В этой публикации мой перевод главы из книги «Пионеры психоанализа в Южной Америке»:
Несмотря на значимость трудов Давида Либермана, его книги, написанные на испанском, до сих пор не были переведены на русский. Испанским я не владею, и поэтому хочу поделиться тем, что нашла на английском. Я всё время говорю, что знание должно быть доступно всем, кто в нём заинтересован. Знакомство с идеями Либермана может быть полезно не только причастным к психологии, но и всем, кто занимается языками, и, как и я, любит искать новое на стыке разных дисциплин.
Глава о Давиде Либермане была написана Сильвией Неборак (Silvia Neborak) — доктором медицины, обучающим и супервизирующим аналитиком Психоаналитической Ассоциации Буэнос-Айреса. Она работала с Давидом Либерманом с 1975 по 1983 и является соавтором книги «Del cuerpo al símbolo» («От тела к символу»), которую она написала вместе с доктором Либерманом и группой коллег. Доктор Неборак входит в профессорско-преподавательский состав кафедры психоаналитических техник в Instituto Universitario de Salud Mental (Университет психического здоровья в Буэнос-Айресе).
Давид Либерман был одним из тех, кто внёс огромный вклад в развитие психоанализа в Аргентине. В своих исследованиях он сосредоточился на диалоге во время сессии. В качестве исходных материалов для исследований он использовал детальные записи сессий своих пациентов в разные моменты аналитического процесса; это послужило основой для его вклада в психоаналитическую теорию.
Он использовал теорию коммуникации, и его работа представляет собой выдающийся пример мультидисциплинарного подхода к психоаналитическому развитию. Он особенно интересовался взаимоотношением содержания и стиля интерпретации, поскольку был убеждён, что оба они относятся к развитию точек фиксации.
Либерман родился в еврейской семье среднего класса в Буэнос Айресе в 1920 году. Его семья была музыкальной. Отец, Сэм Либерман, был известным джазовым музыкантом. Давид был одарённым пианистом и хорошо чувствовал ритм устной речи. Однажды он сказал мне, что его эдипальные фантазии сформировались под влиянием того, как его отец обращался с музыкальными инструментами.
В начальной школе он познакомился с Леоном Гринбергом [Léon Grinberg] — другим пионером южно-американского психоанализа, и они оставались друзьями до конца жизни. Они оба достигли высот, исследуя разные сферы аналитической теории, но разделяли одни и те же психоаналитические, научные и моральные ценности. В одно и то же время они учились на медицинском факультете, вместе посещали фрейдовские лекции, стали психиатрами и обучали психоаналитиков в Аргентинской Психоаналитической Ассоциации (APA).
Куратором Давида Либермана во время его обучения психиатрии был Энрике Пишон-Ривьер (Enrique Pichon-Rivière), который в итоге стал его обучающим аналитиком.
Диссертация Либермана — «Психосоматическая симптоматика» — положила начало исследованию, кульминацией которого стала публикация книги «Del cuerpo al símbolo» («От тела к символу»), изданную нами совместно с группой коллег, интересующихся тем же предметом.
Мы начали встречаться как группа заинтересованных инновационным подходом Либермана к психопатологии, о котором рассказывается в его книге «Linguística, interacción y proceso psicoanalítico» («Лингвистика, взаимодействие и психоаналитический процесс»), и, в первую очередь, сфокусировались на числе пациентов с психосоматическими симптомами. О них Либерман уже написал:
… преждевременные требования плюс преждевременный уход к внешнему миру, расщепляя особым образом тело и психику, не дают им постепенно развить защитные механизмы.
Мы решили, что прежде всего оказались свидетелями нарушения символической функции. Однако, в клиническом аспекте эти пациенты казались вполне функциональными и настолько адаптированными, что Давид с иронией говорил, что они «страдают от здоровья» — услужливости и вниманию к нуждам других в противовес неспособности быть в контакте со своими собственными эмоциональными и физическими потребностями.
Мы стали осмыслять эту конфигурацию внутреннего мира как полёт к зрелости (очевидно — к псевдозрелости), берущий начало в попытке перескочить нормальные стадии развития. Эта попытка привела к созданию «пробелов символизации».
Либерман предложил изучить сессии, в которых у пациентов, изначально так сильно предрасположенных к поддержанию этой установки, возникли трудности с некоторыми её аспектами, сессии, на которых у них проявился конфликт. Он считал, что в те моменты аналитического процесса, всплывает настоящее я, давая аналитику наглядное представление о незаконченной символизации и приводя к нехватке гибкости, необходимой для удовлетворительных взаимоотношений с внутренней и внешней реальностью.
Особое внимание мы уделили их отношениям со временем и пространством сессий и их собственным телом. Затем мы поняли, что имеем дело с «другим пациентом». Этот другой, потеряв маску адаптации к евклидову пространству и линейному времени, был дезорганизован и паниковал, но не был способен идентифицировать эти установки и назвать их.
Либерман считал своим долгом поделиться этими идеями с психоаналитическим сообществом, потому как трансформационный потенциал аналитического процесса зависит от осведомлённости аналитика о сбое в работе символической функции, спрятанном за маской адаптации. Невозможность проникнуть в суть этого ограничения может превратить аналитический процесс в другой источник требований адаптации для пациента.
Другими словами, в отношениях переноса-контрпереноса произойдёт повторение семантических искажений, в котором удовлетворение потребностей аналитика путается с ощущением себя признанным и любимым.
Если аналитик не в курсе этих семантических искажений, он без всякого умысла будет способствовать ещё большему расщеплению и псевдоадаптации, которые автоматически приведут в действие следующую органическую психосоматическую вспышку.
Либерман считал, что в процессе приобретения этого знания, пациенты могут, или, пожалуй, им следует сдвинуться с позиции «гиперадаптированных соматиков» к мыслящим и требующим пациентам, и даже в чрезмерной степени, чтобы компенсировать те требования, которые они не могли позволить себе выразить в прошлом.
На мой взгляд, главнейшей особенностью вклада Либермана было выделение точных определений, которые находятся очень близко к определяемым клиническим фактам, и в то же время остаются близкими к строгим теоретическим моделям. Давид осознал, что в то время бóльшая часть психоаналитических концепций была выражена единоличным психологическим языком, в то время как реальная практика, в которой эти идеи зародились, имела место в поле двух личностей. Он попробовал создать действующие теоретические термины, которые могли бы быть применены к реальности клинического взаимодействия между двумя людьми. Тщательное изучение его записей показывает, что он практически переформулировал все аналитические концепции с клинической и интерактивной точки зрения.
В книге «La comunicación en terapéutica psicoanalítica» («Коммуникация в аналитической терапии») Либерман переформулирует отдельные психопатологические синдромы в соответствии с коммуникативными моделями, основанными на концепциях Юргена Рюша (Jurgen Ruesch).
Либерман устанавливает связи между типами коммуникации, шестью эрогенными зонами и эмоциями, относящимися к ним. Основываясь на этом ключевом тезисе, он разработал новую версию психопатологии, основанную на коммуникативных стилях. Он также вывел модель идеального я — «идеальное пластичное гибкое я».
Либерман описывает шесть специфических расстройств, для которых классическую классификацию, основанную на психиатрии, заменяет терминами более близкими к эмпирической основе, а именно — к аналитическому диалогу.
Шизоидный тип предстаёт в следующей формулировке: человек, который наблюдает и не участвует. Дальнейшее исследование привело его к такому переопределению: рефлексивный стиль с фиксацией на оральной фазе. Эти пациенты отделяют свои эмоции от любознательности, они не выглядят вовлечёнными на сессии. Эти пациенты создают неизвестные и стимулируют любознательность аналитика. Они будут провоцировать интерпретации, которые понимают как признание в контрпереносе нашей собственной пытливости, приводящее к аналитическому диалогу, что в итоге уводит к бесконечному недопониманию. [В оригинале: They will induce interpretations that they will interpret as countertransference confessions of our own curiosity, resulting in an analytic dialogue that leads to endless misunderstandings.]
Либерман классифицирует эти типы как принадлежащие к классу семантических искажений, поскольку
они выхолащивают (искажают) намерение интерпретации, а, следовательно, искажают и значение всей аналитической ситуации в целом.
В этой ситуации интерпретацией, которая имеет больше шансов запустить семантическую трансформацию и восстановить терапевтическое значение аналитического взаимодействия, будет интерпретация, сформулированная в комплементарном стиле, который он называет драматическим с эстетическим воздействием, сводящий в одном сообщении аффект, мысли и действие. Драматический стиль с эстетическим воздействием в теории Либермана является комплементарным стилем рефлексивного стиля.
Либерман считает, что у каждого стиля есть своё дополнение, представляющее ту часть я пациента, которая не развилась в достаточной степени. Таким образом, мы предлагаем пациенту те модальности вербального мышления, которые он до этого времени не мог достигнуть. Либерман утверждает, что
каждой интерпретацией мы пытаемся ввести вербальные мыслительные «матрицы», являющиеся частью возможных синтаксических и семантических комбинаций языкового кода, который пациент не смог построить в ходе своего развития.
Что касается роли интерпретации в анализе, он категорически утверждает:
Психоаналитические изменения могут быть достигнуты только с помощью интерпретаций.
Давид придаёт одинаково большое значение вербальному языку как аналитика, так и пациента. Последний входит в контакт c особенностями своих связей с грудью, первосценой и превратностями Эдипова комплекса только в особых и редких случаях. В этих случаях аналитик узнаёт об этом, т.к. пациент может использовать вербальный язык, чтобы сообщить об озарении во время сессии, характеризующийся
разговорным стилем с … лингвистическими чертами, корни которых уходят в раннее детство.
В таких сообщениях мы можем найти некоторые доречевые черты плюс звуковые формы [в оригинале: modes], которые имеют отношение к уникальному глубокому сокровенному сленгу пациента.
Важность, которую он придаёт словесным инсайтам во время сессий — особый признак изменения навязчивого повторения в переносе, — отделяет Либермана от концепции излечения как реконструкции и даёт привилегию развитию способности к осмыслению самого себя как инструмента в путешествии к самоанализу. [В оригинале: The importance that he attributes to in-session verbalized insight — privileged marker of the modification of repetition compulsion in the transference — separates Liberman from the concept of cure as reconstruction, and privileges the development of a capacity for thinking oneself as a tool in the journey towards self-analysis.]
В его теории аналитический процесс развивает способность к осмыслению прожитой жизни и превращается в восстановление прошлого.
Дополнительные факты (источник).
• Либерман был средним из троих сыновей. Его мать умерла очень молодой.
• В юности Давид оплачивал своё обучение на медицинском с помощью заработков в качестве джазового музыканта.
• У него было двое детей: Диана, ставшая психоаналитиком, и Алекс, выбравший карьеру журналиста.
• У Либермана была выдающаяся интуиция.
• Исследования в области теории коммуникаций Либерман проводил совместно с аргентинскими, французскими и советскими лингвистами.
• Результатом его труда стало 60 работ, опубликованных в 1947-1984 гг.
• Последняя книга Либермана — «Semiótica y Psicoanálisis de Niños» («Семиотика и детский психоанализ»), написанная в сотрудничестве с его последователями (R. F. de Podetti и I. Marvent), была опубликована уже после его смерти.
