Перед Чемпионатом всю Самару перестраивают заново — пожалуй,
с таким жаром и напором решения архитекторов город не обсуждал еще никогда. «Большая Деревня» спросила пятерых молодых архитекторов
о том, каково быть в ответе за облик города: почему выпускники строяка не всегда готовы к реальным проектам, чего не хватает Самаре и что делает Кошелев-проект похожим на Освенцим, а еще — какие здания можно снести с чистой совестью.
Александр Степанов
24 года
Я из первого выпуска архитектурного класса в лицее при Строяке. Туда я поступил после ухода из школы — выбирал между ним и кулинарным техникумом.
Сначала я думал, что архитектор занимается недвижимостью — как риелтор. Потом, на первом курсе, казалось, что архитектор — это тот, кто рисует здания, занимается абсолютно творческой деятельностью, внешним обликом. Сейчас я понимаю, что архитектор — не художник, а скорее режиссер, он продумывает все процессы, философию и идею объекта. Он же является связующим звеном между инвесторами и инженерами — пытается всем угодить и одновременно сделать так, чтобы получившееся здание не было полным отстоем.
Первое, с чем я столкнулся после выпуска,- несоответствие масштабов: тебя учили проектировать города и гигантские жилые комплексы, но поначалу ты будешь заниматься только небольшими частными заказами. Моя первая работа — экстерьер стремного коттеджа а-ля 1990-е, заказчика которого какое-то время спустя расстреляли из автомата. После были интерьеры, еще я делал дипломные проекты, курсовики и визуализацию в 3d max на фрилансе.
Официально я трудоустроился в 21 год. Это была ТМ «Мастерская» с Александром Шуткиным и Ириной Фишман, которые помимо коммерции занимаются большим количеством архитектурных конкурсов. Мы участвовали в международных конкурсах в Калининграде, Самаре, Казани. Такая работа не оплачивается: чтобы заработать, нужно, как правило, занять призовое место. Вместе мы спроектировали парк в городе Павлодар в Казахстане. Также мы работали в тандеме с бюро Стефано Баэри в Казани. Работая в ТМ, я получил больше теоретических знаний, нежели практических, но для архитектора они важны не меньше.
В России нельзя просто так взять и сделать город хорошим — обязательно нужно какое-то событие
В 22 года, учась в магистратуре, я работал над коттеджным поселком «Яр парк»: пришел к владельцу компании по рекомендации, и после тестового задания он назначил меня главным архитектором. Но в данном случае «главный архитектор» — это как «начальник пляжа»: я был главный и единственный, на совещаниях сам ставил себе задачи, сам шел и выполнял их. Я работал над этим проектом года полтора — делал визуализацию, интерьер, вел авторский надзор за строительством — и за это время получил первый комплексный опыт реализации, начиная от общих бюрократических моментов типа разрешения на строительство, заканчивая архитектурой и интерьером — вплоть до расставления ложек и вилок в показательных квартирах. Сейчас я занимаюсь проектированием турбаз, коттеджных поселков, а с той компанией мы работаем уже в статусе партнеров.
Я бы хотел остаться в Самаре. Я здесь родился, я люблю этот город, знаю его и хочу заниматься градостроительными проектами. К сожалению, в России нельзя просто так взять и сделать какой-то город хорошим — обязательно нужно событие: например, война или Чемпионат мира по футболу.
В Самаре существуют проблемы, на устранение которых нужно до 15 лет, а политики, по ощущениям, занимаются только теми вопросами, которые можно решить в течение избирательного срока, показав результат. В старом городе частая поперечная сетка улиц, и самая дурацкая в этом плане ситуация на Полевой, где потоки машин с нескольких дорог стекаются в одну большую массу — и именно здесь, как правило, начинаются пробки в городе.
В городе самое главное — это не фасады, плиточка и цветочки, а транспортная инфраструктура и инженерные системы
В городе господствуют продольные магистрали — Ново-Садовая и Московское шоссе, — и не хватает поперечных связей. Строительство развязок улучшает только положение людей, которые живут в районе этих развязок: пробки остаются, просто отодвигаются в сторону. Например, в Японии такие развязки уже двадцать лет как разбирают. Транспортную структуру можно сравнить с кровеносной системой: помимо больших дорог, должно быть большое количество средних и мелких путей, а то ведь одна авария на Московском шоссе — и весь город стоит в пробке. В середине XX века в план было заложено строительство магистрали Центральной (или проспекта Карла Маркса), которая должна была стать главной транспортной осью нашего города. Московское шоссе и Ново-Садовая в этом случае были бы только дублерами, однако теперь именно они несут основную нагрузку. Центральная — даже без развязок — поменяла бы транспортную структуру принципиально.
Инженерные коммуникации тоже требуют внимания: в старом городе износ систем от 60 до 80 процентов. Вообще, в городе самое главное — это не фасады, плиточка и цветочки, а транспортная инфраструктура и инженерные системы, это скелет города, позволяющий нормально жить и работать. Ударными темпами выкладывали эту брусчатку, а под ней лежат изношенные трубы — бред.
Упоминая самарские проблемы, нельзя обойти стороной Кошелев-проект. С точки зрения градостроительства он похож на Освенцим — кварталы одинаковых бараков. Пока есть эффект нового жилья, пока плещут фонтаны и чистят улицы, район кажется нормальным и ухоженным. Но вот продастся последняя квартира, сменится два поколения, и этот конгломерат превратится в трущобы покруче американских гетто из фильмов 1980-х. Южный город — проект получше. Мне там особенно нравится наличие Николаевского проспекта — он «тезка» бывшего губернатора, который активно лоббировал строительство района. Это ж как нужно себя любить, чтобы при жизни назвать проспект в свою честь!
Сейчас СГАСУ и политех стали одним универом, и в каком-то смысле это логично: зачем городу две одинаковых кафедры экономики, к примеру? Но у архитектурного института есть ряд особенностей. Архитектор — это творческая специальность, и отношения преподавателя и студента здесь на другом уровне: решение индивидуальных вопросов может занимать полчаса-час, в то время как инженерам выдадут на поток контрольную и они уйдут домой ее решать. Еще у студентов АСИ есть свои мастерские и такое понятие, как сплошняк — когда два раза в семестр отменяются все занятия и студент с утра до ночи сидит в мастерской и готовит курсовые. Если политех не будет нарушать эти принципы, складывавшиеся десятилетиями, то никакой существенной разницы не будет, а если попытается делать из архитекторов технарей, то просто убьет самарскую архитектурную школу.
Сергей Щербак
24 года
Я занимаюсь визуализацией, делаю 3d-графику для архитекторов и дизайнеров интерьера. В школе я занимался программированием, а в девятом классе меня заинтересовал дизайн.
Я из Тольятти — ехать в Москву было далековато, и я выбрал архитектурный факультет в самарском строяке. Дизайн и архитектура не одно и то же, но поступать на дизайн в России вообще нет смысла — у нас нигде этому не учат. Чтобы выучиться, стоит ехать в Лондон — например, в Сент-Мартинс, Британскую школу дизайна. В России с дизайном в принципе плохо — начиная от сайтов и заканчивая интерьерами, но сейчас что-то появляется — в первую очередь, благодаря самообразованию.
Найти работу по специальности очень сложно. Мне кажется, студентам на втором курсе уже стоит начинать работать, прикидывать, чем будешь дальше заниматься, ведь архитектор — это очень широкое понятие. Ради интереса стоит зайти на Headhunter и посмотреть запросы, зарплаты — тогда пыл немножко угаснет. В каждой вакансии архитектора указано знание 3Ds-max, с которым практически не знакомят в универе, но каждый думает, что он получит диплом и сразу станет главным архитектором, который сам не сидит за столом.
Я диплом не получил, но когда мои сверстники закончили, я уже работал.
Я бросил институт, потому что было неинтересно, и решил заниматься именно визуализацией. Мне часто говорят: «Мы можем сделать коллаж в фотошопе или от руки. Вот Заха Хадид — известнейшая женщина-архитектор — не делала фотореалистичных эскизов». А я отвечаю: «У тебя десять конкурентов с реалистичными картинками. Когда ты будешь Захой Хадид, людям будет за радость, что ты на них в принципе посмотрел, а пока будь добр, стань хотя бы конкурентоспособным».
Набережную нормально сделали, а вот площадь Куйбышева беспонтовая
У меня своя школа в «Футуруме» на Галактионовской, недавно стартовал 13-й поток, а всего через обучение прошло около 130 человек. Около 30% из них — студенты строяка, потому что там не объясняют, насколько важно уметь себя продать: будь ты хоть гений от архитектуры, ты ничего не добьешься, если не будешь хоть немного знать маркетинг, рекламу и психологию, чтобы общаться. Некоторые архитекторы не умеют составить техзадание для своих подрядчиков (например, для меня — визуализатора), и приходится угадывать, что они имеют в виду.
В вузе учат, что нужно что-то концептуальное и оторванное от реальности. В универе все парни думают, что они будут минимум Норманом Фостером, все девушки — Захой Хадид, а по факту — вот тебе сарай 30 метров на просеке, работай. Чтобы преуспеть, надо пройти все с нуля, быть разносторонним, заниматься саморазвитием.
Читал интервью Орлова про Площадь Славы. Все понимаю, обидно, что так получилось: место крутое, а сделали советское гранитно-бетонное нечто. Завидую Москве, потому что там активно оформляют общественные пространства, площади, создали Зарядье, деревья возвращают на Тверскую. У нас их только вырубают все время. Набережную нормально сделали, ни к чему не придерешься особо, а вот площадь Куйбышева беспонтовая — люди по природе своей не любят большие открытые пространства.
Абсолютное зло для меня — прогнившая тендерная система, когда подряд забирает тот, кто предложил меньшую цену. Ты можешь просто уложиться в десять миллионов, а можешь сделать это круто. Даже не беру коррупционную составляющую: пусть воруют сколько хотят, но делают нормально. Хорошо, если были бы открытые конкурсы, куда может заявиться любое бюро из двух человек — вчерашних студентов: почему нет, если предложат нормальный проект в рамках бюджета?
Мало кто из архитекторов пытается воспитывать вкус заказчика — большинству проще срубить денег и сдать, что просят. Но не стоит забывать об ответственности, ведь то, что понастроили, сносить будут еще очень нескоро. Кстати, если кто-то спросит: «Что у нас можно снести, Сергей?», — я отвечу: «Да все, кроме, пожалуй, аэропорта — неплохой получился».
Александр Старостин
22 года
Я окончил Вальдорфскую школу, после поступил в СГАСУ — ныне политех, — учусь на пятом курсе. В моей семье мама, папа, сестра — все закончили архитектурный. В детстве я делал зарисовки, чертил планы, видя, как работает папа. У меня было представление об архитектуре, но я не мог знать деталей.
Одним из первых проектов был дизайн ванной комнаты и санузла на просеке. Есть такая поговорка у архитекторов: «Пока не научишься чертить санузел, не имеешь права проектировать серьезную архитектуру», — у меня так и получилось. Я не вел там авторский надзор, просто не знал, что это нужно, — сделал проект и отдал. И в итоге увидел совсем другой результат: стены не того тона, другие люстры. Из этого усвоил: если хочешь, чтобы проект потом пошел в твое портфолио, ты должен его, как ребенка, вести по всем этапам.
Еще я создавал интерьер ресторана El Toro на Ульяновской, принимал участие в разработке интерьерного решения для четырех спортивных залов школы в Южном городе, а также участвовал в благоустройстве дворовой территории между улицами Пионерской и Алексея Толстого. Последний проект пока не реализован из-за проблем с финансированием, но идея там заложена интересная.
Самым же значимым из реализованных проектов для меня стал зеркальный павильон на набережной, установленный в рамках фестиваля набережных «Волгафест-2017» в этом году. Людям он нравился, но простоял всего два дня. Организаторы объяснили, что не смогли найти контакт с администрацией, чтобы оставить этот объект на все лето: такие вещи должны быть согласованы за месяц-два, а компания задумалась об этом в последний момент. Конечно, было немного обидно, потому что наша команда вложила в него все свои силы и душу, а его демонтировали через два дня после установки, но с другой стороны, мы получили опыт, который остался с нами, и вошли в топ лучших студенческих работ мира.
Сейчас я работаю над дипломным проектом. Это будет многофункциональный жилой комплекс с офисными помещениями, гостиницей, ритейлом и выставочными пространствами.
Вообще, работу найти сложно. Все проекты, которые я делал, были получены по связям — через друзей, знакомых, родственников. Для архитектора есть и другие варианты — региональные и международные конкурсы, например, — но в любом случае ситуация с заказами в Самаре не очень. Те, кто хочет развиваться дальше, едут в Москву, реже в Петербург.
СГАСУ и политех объединили, но с тех пор самое ощутимое изменение — уволили буфетчиков и бабушку, сидевшую на кассе, всеми нами любимую, — все на это жалуются. Но я особых минусов не чувствую: преподают те же профессора, а стипендии даже увеличили немного.
Хотелось бы больше конкурсов для молодых архитекторов, как тот же «О’Город». Недавно Сергей Малахов и Евгения Репина — педагоги АСИ и практикующие архитекторы — сделали встречу: приезжали японцы, делились опытом, а самарские архитекторы получили задание — проектирование возможных вариантов развития дворовой среды. Мне кажется, это был хороший способ привлечения внимания к проблеме того, что Самара превращается в субурбию: люди живут за городом и приезжают на машинах в центр на работу. Главенствуют магистрали и автомобили, появляются пробки, никто не гуляет пешком. Этому способствует и тема с моллами — уличный ритейл вымирает: кафе по соседству закрываются из-за нерентабельности, и все идут в «Гудок». Нужно ограничивать трафик, делать платные парковки, разрешать въезд по времени — создавать исторически сформированную среду. Не нужно строить огромные мегакварталы на периферии, они влекут за собой лишние проблемы. Городу нужно плавное развитие.
Александр Матейко
25 лет
Я представляю четвертое поколение семьи инженеров-строителей. Сначала планировал поступать в аэрокос, но по совету родных пошел учиться в СГАСУ на факультет архитектуры. По-настоящему загорелся профессией к четвертому курсу, когда стало больше специальных предметов. Сейчас заканчиваю аспирантуру на кафедре реставрации, теории и истории архитектуры; тема — высотные здания, высотное строительство в крупном городе.
Проектную деятельность веду с третьего курса в рамках большой команды. Сначала это было объединение «Архиград» на базе бывшего СГАСУ под руководством Александра Григорьевича Головина. Мы разрабатывали концепцию по реконструкции стрелки реки Самара, инициатором выступило самарское отделение союза архитекторов России и «Ленгипрогор». Наш коллектив занял 1-е место, а сам проект был рекомендован для работы, но финансирование на этом закончилось.
В Самаре есть проблема с тем, что архитектура чаще всего анонимная: возведен объект, и никто не знает, кто его создал
Я хотел бы заняться реконструкцией стрелки реки Самара от проекта до реализации. Это площадка, с которой начинался город, но сейчас там просто бардак: много аварийных объектов, подлежащих расселению домов, брошенные промышленные предприятия. Если навести порядок, то у нас появится общественный центр, которого сейчас нет. Для этого нужно комплексное развитие улично-дорожной сети, уплотнение территории и модернизация инженерной инфраструктуры под большие мощности.
Застройщику в обязательном порядке приходится контактировать с властью: чтобы начать строительство, он должен заложить в проект социальную инфраструктуру. При этом частные компании не хотят возводить детские сады и школы, поскольку это муниципальные объекты, и никакой выгоды с них получить не удастся. От власти же добиться финансирования сложно. Наглядный пример — реконструкция кардиоцентра: от своих знакомых слышал, что новый корпус на улице Авроры должен был строиться по принципу государственно-частного партнерства, когда застройщик вносит 50% и администрация — свои 50. История кончилась тем, что застройщик сам профинансировал объект, выстроил его — и теперь это частная клиника на территории муниципального предприятия.
В Самаре есть проблема с тем, что архитектура чаще всего анонимная: возведен объект, и никто не знает, кто его создал, — даже Союз архитекторов может не знать. В итоге множество зданий без названий и авторов здорово портят панораму улиц и города в целом.
Есть и такой фактор случайности: объект, прошедший экспертизу для Нижневартовска или Ижевска, берут и сажают к нам — отсюда проблемы с обликом. Нужно понимать, что проект, разработанный специально под место, имеет больший выход коммерческих площадей, чем типовой, и позволяет создавать необходимую здесь среду. Архитектор должен уметь объяснить это заказчику.
Вообще талантливый и деятельный специалист, который много и усердно работает не только над пониманием архитектуры, но и над позиционированием себя, — обязательно пробьется. Да, о масштабных градостроительных проектах в маленьких городах рассуждать глупо, но тут не должно быть пренебрежительного отношения к малым пространствам — все начинается с комнаты для одного человека.
Многие архитекторы уделяют больше внимание концепции и меньше — реализации. Нужно тщательно продумывать конструктивные, инженерные системы, смотреть на зарубежные примеры — не только на сами объекты, но и на то, как они были выполнены. Архитектор — это тот, на ком лежит полная ответственность за проект, и он должен быть уверен в каждом дюйме своего проектного решения.
Дарья Бакшутова
23 года
В 2016 году я закончила бакалавриат на кафедре градостроительства архитектурного факультета, учусь в магистратуре по программе подготовки градостроительного проектирования и работаю на кафедре ассистентом профессора.
В детстве я любила рисовать, ходила в художку, а с 10 класса занималась на подготовительных курсах, чтобы поступить в архитектурный. Учиться с каждым днем все интереснее и интереснее, нет никакого разочарования — это именно то, чем я хочу заниматься. Конечно, реальность сложная — в России вообще все сложно, — но как профессия и сфера познания архитектура вдохновляет.
Мой реализованный проект — памятник Нансену на Самарском вокзале. Норвежский ученый Фритьоф Нансен известен тем, что во время Гражданской войны спасал голодающих Поволжья, собирал деньги и даже приезжал в город. Редакция «Другого города» приняла решение сделать памятную композицию в его честь, и знакомые предложили мне сделать эскиз. Сразу учитывая, что памятник будет установлен на железнодорожном вокзале, я хотела связать проект с его архитектурой и самой личностью Нансена: образ льда, сам Нансен, идущий на лыжах через Гренландию. Это подошло, мне поручили сделать более подробные эскизы.
Кампания по сбору денег велась через сайт, потом нашли подрядчика, который запросил за работу 86 тысяч рублей — цена вполне адекватная. Памятник в изготовлении простой — металлический каркас и закаленное стекло, все было сделано довольно быстро. 4 апреля 2014 года состоялось торжественное открытие, на которое приезжал посол Норвегии Лейдульв Намтведт.
Потом я занималась еще двумя градостроительными проектами: про один пока не скажу, он еще не прошел публичные слушания, а второй мы делали с группой студентов под руководством профессора и по заказу «ТеррНииГражданпроект». По нашей концепции составили проект планировки территории нескольких микрорайонов в Волжском районе. Делали его с 2014 года и только этим летом утвердили. Дальнейшая судьба неизвестна.
Проблемы у города комплексные: он расширяется, но не происходит качественных преобразований внутри. Есть огромные пустые площадки, частный сектор, на историческую часть наступает 25-этажная застройка — своего рода качественное преобразование, но оно уничтожает то, что мы любим, — идентичность города, его лицо.
Меня испортило архитектурное образование — даже в микрорайонах нахожу следы разумной планировки. Я живу в Мичуринском, на пересечении Чернореченской и Клинической. Он построен на месте разрушенной исторической планировки, но черты мещанского поселка тут сохранились: квартал занимает не квадратный километр, а 250 метров, улица получилась не такой уж широкой, там ходит трамвай и даже появляются магазины на первых этажах — характер города пробивается. Могу во многих местах найти свои плюсы: люблю Пушкинский сквер на Вилоновской, Самарскую площадь, где есть вид на Волгу и террасы рельефа.
Моя одногруппница проводит исследование эмоционального воздействия среды на человека, и мы ходили по разным местам города. Однажды в районе улицы Свободы она говорит: «Смотри, дома разваливаются, творится полный беспредел», — а я ей: «Зато посмотри, какие деревья!».
Сейчас очень меняется учебный курс: по стандартам архитектура исключена из творческих профессий и включена в технические. Сокращаются часы на композиционное моделирование. В моем обучении на втором курсе еще была живопись, а на нынешнем рисунок идет факультативно. Мне в целом наше образование нравится: конечно, есть рутинные вещи, но уровень у нас достойный. Как пример: на конкурсах-смотрах по дипломным работам Самара забирает все первые места.
В Москве сейчас очень много работы для архитекторов — все, кто уезжает туда, нашли себя. Очень много конкурсов от «Стрелки» и проектов благоустройства России, всегда можно найти фриланс. Мне кажется, если ты все хорошо делаешь, рано или поздно об этом все узнают.
А еще у «Большой Деревни» есть странички
вконтакте https://vk.com/bigvill
фейсбук https://www.facebook.com/bigvill1
твиттер https://twitter.com/bigvillsmr
телеграм https://t.me/bigvill
