Тут недавно какой-то добрый человек на thequestion задал вопрос о том, что же это за такие «пчелы Персефоны», я не сдержала порыв и ответила, а если ответ этот слегка расширить, получится небольшой комментарий к одному из моих любимых минойских артефактов, золотой подвеске в виде двух пчел, и одному из моих любимых стихотворений Мандельштама.
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.
Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.
Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.
Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.
Возьми ж на радость дикий мой подарок —
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.
О. Мандельштам, 1920
Пчела – один из обширного круга символов, относящихся к культам женских «материнских» божеств. Древнейшие изображения пчел находят еще в Чатал-Хююке (7400 – 5600 гг. до н. э), Лерне (2500—2200 гг. до н. э), и, конечно, в Египте и на Среднем Востоке.
Греческий филосф Порфирий (233 - 304 гг.) указывает, что пчелами (Melissae) называли участвующих в Элевсинских мистериях жриц Деметры и Персефоны, образы этих богинь восходят как раз к культу матери-земли. Один из эпитетов Персефоны - «Melitodes», «медовая». Также есть косвенные указания на то, что пчелами называли посвященных в мистерии, потому что их чистые души подобно тому, как пчела знает дорогу назад к улью, знают дорогу в Аиде к своей божественной обители.
Также интересно, что одной из важнейших смысловых составляющих Элевсинских мистерий, зародившихся, несомненно, на Крите и пришедших в материковую Грецию от минойцев, была идея возрождения природы, обновления, пробуждения жизни. Зимняя спячка пчел симпатически приравнивалась к смерти, а значит их весеннее пробуждение было символом воскресения.
Позднее жриц Кибелы, впитавшей в себя черты минойско-микенской Великой Матери (В микенских текстах встречается te-i-ja ma-te-re (? Theiai matrei, Матерь богов), называли «пчелы» (как и жрецов Артемиды Эфесской). Артемида звалась «священная Пчела», ее жрицы – «пчелы», жрецы евнухи – «трутни».
Вообще, мне кажется важным, что в позднейшей греческой религии, когда оформился пантеон богов и они все получили зафиксированные функции, всё равно просматриваются общие, восходящие к минойским, корни разных богинь. Имена Афина (Linear B. a-ta-na-po-ti-ni-ja: «Атана-владычица»), Деметра (da-ma-te), Артемида (a-ti-mi-te) и т.д., встречающиеся в табличках линейного письма B, вполне могут быть эпитетами одной Богини-матери, характеризующие её воплощения в разных ипостасях — воительницы, матери-земли, владычицы зверей и т.д.
План толосной гробницы, действительно похожей по форме на улей
Также многие археологи, изучающие толосные микенские гробницы нередко связывали их специфическую форму с пчелиным ульем. Такую же аналогию проводят и с формой омфалоса – священного камня из Дельфийского оракула, который также символически связывает мир живых и мертвых , а изначально, в минойско-микенский период, когда было основано святилище, здесь был, возможно, одни из священных камней-бетилов, часто изображаемых на минойских печатях.
Золотая пластинка, на которой в такой пчелиной ипостаси изображена, предположительно, Артемида, 7 век до н.э.
А эта уже с Крита, из Элифтерны, тоже 7 век до н.э.
Таким образом «пчелы Персефоны» из стихотворения Мандельштама – это, конечно, жрицы, пища которых «время, медуница, мята». Мандельштам был одним из самых глубоких «античников» в русской поэзии, и глубина того, как он воспринимал эти древние, сложные образы меня лично восхищает безмерно, и иногда кажется совершенно, пророчески сверхъестественной.
