) прекратилась уже во времена Рамсеса IV. Прежние колонии в Нубии и Финикии, платившие дань Египту, почувствовали слабину и денежные потоки оттуда начали иссякать, а потом и вовсе закончились. В правление Рамсеса IX засвидетельствованы судебные процессы над гробничными ворами. Люди, доведенные до отчаяния голодом и нуждой, не особенно церемонясь, вскрывали царские погребения в Долине Царей и тащили оттуда все подчистую. Как известно, до нашего времени неразграбленной дошла только гробница Тутанхамона, но и ее во времена Рамессидов однажды пытались обчистить.
Последний фараон XX династии благополучно отбыл на небесные пажити примерно в 1070 году до н.э. Страна немедленно раскололась. На севере, в дельте Нила, на трон вступил царь Смендес (это греческая форма его имени; египтяне звали его Несубанебджед), и он считается основателем следующей, XXI династии. Но вся область к югу от дельты, во главе с религиозной столицей — Фивами, отошла во власть фиванских жрецов, которые фактически были царями этой части Египта.
Первым фиванским царем-жрецом стал некто Херихор.
Многие столетия Египет был могучей империей, властной и надменной страной. И вот могущество ее пошатнулось. Жадность бездарных царьков и борьба за троны подточили некогда сильное государство. От былого величия остались лишь громкие и пустые титулы, напыщенные речи и непомерные понты.
Ни за что не признались бы гордые египтяне в том, что продули все полимеры. К счастью, до нас дошли тексты, в которых вся глубина падения описана вполне очевидно — хоть и косвенно.
Самый любопытный из них, и к тому же не лишенный литературных достоинств — это рассказ о путешествии Унуамона в Библ.
С древних времен священство из Фив совершало ежегодную торжественную церемонию — погружали на ладью статуи божеств и устраивали им экскурсию по Нилу. Обычные египетские ладьи, сделанные из тростника и веревок, для таких целей не годились. Судно должно было быть сделано только из ценнейших сортов дерева — например, из ливанского кедра.
Некий Унуамон, мелкий чиновник из Фив, был однажды отправлен жрецом Херихором в Финикию, в город Библ, чтобы привезти оттуда строевой лес для новой ладьи богов. Херихор, впрочем, не постеснялся подписать приказы и верительные грамоты для Унуамона именем бога Амона-Ра. Просто для солидности.
В дорогу Унуамону выдали небольшое количество серебра и золота, а также маленькую, походную статую Амона-Ра, способную исцелять болезни. Можно предположить, что в основании изваяния находилась небольшая емкость: такие статуи поливали водой, чтобы вода приобрела целебные свойства, а затем собирали ее из емкости и использовали по рецепту. Значение этой статуи во всей истории станет понятным дальше.
Унуамон отправился вниз по Нилу в дельту, в город Танис, где находилась резиденция царя Смендеса и его жены Тентамон. Там он продемонстрировал свои грамоты царю. Вероятно, чтобы выполнить поручение Херихора, ему требовалось одобрение фараона. Впрочем, это было простой формальностью.
— Бог Амон-Ра послал тебя за деревом для ладьи? — переспросил царь. — Ну, кто я такой, чтобы противиться? Езжай с богом!
Унуамона посадили на попутный корабль, шедший в Финикию, и помахали вслед платочком.
Корабли в те времена не были рассчитаны на далекие морские переходы, да и ориентироваться в открытом море было сложно, поэтому мореплаватели предпочитали каботажные плавания, стараясь не терять землю надолго из вида. К тому же, для долгих переходов требовались запасы пресной воды и пищи для команды. Все это делало долгие переходы непростым и даже опасным предприятием. Поэтому корабль Унуамона, вероятнее всего — финикийский торговец, плыл из Таниса не до самого Библа, а в один из ближайших южных портов Финикии — город Дор.
Финикия, как и все восточное Средиземноморье, представляло в те годы настоящий котел народностей. Уже лет 200, как по ее территории туда и сюда перемещались маленькие и большие группы людей, завоевывая города и снова покидая их под натиском более сильных соседей. Совсем недавно (по историческим меркам) к востоку от Дора обосновались предки евреев, называвших эту страну Ханааном. До Средиземноморского побережья они еще не успели добраться, но были постоянной угрозой. Они считали Ханаан собственной вотчиной, которую по недоразумению населяли какие-то ненужные народы, и активно исправляли это недоразумение.
В самом Доре тогда проживал (по недоразумению) народ, который называли не то текер, не то зекер (название сохранилось в других языках, и поэтому несколько варьирует). Именно сюда доставил Унуамона финикийский капитан.
Высадившись с чемоданами в гавани Дора, Унуамон обнаружил, что в дороге его обокрали. Один из финикийских матросов свистнул все его серебро и золото, оставив чиновника без единой копейки.
Возмущенный Унуамон приводит в своем отчете список украденного: 31 дебен серебра и 5 дебенов золота. Сумма, прямо скажем, не особенно внушительная: на эти деньги можно было приобрести одного-двух толковых рабов, но никак не дорогостоящие зарубежные пиломатериалы.
Тем не менее, Унуамон бросился к правителю города и потребовал, чтобы тот нашел вора и вернул украденное.
— Гавань твоя, и юрисдикция твоя! — заявил он. — Вот и ищи! К тому же, сам понимаешь: деньги не мои. Они принадлежат богу Амону-Ра, и Херихору, и Смендесу. А предназначались они князю Библа и другим людям, кому надлежит уплатить за строевой лес. Стало быть — ограблены все эти люди и боги! В твоих интересах, уважаемый…
Правитель Дора несколько оторопел от такого наезда.
— Не понял! — честно признался он. — Тебя ограбил твой собственный матрос, который приплыл с тобой на твоем судне — а я за него отвечать должен?.. А ты наглый малый!.. Но так и быть: подожди несколько дней, а я попробую разыскать твоего жулика.
Унуамон вернулся в гавань и ждал там девять дней подряд. Надо полагать, его не особенно радовала эта задержка — ведь он даже не достиг конечной точки путешествия, а уже крепко сел на мель. На повышение в родных Фивах уж точно надеяться не приходилось.
Наконец его терпению пришел конец. Из Дора в Библ собирался торговый корабль, и Унуамону хотелось отправиться с ним — нельзя было упускать удобный случай. Он снова отправился к правителю города.
— Ты так и не поймал вора! — с порога начал предъявлять претензии Унуамон. — А время не ждет! Мне уже пора в дорогу!
Возможно, правитель Дора был мягкотелым и миролюбивым человеком, раз даже после этого не прописал наглому иностранцу плетей. Но у меня есть подозрение, что Унуамон немного преувеличил в отчете свою храбрость. А заодно приписал правителю следующие слова:
— Ни слова больше! Отправляйся с попутными кораблями, и я разрешаю тебе взять деньги у капитана и команды, покуда не найдутся украденные у тебя золото и серебро!
У меня есть определенные сомнения насчет того, чтобы правитель Дора санкционировал ограбление собственной команды, но его версию этой беседы история для нас не сохранила. А жаль.
Унуамон немедленно свернул палатку и погрузился на корабль. Капитан и команда были местными, из народа текер. Стоило кораблю отчалить, как Унуамон вывернул матросам карманы и набрал 30 дебенов серебром — ссылаясь на приказ правителя Дора.
— Это возмещение ущерба, — сообщил он ошеломленным морякам. — Не вы меня ограбили в прошлый раз, но ваши денежки я все же заберу в счет украденного. А вы можете вернуться в Дор и поискать там моего воришку. Не забудьте потом вернуть разницу, потому что у меня украли гораздо больше.
И с этими словами сошел на берег в Библе.
Но недолго ему улыбалась удача.
До места он добрался; деньги по большей части вернул; однако оказалось, что никто в Библе его не ждал. Князь Библа, Закар-Баал, когда ему доложили о прибывшем египетском посланнике, отправил тому лаконичное послание:
— Убирайся.
Унуамон, должно быть, закипел от злости, но что он мог поделать? Князь не соизволил удостоить его даже аудиенции! Оставалось только возвращаться в Египет, но как назло, никто из капитанов не захотел брать его на борт. Надо полагать, потому, что Унуамон требовал отвезти его домой бесплатно. Египтянин отправил к князю слугу, попросив выделить ему хотя бы корабль для депортации, и снова получил ответ:
— Убирайся! Сам приплыл — сам и уплывешь!
Двадцать девять дней Унуамон проторчал в гавани, и каждый день от Закар-Баала прибегал запыхавшийся слуга с сообщением:
— Князь приказал сказать: убирайся вон из гавани!.. — и тотчас убегал прочь, уворачиваясь от летящих камней.
Наконец на двадцать девятый день Унуамон нашел покладистого капитана, отправляющегося в Египет. Он договорился с ним и даже успел погрузить вещи на судно, оставив в своей палатке только статую бога Амона-Ра. Ее Унуамон собирался перенести на борт вечером, под покровом темноты, чтобы не позволить финикиянам таращиться на божество.
И вот в этот-то момент к нему в палатку заявился все тот же посланник от князя.
— Князь приказал передать, чтобы ты остался еще на день!
Унуамон швырнул в него горшком с водой.
— Да вы там издеваетесь, что ли? — воскликнул он. — Ты целый месяц приходил с требованием уезжать, а когда я собираюсь это сделать — требуешь остаться? Ты это специально, да? А ночью судно уйдет в Египет, и ты снова прибежишь ко мне утром и скажешь: «Убирайся!»
Но слуга заверил его, что на сей раз все будет по-честному. Капитана корабля тоже задержали в гавани на сутки, и Унуамон терялся в догадках: что же произошло?.. Чего ему ожидать теперь?..
А произошло вот что. Пока Унуамон грузил чемоданы в трюм, один из жрецов в храме Библа вдруг впал в религиозный экстаз и принялся пророчествовать направо и налево. Князю в его бессвязных выкриках почудилось требование принять египетского посла — и Закар-Баал решил не противиться воле богов.
— Черт с ним, приму, — проворчал он и отправил слугу к Унуамону.
И действительно на следующее же утро ворота дворца открылись перед египетским чиновником. Унуамон «застал князя сидящим в верхнем покое, спиною к открытому окну, а великое Сирийское море катило свои волны позади него».
Закар-Баал хоть и подчинился божьим повелениям, но не был от них в особом восторге. Не очень-то он жаловал этого египтянина! Не удостоив того даже ответом на приветствие, он начал расспросы:
— Давно ли ты в пути?
Унуамон рассказал, что прошло уже пять месяцев с тех пор, как он покинул Фивы.
— А где твои рекомендательные письма от верховного жреца Амона в Фивах?
Ах, письма! Письма Унуамон имел только к фараону Смендесу, и только о том, чтобы самого Унуамона усадили на корабль до Финикии. Естественно, эти письма остались у царя. А вам, провинциальным князькам, мало что ли слова египетского чиновника?..
— Ну, замечательно, — восхитился Закар-Баал. — Бумаг у тебя нет. Корабля у тебя нет. Даже команды у тебя нет. Тебя усадили на иностранное судно и помахали платочками — плыви, родной! Видимо, в надежде, что финикийский капитан не выбросит тебя ночью за борт! Так, что ли?
Тут Унуамон гордо поднял подбородок. Что значит «иностранное судно»?.. Да будет вам известно — любой корабль, плывущий по делам царя Египта, считается египетским кораблем!
Князь приподнял бровь и парировал:
— У меня в гавани штук двадцать кораблей, которые ведут торговые дела с Егииптом. Интересно, мужики-то в курсе, что они египтяне и плавают на египетских судах?
На это Унуамон предпочел гордо промолчать. Не дождавшись ответа, князь продолжил:
— Ладно. Так зачем же ты прибыл?
О, небольшой пустяк. Унуамону нужна всего-навсего драгоценная кедровая древесина для церемониальной ладьи Амона-Ра. У вас тут ее растет до черта. Прикажи-ка, князь, нарубить первосортных деревьев и погрузить на корабль, а уж Унуамон доставит их, куда надо. В старые времена отцы и деды Закар-Баала делали то же для отцов и дедов Смендеса. Не будем нарушать традицию.
Тут князь наконец расхохотался в голос.
— О да, мои отцы и деды рубили кедры для предков фараона, — сказал он. — Вот только те фараоны присылали мне по шесть кораблей с товарами и подарками. А что привез ты?..
Он щелкнул пальцами, подзывая слугу.
— Сгоняй-ка в архив, паренек!
Из архива доставили свиток. Развернув его, князь с наслаждением зачитал списки товаров, которые в старые времена доставляли египетские цари в обмен на ливанские кедры. Много было тех товаров; общая стоимость их доходила до тысячи дебенов серебром!
Унуамон, надо полагать, стоял все это время, красный, как рак, глядел на захлебывающегося радостью князя и сердито думал о своих тридцати дебенах.
Закончив с чтением, Закар-Баал вернул свиток слуге.
— И ладно бы еще царь Египта был моим господином, — добавил он. — Тогда он имел бы право требовать от меня, чего ему угодно, без всякой оплаты. Хотя, сам видишь, даже в лучшие времена цари присылали моим предкам — своим вассалам! — дары в оплату. Но нынче дело другое. Кто мне твой царь?.. Я не слуга ему.
Унуамон молчал.
— Стоит мне отдать приказ, — продолжал Закар-Баал, — и кедры срубят и привезут в гавань. А где твои паруса, что ты захватил с собой, чтобы повести груженые корабли в Египет? Где канаты, которыми ты будешь вязать груз к палубам? Где, кстати, сами корабли? Уж не думаешь ли ты везти огромные бревна на маленьких торговых суденышках, которые переломятся под ними пополам?.. Говорят, из Египта пошли все знания и все мастерство, что есть в мире. Так почему же правители Египта отправили тебя в такое дурацкое плавание — неподготовленным, в чужую страну, на попутном судне, без денег и без кораблей?
— И вовсе не дурацкое! — возмутился Унуамон. — Мои боги сотворили море — стало быть, все корабли в нем принадлежат моим богам. Мои боги сотворили все страны, и твою страну тоже — значит, и твоя страна принадлежит моим богам! Логично?.. Логично! Так что ты не торгуйся, а просто сруби кедры, принадлежащие Амону, в стране, принадлежащей Амону, и дай мне корабли, а уж Амон поможет мне доставить все это в Египет. Ну, а что касается прежних царей и их даров — так ведь я привез кое-что поценнее золота и серебра! Разве стали бы фараоны слать тебе подарки и драгоценности, если бы могли подарить тебе здоровье и жизнь?
Вот для чего нужна была Унуамону статуя Амона-Ра. Не имея средств оплатить покупку кедра, фиванские жрецы отправили в Библ чудотворную статую, которая даровала бы финикийскому князю долгую жизнь и крепкое здоровье.
Увы, на князя этот ловкий маркетинговый ход не произвел ни малейшего впечатления: был он закоренелым последователем своих собственных богов, и на чудесные силы Амона-Ра плевал с высокого зиккурата.
— Мироточить мы тут и сами умеем, — объяснил он египтянину.
Пришлось Унуамону согласиться на поставленные условия и принять выставленный счет. С кислой миной он пообещал, что весь груз кедра будет Закар-Баалу полностью оплачен. Князь даже расщедрился и разрешил отгрузить часть древесины вперед, в счет будущих платежей — и в Египет отправился корабль, груженый семью крупными бревнами. Унуамон провожал его с пристани печальным взглядом. На корабле отбывал гонец князя, которого египетский чиновник снабдил письмом к фараону с униженной просьбой прислать хоть что-нибудь в счет уплаты за дерево.
Сам он остался в Библе, стыдливо умолчав в рапорте о своем статусе заложника. Ведь если бы фараон не смог заплатить за отпущенное в кредит кедровое дерево, Унуамону пришлось бы возместить его стоимость собственной головой. За несколько месяцев походной жизни у него поистрепалась одежда, и деньги, отобранные у корабельной команды, таяли на глазах, потому что Закар-Баал отказался одевать и кормить его. Да и с какой, собственно, стати ему заботиться об этом нахальном и напыщенном египтянине, заявляющем, будто вся Финикия принадлежит египетским богам — сиречь, Египту?..
Несколько месяцев прошли в ожидании. Наконец посланец вернулся. Унуамон выдохнул с облегчением: царь Смендес и царица Тентамон снизошли к его просьбе и прислали дары князю Библа.
Небогатыми были те дары: всего несколько кувшинов золота и серебра, десяток платьев из лучшего царского полотна, да еще десяток тюков ткани; пятьсот чистых свитков папируса, пятьсот бычьих шкур, пятьсот канатов, двадцать мешков чечевицы да три десятка корзин вяленой рыбы.
Унуамон не отмечает в своем отчете даже общую сумму этих даров в серебре: видимо, столь несоразмерна она была с былыми подарками фараонов, что смотрелась бы просто жалкой.
Зато порадовал его небольшой дар, заботливо приложенный царицей Тентамон специально для него, Унуамона. Она прислала ему несколько одежд, мешок чечевицы и пять корзин рыбы — чтобы изголодавшийся и истрепанный чиновник смог наконец приодеться и насытиться.
Как ни мала была оплата, Закар-Баал был рад и этому. Немедленно отрядил он триста человек на рубку леса, и дал им триста волов, чтобы доставить кедры с ливанских гор к гавани. Работа эта заняла целых четыре месяца. Наконец все было готово, и гонец снова прибежал в палатку Унуамона:
— Князь ждет тебя на аудиенцию!
Унуамон помчался во дворец. В лучшем из своих платьев вошел он в покои, и тут дорогу ему преградил слуга князя — некий Пенамон, судя по имени — египтянин. Вероятно, он занимал какую-то высокую должность и вовсе не горевал вдалеке от родины, а даже наоборот: откровенно радовался неудачам Унуамона.
— Тень фараона упала на тебя, Унуамон? — поинтересовался он.
Увы, несмотря на вполне очевидную издевательскую интонацию этой фразы, мы не знаем, в чем заключалась шутка. Быть может, за прошедшие месяцы одежды, присланные Тентамон, изрядно перепачкались, и Пенамон имел в виду приставшую грязь, когда говорил о тени фараона?.. Остается только гадать.
Князь, впрочем, тут же одернул своего слугу: он и сам собирался вволю поглумиться над египтянином.
— Ну что же, — сказал он. — Я выполнил свои обязательства сполна, хоть и не получил за них ту же цену, что получали мои предки. Можешь грузить лес на корабли и отчаливать. Да смотри, не задерживайся. Если тебе кажется, что море нынче неспокойное и бурное — значит, ты не видел, как я сержусь. Уверяю тебя, лучше море... Были здесь в прошлые годы послы царя Рамсеса IX — так их я держал у себя 17 лет, пока они не померли. Хочешь, могилку покажу?.. Эй, паренек! Своди господина посла на могилку!
Унуамон от посещения могилки отказался. Снова задрав нос перед князем, он принялся поучать его египетской мудрости:
— Ты, князь, лучше бы поставил стелу, и написал на ней, какое благое дело ты совершил для Египта и его великого бога Амона-Ра. Глядишь, какой-нибудь египтянин заедет в вашу провинцию, прочитает надпись и вспомнит тебя хорошим словом.
— И что бы я делал без твоих советов, — цинично прослезился князь.
Унуамон, не подозревавший о существовании иронии, внес его слова в свой отчет как еще одно убедительное доказательство собственного красноречия.
Отправившись на берег, где были складированы бревна, Унуамон приказал погрузить их на корабли, предоставленные ему Закар-Баалом. Работы были в самом разгаре, когда в гавань вошли одиннадцать судов из Дора.
Текерийские матросы и капитан, которых Унуамон обобрал по дороге в Библ, очевидно, вернулись в родной город и обнаружили, что их правитель не давал египтянину никаких прав на экспроприацию их серебра. Неизвестно, почему они ждали целых полгода, прежде чем отправиться следом за обидчиком; быть может, они не любили поспешных решений, а может быть, просто случайно увидали египтянина в гавани Библа. Так или иначе, текерийцы предъявили Унуамону кое-какие счета к оплате.
Обиды, накопившиеся в душе египетского чиновника, наконец прорвались наружу. Больше года он мыкается по дальним странам, и в Фивах загранкомандировку ему описывали совсем в других красках. Его обокрали; его прогоняли вон, как бродягу; князья и правители смеялись над ним — да что там, даже их слуги смеялись над ним! И вот теперь какие-то презренные морские крысы, какая-то пьяная матросня требует от него своих жалких денег, угрожая, что иначе он вообще никогда не увидит Египта!
Как был, на берегу чужого моря, Унуамон уселся на обкатанные водой голыши, и горько заплакал.
Здесь его и нашел посланник Закар-Баала.
— Перелетные птицы опять возвращаются в Египет, как год назад, — пожаловался ему Унуамон. — А я все еще здесь, и конца бедам не видно!
Посланник добросовестно передал его слова князю, и вероятно, даже старого циника Закар-Баала проняла эта речь. В кои-то веки Унуамон показал себя живым человеком. Князь отправил ему вина и жареного мяса, да отрядил египтянку-певичку, чтобы та развлекала Унуамона и не давала ему предаваться печальным мыслям.
— А завтра я утрясу этот вопрос, — пообещал он египтянину.
И он действительно вышел на следующее утро к текерийским матросам. Ситуация складывалась неприятная. С одной стороны, портить отношения с Египтом все же не хотелось, и обещание Унуамону следовало сдержать. С другой стороны — текерийцы были полностью в своем праве, да и правитель Дора остался бы недоволен, если бы Закар-Баал не позволил им получить свои деньги. И князь принял поистине соломоново решение.
— Вы же понимаете, — сказал он, — что я не могу задерживать посланца бога Амона. Пусть отплывает. А вот как отплывет — можете сами поднимать паруса. Что с ним случится вдали от моих берегов — это уже не моя забота.
И отряхнувши руки, вернулся во дворец.
Унуамон вовсе не пришел в восторг от этой перспективы. Путь домой через Дор был ему закрыт, и оставалось надеяться только на то, что его корабли смогут добраться до Египта другим маршрутом. Вдоль причала прохаживались плечистые текерийские матросы, плотоядно посматривая на его корабли. Сердце Унуамона падало в самые пятки, когда он видел с палубы, как они предсказывают ему жестами его дальнейшую судьбу. Но делать было нечего: погрузка бревен подходила к концу, и пора была отплывать.
Корабли подняли паруса и отчалили, взяв курс к стране Арса — так в древности называли остров Кипр. С Кипром Египет связывала оживленная торговля. К тому же, хоть этот путь и предполагал приличный крюк, оставалась надежда, что правители Арса не позволят финикийцам разделаться с египетским чиновником.
Унуамон то и дело бросал с кормы взгляды, надеясь, что текерийцы пропустят его отбытие и не догонят. Напрасно! Разве могли тяжело нагруженные корабли скрыться от легких корабликов Дора?..
Надо полагать, что текерийские капитаны быстро разгадали, куда навострил лыжи Унуамон, и часть флотилии ушла вперед — чтобы подготовить в порту Арса теплую встречу. Так и случилось: стоило египтянину пристать к берегу, как из города ему навстречу вышли текерийцы.
— А кто к нам приехал! — радостно скалясь, закричали они Унуамону.
Со всех ног бросился он ко дворцу, искать защиты у княгини Арса — Хетеб. На его счастье ему не пришлось даже просить об аудиенции: княгиня как раз находилась у дверей своего дома. Унуамон на бегу выдал порцию самой грубой лести:
— До самых Фив, до самого храма Амона-Ра дошла молва: везде процветают коррупция и бардак, и только страна Арса — оплот справедливости и честного суда!
— Та-ак, — сказала княгиня Хетеб. — И чего же тебе нужно, умник?
Даже находясь в бегах, униженно выпрашивая для себя жизнь у иностранных монархов, Унуамон остался верен себе. Его слезы, которые он проливал в гаванях Библа, давно высохли. Он по-прежнему был заносчивым и самоуверенным египтянином. Он задрал повыше свой нос и сказал:
— Я — посланец бога Амона! Море и ветер принесли меня в эту страну, и я требую защиты от этих людей, что желают схватить меня и убить! Фараон будет искать меня, и лучше бы тебе помочь мне, чем навлекать на себя проблемы. К тому же — они хотят убить и команду моего корабля, а мои матросы — подданные князя Библа. Позволишь убить их — и князь убьет в отместку десять твоих команд!
— Та-ак, — сказала княгиня Хетеб. — Вопрос мне ясен.
Преследователей Унуамона задержали и посадили в обезьянник. Сам же Унуамон, чудом избежавший опасности, отправился спать.
На этом месте папирус обрывается. У нас нет других копий этого текста — скорее всего, он вообще существовал в единственном экземпляре, и мы никогда не узнаем, какие еще неприятности встретились Унуамону на пути домой.
Ясно одно: отделавшись от текерийцев, он благополучно вернулся в Фивы и написал о своих приключениях подробнейший отчет. На голове Унуамона, должно быть, добавилось немало седых волос, и до конца жизни при звуках финикийской речи подкашивались ноги. Но главной цели он все же достиг: кедровое дерево было доставлено в Фивы, и новая ладья Амона-Ра, украшенная на носу и корме резными бараньими головами, вскоре была изготовлена на радость жрецам.
Всякий раз, когда Унуамон видел ее, проплывающую по Нилу, он, должно быть, внутренне содрогался и говорил себе:
— Никогда! Никогда больше не вызывайся добровольцем в заграничные командировки, Унуамон! Ни-ког-да!
Текст: (с) Алексей Березин, блог "Слон в колесе"
