Пейзажи Куинджи вызывали у публики изумление, а критики всё пытались разоблачить дерзкие визуальные аферы
Тот, кого своим великим учителем колорита называл Врубель, тот, кого Репин величал "художником беспримерной самобытности", даже не окончил Академию художеств. "Глядя на такие картины, я могу сделаться лучше, добрее, здоровее", — писал о его полотнах Крамской. Бенуа считал его "русским Моне", показавшим "прелесть самой краски, открывшим законы ее вибрирования, ее звона". А предмет их восхищения отбивался от обвинений критиков в манипуляции с красками и химикатами, помогал нищим студентам и живописцам, обожал птиц и под конец жизни сделался отшельником.
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
Это и впрямь удивительно! Архип Иванович Куинджи не получил систематического профессионального образования. Но мощь его таланта была столь велика, что написанные им полотна и сегодня вызывают восторг и трепет. Убедиться в этом несложно: достаточно побывать на выставке Архипа Куинджи, открывшейся в октябре в Третьяковской галерее.
Художник оставил большое творческое наследие — более 500 живописных и около 400 графических и этюдных работ. Его ученики — куинджисты, в числе которых были Николай Рерих, Виктор Зарубин, Аркадий Рылов, — души не чаяли в своем учителе. И после смерти мэтра отстаивали его имя и его вклад в историю русской живописи...
Почти декоративные панно — фосфоресцирующие, с иллюзорной глубиной пространства, завораживающие тайной... Эти пейзажи вызывали у публики изумление, а критики всё пытались разоблачить дерзкие визуальные аферы: ведь то, как светит луна, каким божественным светом сияет река в ночной долине, полыхает огнем зарница, рождается из водной пыли двойная радуга — нарисовать невозможно! Но Архип Куинджи нашел нужный тон и пропорцию, намешал краски, определил контрасты, расположил композицию — и запечатлел гармонию мироздания...
ВНУК ЮВЕЛИРА
Точно неизвестно, когда появился на свет Архип Куинджи: исследователи говорят о периоде с 1840 по 1843 год. Известно лишь, что произошло это в бедном предместье Мариуполя — Карасу, прозванном Карасевкой. Здесь на высоком живописном обрыве над Азовским морем и долиной реки Калки белели небогатые хаты. Мальчик родился в крошечном домике грека-сапожника Ивана Христофоровича Куюмджи. С урумского, то есть греко-татарского, фамилия эта переводится как "золотых дел мастер": дед будущего художника был ювелиром, переселившимся из Греции в Крым. На чужбине дела у ювелира не пошли, семья обеднела, сын занялся иным ремеслом. Но в южных землях и у сапожника работы не так уж много, так что семья с четырьмя детьми — старшая, Екатерина, и сыновья Спиридон, Елевферий и Архип — еле сводила концы с концами.
В 5 лет Архип остался круглым сиротой. Жил он то у старшего брата, Спиридона, то у своей тети — сестры отца. С малых лет работал: пас гусей, собирал кизяк. Светлая и тихая радость детских лет — дружба с девочкой Настей Дико. Ее он запомнил навсегда и даже в своем завещании отписал своей единственной подруге детства 500 рублей. Со сверстниками он больше дрался, особенно с теми, кто мучил животных. "С детства привык, что я сильнее и помогать должен", — вспоминал позже художник.
С образованием ему не повезло. Вся его школа — греческая грамматика, вбитая учителем-греком, домашние занятия и два класса городского училища. Учился он неважно, зато все свободное время рисовал — где угодно и чем угодно. В 11 лет мальчика отправили работать: ему поручили вести учет кирпича на строительстве церкви. Тогда же состоялась первая "персональная выставка" Куинджи: на кухне работодателя беленые стены были расписаны углем, и хозяева приглашали соседей посмотреть на эти "фрески" — самым популярным у зрителей оказался портрет церковного старосты. В 15 лет Архип устроился помощником к зажиточному хлеботорговцу Аморети. Тот подивился рисункам прислуги и показал их соотечественнику и коллеге Дуранте — уж итальянцы знают толк в искусстве! А Дуранте был знаком с Айвазовским, в ученики к которому он отрекомендовал Архипа летом 1855 года.
В Феодосии Архип появился в соломенной шляпе, рубахе, жилете и коротких клетчатых панталонах. Великий маринист усмехнулся и поселил юношу на лето во дворе — под навесом. В мастерскую его не пускали, зато Архип научился растирать краски и красить заборы. Но легенда о том, что учителем Куинджи был Айвазовский, живет до сих пор, несмотря на то, что сам Архип Иванович не раз ее опровергал. На деле он брал уроки живописи у мариниста Адольфа Фесслера, гостившего тогда у Айвазовского и делавшего копии с его картин. После короткого ученичества Архип вернулся в Мариуполь, через несколько месяцев уехал в Одессу, затем — в Таганрог. Везде работал ретушером в фотоателье. Братья дали ему денег на открытие собственной фотостудии, но дело не пошло.
В 1865 году Куинджи приехал в Петербург с намерением поступить в Императорскую Академию художеств, но для начала устроился на работу — опять-таки к фотографу. Он дважды штурмовал академию — и дважды проваливал экзамены. А дальше — происходит нечто странное. В сентябре 1868 года Куинджи выставляет на академической выставке картину "Татарская деревня при лунном освещении на Южном берегу Крыма", за которую Совет академии присваивает ему звание неклассного художника! Архип тут же пишет прошение, в котором предлагает руководству академии обмен: заберите звание и примите в ученики. И добивается своего! Куинджи становится вольнослушателем Академии художеств.
Это было непростое время для академии, которую все еще сотрясали последствия "Бунта четырнадцати" (в 1863 году 14 лучших выпускников, возглавляемых Иваном Крамским, отказались участвовать в конкурсе на Большую золотую медаль, протестуя против навязывания академизма и объявив себя приверженцами реализма. — Прим. ред.). Восставшие самоорганизовались в "Санкт-Петербургскую артель художников" — первое в России независимое объединение живописцев. В 1870-м появилось Товарищество передвижных художественных выставок (ТПХВ), и 30-летний Куинджи сближается с передвижниками, особенно с Иваном Крамским и Ильей Репиным. "И появления его вначале никто не заметил, — вспоминал о Куинджи Илья Репин. — Он был с большими недочетами в образовании, односторонен, резок и варварски не признавал никаких традиций, — что называется, ломил вовсю и даже оскорблял иногда традиционные святыни художественного культа, считая все это устарелым". Но опыт собственной непростой жизни Куинджи совпал с теми гуманистическими идеями и новыми социальными задачами искусства, которые проповедовали передвижники...
НЕИСТОВЫЙ АРХИП
Вскоре Куинджи стало тесно в стенах академии, он забросил занятия и перестал посещать лекции. Архип бедствует, перебиваясь с хлеба на квас, его единственный заработок — ретушерство в фотоателье. Но, по словам Репина, ни разу в самые тяжкие дни нужды никто из товарищей не слышит от Куинджи ни одной жалобы. Он — "великолепный товарищ с душой нараспашку", "запевала" на дружеских пирушках. Однажды за его этюд заплатили 400 рублей, и эта удача возбудила такую ревность товарищей, что Куинджи отменил сделку, изрезав этюд ножом...
На академической выставке 1869 года пресса отметила три картины, в числе которых был искусно написанный Куинджи городской пейзаж "Исаакиевский собор при луне": погруженное в контровой свет спрятанной в облаках луны творение Монферрана, отражаясь в зеркальных водах, возвышается над Невой, как волшебный корабль... С этой работы начинается эстетский "ночной" Куинджи.
"Коренастая, крепкая фигура, развалистая походка, грудь вперед, голова Зевса Олимпийского: длинные, слегка вьющиеся волосы и пышная борода, орлиный нос, уверенность и твердость во взоре. Много национального, греческого, — вспоминал передвижник Яков Минченков. — Я любовался его могучей фигурой, его мощным духом, его гордостью". А что до характера, то за необузданный темперамент его называли "неистовый Архип". Передвижники ценили Архипа за ум, называли "наш мудрый грек", но больших надежд на него не возлагали.
И зря. Серия работ, сделанная Куинджи на Валааме, где он провел лето 1870 года, выдвинула его в первые ряды талантливых новичков. А картина "Ладожское озеро", на которой изображен каменистый берег, потрясла ценителей и знатоков живописи: художнику удалось на удивление реалистично написать камни под водой. Кстати, как раз из-за этого полотна разгорелся первый публичный скандал, связанный с Куинджи. В то время, когда он писал "Ладожское озеро", в одной квартире с ним жил маринист Руфин Судковский, который впоследствии, в 1884 году, в картине "Мертвый штиль" повторил, как считал Архип Иванович, его прием изображения камней под водой. И все бы ничего, да только критики одной из крупных газет восхитились именно этой деталью на полотне Судковского. Куинджи обвинил коллегу в плагиате и потребовал опровержения в прессе. Архипа Ивановича поддержали Крамской, Репин и еще несколько художников, подтвердивших, что Судковский "заимствовал" картину у Куинджи. Позже искусствоведы признали, что в "Ладожском озере" Куинджи впервые в живописи блестяще решил сложнейшую задачу, названную впоследствии художественным авторским открытием. Речь все о тех же камнях, видных сквозь толщу прозрачной воды...
В 1872 году после многочисленных прошений Куинджи, давно не посещавший академию, все-таки получил звание классного художника 3-й степени. Немало тому поспособствовал высокий художественный уровень его работ. Через два года на Международной выставке в Лондоне Куинджи получил бронзовую медаль за картину "Снег". На выставку в Вену академия отправила "На острове Валааме". Этот пейзаж и "Степь в цвету" купил для своей галереи Павел Третьяков. Для художника это был прорыв.
В 1876 году на 5-й выставке ТПХВ в Петербурге и Москве Куинджи представил картину "Украинская ночь", которую критик "Пчелы" назвал "самой яркой звездой всей выставки". Авторитетный критик Стасов уточнял, что молодой художник "пошел по своей собственной, крайне оригинальной дороге".
Через два года картины Куинджи "На острове Валааме", "Степь в цвету", "Чумацкий тракт в Мариуполе", "Украинская ночь" отправились на Всемирную выставку в Париж.
Буквально каждая его новая работа — восхождение. Куинджи все больше удивлял и приковывал к себе внимание. Наконец академия присвоила ему звание классного художника 1-й степени. В 1892 году он получил звание профессора, стал членом Совета Академии художеств, в 1909-м — действительным статским советником. Он активно участвовал в реформировании академии и возглавил собственную мастерскую с 20 учениками, куда престарелый Айвазовский лично привел своего внука...
ЗВЕЗДА, ПОРОЖДАВШАЯ НЕДРУГОВ
В выставках передвижников Куинджи участвовал с 1874 года, а полноправным членом Товарищества он стал в 1877-м. Однако первый биограф художника, Михаил Неведомский, справедливо подчеркивает чуждость Архипа Ивановича передвижничеству: Куинджи был далек от политики и социальных проблем. Смыслом жизни для него всегда было только искусство.
В ТПХВ Куинджи пробыл пять лет, но "руководящим курсом" Товарищества, видимо, стал тяготиться довольно быстро. После очередной выставки передвижников критика его работы отметила особо. Одна из газет писала: "Пейзаж Куинджи... совершенно убивает собой все другие находящиеся на выставке пейзажи, несмотря на то, что между ними находятся очень недурные вещи известных наших пейзажистов Клодта и Шишкина". Признанные мастера и 33-летний провинциал! Если Шишкин искренне ценил дарование Куинджи и дружески относился к нему, то Клодт затаил обиду. Но чем же отличались куинджиевские пейзажи? Более свободным, субъективным взглядом на природу, импрессионистическим восприятием — это было новшеством в русском искусстве. В 1874 году Крамской иронизировал: "Куинджи интересен, нов, оригинален, до того оригинален, что пейзажисты не понимают, но публика зато отметила..." А в 1879-м в "Новом времени" Стасов писал: "Куинджи — звезда, недавно поднявшаяся, имеет привилегию постоянно привлекать к себе много друзей, но порождать и недругов, и, что всего прискорбнее, последние чаще всего принадлежат к числу товарищей по художеству, своих братьев-пейзажистов. Многие из них относятся к Куинджи чуть не с ненавистью, уличают его в полном невежестве, в полном незнании техники дела и т.д.".
И вот — 7-я выставка передвижников, в которой Куинджи впервые участвовал как "полноправный товарищ" ТПХВ, стала последней передвижной выставкой с его участием. В апреле 1879-го газета "Молва" публикует статью, подписанную "Любитель", в которой резко критикуется творчество Куинджи — однообразие, злоупотребление особым освещением, стремление к чрезмерной эффектности — и все Товарищество передвижников. Выяснилось, что за псевдонимом скрывался передвижник Михаил Клодт. Куинджи пришел в ярость и потребовал исключить "Любителя" из состава объединения, но Клодт был профессором Академии художеств, и "товарищи" не решились. В январе 1880 года на правлении ТПХВ Куинджи объявил о своем выходе из объединения. Дружеские отношения со многими передвижниками он сохранил, бывал на собраниях, участвовал в делах общества, но на выставках передвижников больше не выставлялся.
Пожалуй, самая неприятная история случилась с Архипом Ивановичем в 1897 году. Как-то в канцелярии академии один из студентов не поклонился новому ректору, Антонию Томишко, просто потому, что не знал его в лицо. По требованию ректора, сторожа выставили молодого человека из канцелярии взашей. Тут уж возмутилось все студенчество и объявило забастовку. На Совете академии Куинджи предложил себя в качестве парламентера, но его предложение не приняли. Архип Иванович все равно отправился к студентам и пытался уговорить их вернуться в аудитории. Безрезультатно. В итоге часть студентов была исключена, а Куинджи в ультимативной форме предложили написать заявление об отставке. Прочитав эту бумагу, Куинджи потерял сознание и упал. Заметим, что в знак протеста против увольнения Куинджи академию оставили несколько его талантливых студентов.
ЛУННАЯ НОЧЬ
Самой известной картиной Куинджи стала написанная в 1880 году "Лунная ночь на Днепре". Еще не завершенную работу автор показывал в своей мастерской. В числе приглашенных были Менделеев, Полонский, Тургенев, Крамской... На званом вечере в присутствии великого князя Константина Константиновича Тургенев так восторгался полотном, что представитель правящей фамилии не преминул лично посетить художника. Увидев пейзаж, он немедленно выкупил картину за колоссальную сумму в 5 тысяч рублей. Но желающих иметь авторские копии "Лунной ночи" было столько, что Куинджи принимал заказы на повторения пейзажа.
Осенью 1880-го в здание "Общества поощрения художеств" выстроилась очередь на всю Морскую улицу — до самого Невского проспекта! Небывалый ажиотаж вызвала выставка одной картины из собрания великого князя — "Лунной ночи на Днепре". Успех был ошеломляющим. Некоторые зрители через лупу рассматривали светящиеся фрагменты и пытались разгадать тайну картины: или позади холста находится тайный источник света, или автор использует специальную "лунную краску"? Вообще, Архипа Ивановича постоянно подозревали в каких-то фокусах, обманах, химических опытах — ведь он дружил с самим Менделеевым! Поговаривали, что он пишет на перламутре, использует золотую пыль или золотую доску. И все эти загадки разгадали накануне масштабной выставки Куинджи специалисты Третьяковки. Выяснилось, что в составе красок на полотнах мастера нет никаких элементов, дополнительно привнесенных и отличных от состава любых красок! Так в чем же секрет? "В бoльшoм физичecкoм кaбинeтe нa yнивepcитeтcкoм двope мы, xyдoжники-пepeдвижники, coбиpaлиcь в oбщecтвe Д.И. Мeндeлeeвa и Ф.Ф. Пeтpyшeвcкoгo для изyчeния пoд иx pyкoвoдcтвoм cвoйcтв paзныx кpacoк, — вспоминал Репин. — Ecть пpибop — измepитeль чyвcтвитeльнocти глaзa к тoнким нюaнcaм тoнoв; Кyинджи пoбивaл peкopд в чyвcтвитeльнocти дo идeaльныx тoчнocтeй, a y нeкoтopыx тoвapищeй дo cмexy былa гpyбa этa чyвствительнocть". И он же отмечал: "Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи. Куинджи — художник света". Архип Иванович увлекался опытами с красящим пигментом и контрастом, что помогало ему создавать своеобразие "куинджиевских эффектов". Как утверждал Неведомский, в беседах с учениками художник часто "пускался в подробный анализ, приводил данные из физики, проверял световые эффекты, делал справки с законами отражения".
САМ-ОДИН
Работы Куинджи можно рассматривать вне его исторической эпохи и даже во вневременном пространстве искусства — они опередили время не только новаторством технических разработок, но и открытием новой, и по сей день непостижимой визуальности. Придя в искусство в эпоху реализма, он делает "исторически" два шага назад — к реализму романтическому — волнующему, таинственному, лермонтовскому. Если посмотреть на горные пейзажи поэта 1830-х и на куинджиевские горы, покажется, что ничего за полвека не изменилось. В природе — да, но не в искусстве! Незыблемость природы вдохновляла художника ее постигать, находя в ней лишь мимолетные, большинству людей незаметные перемены. "В картине должно быть внутреннее!" — говорил Архип Иванович своим ученикам, поправляя их пейзажные этюды. Заметим: не жанровые сцены в духе передвижников о тяжелой жизни русского народа, а виды природы — в ней необходимо было увидеть и запечатлеть "внутреннее"...
Художника не на шутку утомила шумиха вокруг его персоны. И он самоустранился. Точнее, занимался преподаванием, общался с небольшим кругом друзей, каждое лето ездил в Крым, где приобрел участок земли и построил скромное жилище, но "с середины 1880-х в его квартире водворяется тишина". Картин Куинджи никто не видит двадцать лет! Причины "молчания" до сих пор неясны, а слухи ходили разные: исписался, иссякли идеи, боится провала, ибо прошлого успеха повторить невозможно... Неведомский полагает, что художник пережил слишком много разочарований, связанных не только с людьми. Но и с "новой эпохой с новыми, резко отличными от прежних, исходными точками и задачами", которыми "он был застигнут в момент расцвета его творчества". В те годы он в полной мере воплотил в жизнь свою присказку: "Сам-один". Но писать "неистовый служитель бога искусства" не переставал, считая, что "талант — синоним труда, не трудиться — значит губить свои способности".
Последние тринадцать лет художник прожил в Биржевом переулке, в доме с мансардой, где была устроена мастерская с огромным оконным проемом и видом на стрелку Васильевского острова. В 1989 году, к 150-летию мастера, здесь был основан Мемориальный музей-квартира А.И. Куинджи. Обстановка свидетельствует об очень скромном быте этой семьи. "Будущую жену Архип Иванович встретил еще в юности в родном Мариуполе, — рассказывает заведующая музеем Елена Прасолова. — Она была из семьи преуспевающего купца Шаповалова-Кетчерджи, который не отдавал свою дочь за нищего художника. Упрямый Куинджи пошел на риск, одолжив для покупки недвижимости большую сумму под проценты. Он выкупил три доходных дома на Васильевском острове и к 40 годам стал обеспеченным человеком. Интересно, что сами Куинджи жили на съемных квартирах. Архип Иванович много денег отдавал на благотворительность, поддерживал и бедных художников, и студентов академии, и просто нуждающихся людей — к нему постоянно обращались с прошениями".
Свое отшельничество Куинджи ненадолго нарушил в 1901 году, устроив для друзей камерную выставку, на которой показал "Вечер в Малороссии", "Христа в Гефсиманском саду", "Днепр", "Березовую рощу". И снова стал затворником.
В конце 1908 года он пожертвовал в фонд созданного им "Общества художников имени Куинджи" землю в Крыму (225 десятин) и 150 тысяч рублей, на процент с которых студентам выдавались премии. В феврале 1910-го в присутствии президента Академии художеств, великой княгини Марии Павловны, состоялось торжественное открытие "Общества". А в марте, пишет Неведомский, "Архип Иванович составил завещание, по которому передавал "Обществу" все, что у него останется по день смерти: все находившиеся в его мастерской картины и все свои средства (из коих "Общество" обязано выплачивать ежегодно его вдове Вере Леонтьевне определенную сумму)...".
Много лет он страдал от болезни сердца, но всегда курил. Летом 1910 года в Крыму Куинджи заболел воспалением легких. Жена с разрешения врачей перевезла его в Петербург. Художнику становилось все хуже. В 68 лет он умирал мучительно, просил врачей дать ему яду, несколько раз пытался покончить с собой. "Вот вы ученый человек, — говорил Архип Иванович, — и перед вами лежит Куинджи: смотрите, он весь здоров! Вот мои мускулы, — он показывал свою голую руку и заставлял играть мышцы... — И только здесь что-то, только в груди... В природе должны быть средства для борьбы с этим, не верю, чтобы не было... Но вы не умеете найти". Выдвинул свое "почти гегелевское — определение: художник есть тот, кто умеет уловить и воссоздать внутреннее, единое, — ту жизнь и тот смысл жизни, которые как бы рассыпаны в частностях, раздроблены в них... Почему не умеют это делать врачи? И они должны уметь...". Когда пришел священник причащать его, он отказался, хотя атеистом не был.
Врач Гурвич оставил записи своих бесед с художником: "пессимизм сказывался и в оценке морального прогресса человечества; такой прогресс — самообман: человечество ни пяди не завоевало в области морали за все время своего исторического существования. Ни Моисей, ни Магомет, ни Будда, ни даже Христос ничего в этой области не сделали: не они переделали людей, а люди переделали их на свой лад, применительно к своим удобствам и потребностям; рабство всегда существовало и существует до сих пор; произошла только перемена названия: прежние рабы сначала превратились в рабов феодальных, а теперь их сменили рабы социальные. Он не видел выхода из современного царства собственности и собственников; "социализм может устранить много преступлений, много зла, может развить солидарность и любовь, проповедуемую христианством, но лично ему чувствовалась какая-то фальшь и здесь, что-то мертвящее, способное остановить жизнь. Жизнь представлялась ему, как сплошное единоборство двух начал — добра и зла. Борьба со злом необходима, но зло сильнее добра, и потому толстовское учение о непротивлении нежизненно... Не будь борьбы, зло одолело бы. И при борьбе-то, в лучшем случае, получается лишь равновесие. Он горько иронизировал над попытками соединить капитализм и его порядки с Евангелием и христианством: "Евангельская любовь — ерунда при наличности капиталистического строя! Вот почему духовенство — безразлично, к какому толку христианства оно ни принадлежит — играет фатально фальшивую роль. Это — "лавочка совести", он говорил о разлитом во всем мире первоисточнике всего сущего"...
В последний день Архип Иванович поднялся, в одном белье вышел на площадку лестницы и навалился всем телом на перила... Фельдшер, с трудом поддерживая грузного художника, повел его обратно в квартиру... Утром, в четверть восьмого, 11 июля 1910 года, на пороге квартиры мучения Архипа Ивановича прекратились...
В течение года "Общество имени Куинджи" разбирало в его доме творческое наследие. Главная интрига: покинула ли его муза, насколько бездарны его последние работы, созданные за двадцать лет уединения — не зря же он их прятал? Осталось 20 картин и многочисленные эскизы и этюды — превосходные, особенные произведения! Все сомнения в профессиональной состоятельности художника Куинджи были развеяны...
