Идеальный отзыв на этот чудовищно громоздкий роман должен быть короток и прозрачен: чтобы те редкие люди, кто дочитал книгу Рубиной хотя бы до середины, были избавлены от болезненных воспоминаний об этом чтении. Например так: самонадеянная и глупая проза. Но хочется объясниться.
Проза в самом деле глупая, однако в определенном смысле талантливая. У Рубиной есть свой, по-моему, сомнительный, но стиль, и она умеет им пользоваться, знает, как добиться некоторых нехитрых эстетических эффектов, как воздействовать на читателя, как создать продукт, который смотрелся бы в потоке современной литературы более-менее органично. Ну вот дошло же произведение до короткого списка «Большой книги» – заметили, оценили, пролистали, да и продаётся на зависть многим. И дело не только в известном имени. Профессионализм и уверенное владение словом чувствуются с первых страниц. Вопрос в том, для каких целей автор, выпускающий в свет уже неизвестно какой по счету роман, применяет наработанные с годами инструменты. И ответ на этот вопрос прямо вытекает из устройства романа Рубиной – настолько демонстративно неповоротливого и неуклюжего, что сначала может даже показаться, будто речь идёт о каком-то смелом формальном эксперименте. Но нет, нет. Все дело в задаче, которой автор подчиняет течение своей истории. И задача эта у Рубиной проста – убедить читателя, что она написала большой и настоящий роман, спрос на который в последнее время заметно вырос – вспомним, как все зачитывались «Щеглом» Донны Тарт.
Иногда даже кажется, что у Рубиной это получается. По крайней мере, внешние условия она вроде бы выполняет: эпичность формы (сразу добавим – совершенно несоответствующая глубине замысла), широкий охват материала – как во времени (от начала XX века до наших дней), так и в пространстве (от Одессы и Алма-Аты до Израиля, Европы и иных экзотических мест), большое количество героев, насыщенный внешними событиями сюжет, неторопливые лирические отступления о смысле всего сущего, а также множество деталей, приобщающих читателя к чарующему миру прекрасного. Среди последних – переливистые трели о красотах очередной классической мелодии или вкусовых качествах десерта в венской кофейне, немного легкого эротизма, сценок с благотворительных балов, а также прочие знаки красивой светской жизни. И много, очень много «искусства»: музыка, разведение канареек, фотографии, антикварные салоны и картинные галереи. Вот, к примеру, особенно поражающие описания классической музыки, которые то и дело встречаем в романе:
И плачет голос Блудного сына, истекает нежнейшей любовью, и течет-течет, и парит-парит, затихая на пианиссимо, замирая на затяжном вздохе, глубже и глуше впечатываясь в войлок тишины, в мякоть облака; струйкой света – в растворенную взвесь золотого соборного воздуха – в небытие…
Или
Маэстро Роберти взмахнул палочкой – и череда румяных бравурных аккордов в барочных камзолах торжественно распахивает кулисы, покрасоваться и раскланяться; началось оркестровое вступление…
Или
Затем, как в увертюре к «Дон Жуану», струнные рассыпали сверкающий искрами мажор второй части вступления, дружно проводя тему унисоном, перебрасывая мячик фугато, перекликаясь вопрос-ответом. Духовики – деревяшки и медь – подчеркивали срединными голосами аутентичные каденции: доминанта – тоника.
На ликующем аккорде – маэстро Вебер не чурался театральных эффектов – вступление оборвалось.
Клавесинист, ряженный, разумеется, в тот же камзол и парик, взял многозначительный си-минорный аккорд. «Secco», природный звук клавесина, трение плектров о струны, идеально зависал в тишине под необозримым куполом Салюте: безмятежность, бестрепетность, бесстрастность, безадресность…
И так целые абзацы, целые страницы нарочито возвышенных излияний, которые создают иллюзию приобщенности к сфере высшей, недоступной простому смертному классике. Вот тебе дорогой читатель – получи, распишись, порадуйся тому, что ты-то вместе с автором всё понимаешь – и про небытие, и про аккорды в барочных камзолах, и про аутентичные каденции (доминанта – тоника).
Отдельно следует сказать о сюжетной насыщенности. Здесь и шпионские страсти, и секс, и вечная любовь, тайны рождения и смерти, тянущиеся через десятилетия. А главный герой-то какой (даром, что появляется он ближе к середине книги) – шпион, музыкант, оперный певец, полиглот и вообще – очень необычный человек. Да что там – целая книга, населенная сплошь необычными людьми.
И всю эту авантюрную шпионскую чепуху Рубина упаковывает в благопристойную форму семейного романа, а повествование начинает еще со времен царской России, и прежде чем явить своего любимого героя - "последнего по времени Этингера" - подробно и в красках даёт биографии всех его предков, начиная с прапра- и даже заглядывая глубже. И это только одна одесская линия. На другом фланге – алма-атинское семейство, чье генеалогическое древо выписано не менее детально.
Вся эта объемность, сюжетная плотность и насыщенность деталями (тем более, что среди них немало ярких и интересных) нисколько бы не мешала если бы была выстроена, продумана и действительно необходима. На деле же мы читаем какое-то дикое смешение всего и всех, пытающееся удержаться на авторском ритме и интонации, но неизбежно сползающее в непроходимую безвкусицу, банальность и графоманию.
Архитектура романа завалена, сюжетные повороты вызывают недоумение, а попытки описания травматического опыта страны на этом фоне выглядят криво и неуместно. В конечном итоге, ни семейной саги, ни шпионского приключения у Рубиной не получается. В её книге читатель встречается с невероятно скучным кадавром, который силится разместить свое тело в границах умной беллетристики, но вместо ума в его глазах мы видим лишь гладкость речи, а вместо занимательности – неуклюжее нагромождение совершенно необязательных событий и героев.
Иначе говоря, перед нами плохо написанная беллетристика. Книга, которая очень хотела стать и шпионским романом, и любовным, и семейной сагой, и «серьезным» осмыслением истории, в общем – неким обобщенным бестселлером для домохозяек из среднего класса, но превратилась в дурную пародию на "умную литературу". Неизвестный пользователь одного из интернет-сайтов выразил это ещё проще: Донцова для интеллектуалов. Но стоит перефразировать: Донцова для тех, кто хотел бы почувствовать себя интеллектуалом.
И все же кое-что из сочинения Рубиной мы извлечь можем. Перед нами наглядный пример, куда может завести талантливого писателя (а Дина Рубина писатель без сомнения талантливый, что видно даже по этой – очень неудачной её книге) следование жадной политике издательского бизнеса – оно попросту превращает автора в бессмысленную машинку для печатания денег.
