Современнице Матрены Чучалиной, Евфросинии Керсновской, выпала еще более страшная доля, чем несчастной колхознице, она попала к сталинским палачам с молодых-ранних лет и на долгие-долгие годы. Опубликованный в журнале материал «Житие Евфросинии Керсновской» стал сенсацией мирового масштаба, его перепечатали из «Огонька» во многих странах.
То, что мы раскопали эту историю, стало одним из самых главных событий в деятельности «Огонька» тех незабываемых лет. Мало этого. Я убежден, что из многих литературных открытий в годы перестройки самым главным можно смело назвать наше знакомство с творчеством Керсновской.
Не могу не гордиться тем, что по воле случая мне выпала честь стать одним из первых читателей и издателей Евфросинии Антоновны. Один из наших сотрудников случайно повстречался с ней в провинции, далеко от Москвы, и привез в редакцию рукопись, вручил ее мне (как заместитель главного редактора я в числе прочего отвечал в журнале за литературу и искусство). Ознакомившись с ней, я просто ахнул: это оказался воистину уникальный труд, в нем было 1500 страниц текста и 700 авторских иллюстраций!
Передо мной были не просто талантливо написанные воспоминания и сделанные на высоком уровне рисунки к ним, нет, это было нечто неизмеримо большее! Конкретный, предельно заземленный материал, не претендующий на обобщения, с каждой новой страницей, с каждой новой иллюстрацией перерастал в необычное литературное явление и с невиданной силой воздействовал на читателя, выбиваясь из мемуарной прозы даже самой высокой пробы. Аналогов этому произведению, пожалуй, не подобрать. Я сделал все, чтобы как следует преподнести рукопись Керсновской в журнале и затем, как только мог, способствовал ее изданию.
Родилась Евфросиния Антоновна в 1908 году в Одессе в дворянской семье, правда, это определение имело отношение только к превосходному воспитанию, полученному ею дома. Родители всю жизнь трудились: отец был известным в городе адвокатом, мать преподавала иностранные языки. Сама Керсновская считала себя русской, хотя отец ее был поляком, а мать – гречанкой. Выросла Евфросиния среди книг, музыки и живописи, владела восьмью языками, по примеру старшего брата, талантливого художника, много рисовала. В 1919 году, когда белые бежали из Одессы, ее отец не захотел уезжать, но вскоре был арестован большевиками и приговорен к расстрелу как «враждебный элемент». Чудом спасся, семье удалось сбежать в Бессарабию, где у отца был небольшой земельный участок. Он хотел отправить дочь учиться в Париж, а свое находившееся в упадке небольшое хозяйство продать. Но дочь не захотела уезжать, она очень любила свой сельский дом и труд на земле, как настоящий фермер работала в поле и саду, управлялась в коровнике, свинарнике, на конюшне, была лихим наездником. Перед самой войной отец умер. Она стала хозяйкой в доме и на участке.
В своей книге Керсновская вспоминает:
«И вдруг по радио: «Советский Союз заявил о своих притязаниях на территорию Бессарабии…» Теперь даже трудно себе представить, что сердце, которое, как мы знаем, должно быть «вещуном», ничего не возвестило. Как будто еще совсем недавно в Прибалтийских республиках не произошла катастрофа и как будто мы не могли догадаться, во что это выльется?!»
Да, тайно сговорившись с фашистской Германией, мы вместе с ней рвали Восточную Европу на части, отхватив себе при этом Прибалтику, а вскоре за ней и Бессарабию. В разгар лета 1940 года во двор небольшой усадьбы въехали наши кавалеристы и обратились к босоногой Евфросинии, ловко орудовавшей вилами:
«-А скажи-ка, где у вас здесь барин?
-Барин – это я!
…Душой я тянулась навстречу этим людям: ведь это были свои, русские…Вернувшись в дом, мама сказала:
-Ты обратила внимание, как он произнес «мамаша»? Мне он стал сразу близок, как сын…
Она ласково и смущенно их угощала, наливая чуть дрожавшей рукой холодное ароматное вино…»
Через несколько дней их с матерью просто вышвырнули из дома на улицу. Лишив всего – хозяйства, одежды, домашней утвари… Так же обошлись и со многими другими «собственниками». А вскоре началось массовое выселение местных жителей в Сибирь. Отправили туда и Евфросинию. Перевозили их так, что не все туда добрались. Там она очутилась в концлагере, валила лес, работала медсестрой, в морге грузила трупы, копала землю, ухаживала за свиньями,.. В 1942 году ей удалось убежать, она прошла по тайге за зиму, весну и лето около полутора тысяч километров. В конце концов ее поймали, судили и приговорили к расстрелу. На другой день после суда ей предложили написать прошение о помиловании, она отказалась. Наверное, от изумления тюремщики заменили ей казнь десятью годами лагерей. Восемь лет она отработала в шахте.
Глазами Керсновской мы смогли увидеть наш ГУЛАГ так, как его не смог обрисовать никто до нее. Да, есть много воспоминаний и художественных произведений, но не было ни кинокадров, ни фотографий, ни документальных рисунков с натуры. У Керсновской цепкий глаз, на ее рисунках воспроизведена вся страшная лагерная жизнь: изможденные заключенные, допросы, обыски, драки, пересылки, лесоповал, шахта, захоронение умерших, лагерная любовь, больница, морг…
Для начала мы рассказали в журнале о судьбе Евфросинии Антоновны и в двух номерах опубликовали на наших цветных вкладках 64 рисунка к ее книге. Вот только подписи к некоторым из них, сделанные самой Керсновской:
«Изнанкой Красноярска было Злобино – знаменитый невольничий рынок. Сюда приезжали начальники шахт, рудников и заводов приобретать для своих производств квалифицированных невольников. В Злобине я работала на погрузке цемента и кирпича»,
«Стоим мы – одиннадцать голых, мокрых женщин – босые, на каменных плитах, в нетопленном помещении. С нами конвоир. По всему видно, даже ему холодно. Пять часов стояли мы в ожидании одежды из «прожарки», Все спасение было в том, что мы плотно жались друг к другу и те, что были снаружи, протискивались внутрь. Непрерывное движение не давало нам замерзнуть»,
«Морг – самое гостеприимное учреждение лагеря. Двери здесь для всех и всегда открыты. Днем и ночью, летом и зимой. Когда меня перевели сюда работать, мне часто приходилось одной таскать трупы. «Жмурики» были до того истощенные, что делать это было совсем не трудно»,
«Как только из кухни выносили пищевые отходы, группа доходяг – человек пятнадцать – застывала в положении «стойка»…Стоило лишь «кухонным мужикам» удалиться, как все эти голодные, обезумевшие люди кидались к отливу и, отталкивая друг друга, выгребали руками рыбную чешую, пузыри и рыбные кишки, заталкивая все это поспешно в рот».
Вскоре после смерти Сталина Керсновская вышла на свободу. Обитала она в Ессентуках, жила бедно, но ее постоянно опекали добрые люди из разных мест, главным образом из Москвы. Попеременно жили у нее, помогая по хозяйству, ухаживали за небольшим садом и огородом. Свои воспоминания она писала шариковой ручкой, иллюстрации делала цветными карандашами, белилами, акварелью и тушью. Больше всех опекала ее семья московского педагога и психолога Игоря Моисеевича Чапковского, с которой я познакомился и подружился. Евфросиния Антоновна ушла от нас, разменяв уже девятый десяток.
После публикации о творчестве Керсновской в «Огоньке» в журнале «Знамя» была напечатана примерно треть ее рукописи (без иллюстраций). В 1991 году в Москве издали альбом с ее рисунками и подписями к ним (СП «Квадрат», 48 усл. печ. листов). В 2000-2001гг. вышли ее воспоминания, но, увы, без рисунков («Сколько стоит человек», в шести небольших томах, 70 усл. печ. листов, Фонд Керсновской, ООО «Можайск-Терра», Москва). Нет сомнения в том, что мемуары вместе с ее рисунками будут изданы у нас. Только в таком цельном виде книга станет одним из самых главных литературных памятников советской эпохи, можно сказать, книгой века. К сожалению, у нас прочно сложилась странная традиция – делать книги такого масштаба достоянием широких масс только спустя много лет после смерти их авторов (Булгаков, Платонов, Пастернак…).
Книгу в можно посмотреть здесь: "Сколько стоит человек"
