Ко дню рождения Льюиса Кэрролла мы собрали несколько цитат об изменениях из самой известной его сказки «Алиса в Стране чудес».
Кэрролл охотно дружит с маленькими девочками, играет с ними, читает им, рисует и фотографирует их. На поверку его подруги находятся в возрасте не детства, а отрочества — им от 13 до 18 лет. Это сложный возраст перехода, когда есть острое ощущение неясности: для чего юная леди уже слишком большая, а для чего — пока еще маленькая. Так что «Алиса в Стране чудес» — сказка о женской инициации с совсем не каменными башмаками и пирогами.
Как подзорная труба
«Она все росла и росла. Пришлось ей встать на колени — а через минуту и этого оказалось мало. Она легла, согнув одну руку в локте (рука доходила до самой двери), а другой обхватив голову. Через минуту ей снова стало тесно — она продолжала расти. Пришлось ей выставить одну руку в окно, а одну ногу засунуть в дымоход».
«Нет, вы только подумайте! Какой сегодня день странный! А вчера все шло как обычно! Может, это я изменилась за ночь? Дайте-ка вспомнить: сегодня утром, когда я встала, я это была или не я? Кажется, уже не совсем я! Но если это так, то кто же я в таком случае? Это так сложно...»
Настолько сложно, что Алиса больше не знает, кто она, и не может ответить на этот строгий вопрос Синей Гусенице:
«— Ты... кто... такая? — спросила Синяя Гусеница. Начало не очень-то располагало к беседе.
— Сейчас, право, не знаю, сударыня, — отвечала Алиса робко. — Я знаю, кем я была сегодня утром, когда проснулась, но с тех пор я уже несколько раз менялась».
Откусив по ее совету волшебного гриба, Алиса стремительно уменьшается — да так сильно, что бьется челюстью о свои колени. А потом столь же стремительно вытягивается — да так, что Горлица в кроне дерева принимает ее за змею:
«— Ну, скажи, скажи, кто ты такая? — подхватила Горлица. — Сразу видно, хочешь что-то выдумать.
— Я... я... маленькая девочка, — сказала Алиса не очень уверенно, вспомнив, сколько раз она менялась за этот день.
— Ну уж конечно — ответила Горлица с величайшим презрением. — Видала я на своем веку много маленьких девочек, но с такой шеей — ни одной!»
«Какое странное ощущение! — воскликнула Алиса. — Я, верно, складываюсь, как подзорная труба.
— Все страньше и страньше! — вскричала Алиса. От изумления она совсем забыла, как нужно говорить. — Я теперь раздвигаюсь, словно подзорная труба. Прощайте, ноги!»
Две девочки сразу
Обнаруживая себя то слишком большой, то слишком маленькой, Алиса фантазирует, что она — вообще совсем другая девочка. Столицы мира путаются в ее голове, в стихах появляются совсем не те слова, и ей уж кажется, не стала ли она глупышкой Мейбл:
«Ну что ж, решено: если я Мейбл, останусь здесь навсегда. Пусть тогда попробуют придут сюда за мной! Свесят головы вниз, станут звать: «Подымайся, милочка, к нам». А я на них только посмотрю и отвечу: «Скажите мне сначала, кто я! Если мне это понравится, я поднимусь, а если нет — останусь здесь, пока не превращусь в кого-нибудь другого!»
Например, пока не превратится в такую умную и рассудительную, строгую и очень взрослую девочку, которая тоже в ней уже есть:
«Она всегда давала себе хорошие советы, хоть следовала им нечасто. Порой же ругала себя так беспощадно, что глаза ее наполнялись слезами. А однажды она даже попыталась отшлепать себя по щекам за то, что схитрила, играя в одиночку партию в крокет. Эта глупышка очень любила притворяться двумя разными девочками сразу».
И когда другие персонажи путают Алису с кем-то, она не спешит их опровергнуть:
«Эй, Мэри-Энн, — сердито крикнул Кролик, — а ты что здесь делаешь? Беги-ка скорей домой и принеси мне пару перчаток и веер! Да поторопись!
Алиса так испугалась, что со всех ног бросилась исполнять поручение. Она даже не попыталась объяснить Кролику, что он ошибся».
Хорошо ли быть взрослым?
Почему? Потому что пока что не очень верит себе. Однако ж Алиса прекрасно оценивает свой детский опыт. Орущий сынок герцогини у нее на руках превращается в поросенка, и Алиса рада.
«Если бы он немного подрос, — подумала она, — из него бы вышел весьма неприятный ребенок. A как поросенок он очень мил!
И она принялась вспоминать других детей, из которых вышли бы отличные поросята».
К моменту королевского крикета она с раздражением смотрит на взрослых: Мнимую Черепаху, оплакивающую свои бессвязные иллюзии, глупейшего Короля, заискивающую Герцогиню, Королеву, у которой «был только один способ разрешения всех проблем, как больших, так и малых, — кричать: «Голову с плеч!»
Эти взрослые ведут себя так, что вовсе не хочется быть на них похожей — и уж особенно во время суда. Поэтому во время суда Алиса растет над ними, отвергая их модели поведения сначала с негодованием, а потом уже со смехом. Впервые за всю сказку растет сама собой, без всяких грибов и пузырьков. Пока не скажет им всем, что они всего лишь колода карт.
Нетипичный финал
Конечно, она вырастет. Потом проснется, а потом — совсем уже вырастет. Как ее старшая сестра, на чьих коленях она спит. Взрослость избавит ее от всех опасностей детства и его страхов, от необходимости терпеть капризы Мыши, насмешки Шляпника и понукания Кролика. Но у этой инициационной сказки тонкий, лирический, нетипичный для жанра финал.
Взрослость сделает Алису сильной и бесстрашной. Но одновременно лишит волшебства детства и чуда отрочества — перехода из детства во взрослую жизнь. Это прекрасно знает ее старшая сестра: «Она сидела с закрытыми глазами и почти верила, что оказалась в Стране чудес, хотя понимала, что если откроет глаза, то все вернется к прежней унылой действительности».
Елена Пестерева
