Шойна — самый обыкновенный заполярный поселок. Про нее говорят, будто вся она занесена песком и, в общем-то — да, песка тут действительно много. Но все-таки не настолько, чтобы ее как-то особо выделять среди других деревень: в той же Кузомени или Тобседе, например, песка не меньше. Так же, как и в других похожих населенных пунктах, на пляже под крежем тут лежит металлолом, укрепляющий берег от размывания, а выше этого крежа начинается, собственно, сам поселок.
Так же как и везде у воды стоят моторные лодки. Как и в любой нормальной деревне, на берегу иногда появляются квадроциклы или автомобили, водители которых подходят к лодкам, что-то перегружают со своих повозок в лодки, или наоборот, а потом уезжают обратно. Или оставляют свои квадрики на песке, спихивают лодки в воду и уносятся куда-то вверх по течению. Наверно, проверять какие-нибудь сети. Обычная размеренная жизнь.
Точно так же, как и везде, проезжая по воде мимо нашего тримарана, рыбаки глазеют в нашу сторону и сбавляют ход, дабы рассмотреть пришельцев получше. Кто-то, наверняка, сгорая от любопытства, наблюдает за нами с берега. Хотя я этого и не вижу, но иначе и быть не может. Ведь посторонние появляются тут редко, и если уж ты пришел, то уж будь добр, послужи местной публике объектом развлечения.
Совершенно стандартно одна лодка все-таки к нам подходит — узнать, кто мы такие, и что тут делаем — местные просто хотят удовлетворить свое любопытство и развлечься беседой с новыми людьми.
— Да ты не боись, не боись, не поцарапаем, не побьем, мы аккуратненько! Давай сюда твой швартов!
— А мы тут, типа путешествуем, зашли вот сюда.
— А, ну стойте, стойте, а то погода испортится!
С ошвартованной у поплавка «Казанки» на нас лает местная собака, в ответ ей истерично гавкают наши Сева со Степой. Мы курим, разговариваем, я упорно отказываюсь от предложений посетить баню — на нее после перехода уже просто нет сил, да и вообще, все эти бани и тому подобное являются уже совсем другим уровнем взаимодействия, на который нам просто не хочется переходить сейчас. В общем, все как обычно, точно так же, как и в любом другом заполярном русском поселке. Беседа ожидаемо заходит в тупик минут через десять, местные начинают по второму кругу задавать те же вопросы, зевать, наклоняя головы и потирая уставшие за сутки глаза руками, потом спохватываются, прощаются со мной, мы желаем друг другу удачи, я возвращаюсь доедать ужин, от которого нас отвлекли.
Настает день. Я на берегу. Стою перед составленными раскладными столами и смотрю на разложенные товары, те самые, которые привез вышеупомянутый катер: сухофрукты, хлеб, сало. Катер, кстати, теперь находится у пляжа. Он обсох и лежит на днище, слегка накренившись. Цены, написанные фломастером прямо на упаковках продуктов, меня нисколько не вдохновляют, но какая-то местная женщина, подошедшая вместе со мной, уже расплачивается за пакет совершенно неинтересных конфет. Я же с унылой рожей говорю хозяину всех этих богатств, что, мол, подумаю. А тот, взглянув на меня, жмет плечами — «как знаешь». Я отхожу от столов и дожидаюсь, пока давешняя покупательница совершит все свои покупки, чтобы узнать у нее, где же тут находится «нормальный» магазин с нормальными ценами.
В магазине я покупаю только банку повидла, а несколько буханок черствого архангельского хлеба приходится брать аж по 70 рублей на развале морских спекулянтов. В магазине мне говорят, чтобы я завтра шел в пекарню, что там как раз будут печь и продавать местный хлеб. Ага, так я и поступлю, пойду в эту пекарню, местоположения которой я пока, правда, не знаю. И что, спрашивается, мешало мне сделать так сразу? 15 буханок изумительного белого хлеба с хрустящей корочкой, всего по 30 рублей за каждую! Кстати, такой хлеб пекут почему-то только в тех местах, которые оторваны от Земли. А на Земле вечно готовят нечто малосъедобное и в полтора-два раза дороже.
Возвращаюсь на лодку чтобы снова убивать время, которое тянется очень медленно. Что еще происходит в эти два дня? Ты просыпаешься, вылезаешь наружу, смотришь все ли в порядке с веревками, лезешь обратно, готовишь чай, жрешь хлеб с повидлом, потом смотришь кино и опять спишь. Полярным днем тебе становится совершенно наплевать, что там написано на часах — тебя волнует только погода и фаза прилива в настоящий момент. Ты снова вылезаешь в кокпит, чтобы справить нужду и пытаешься все сделать так, чтобы тебя было не видно из деревни, но понимаешь, что все и так уже все видят. В итоге ты плюешь на приличия, встаешь в полный рост и, держась за что-нибудь, чтобы не упасть от качки, наблюдаешь, как ветер распыляет струю твоей мочи на мельчайший аэрозоль. Наташке с этим, конечно же, сложнее.
Наконец время нашего заточения на этой речке проходит. Колеса природного механизма поворачиваются, и один цикл сменяется другим — все как в теории циклов, про которую нам рассказывал одинокий мужик с Синькина Носа, типа отшельник. И вот, пожалуйста — погода утихает. Мы поднимаем якорь, и пока вся деревня спит, тихо выходим из реки. Идем в этот раз недалеко. Просто хотим перебраться в соседнюю речку, в десяти километрах отсюда. Море пока еще не в полной мере успокоилось, и нам хочется постоять где-то в уединении перед следующим большим переходом.
