История нравственного падения.
На днях мой пятилетний сын впервые участвовал в соревнованиях. По дзюдо. Ну подумаешь, "соревнования", суета сует, - снисходительно улыбалась я, и глаза мои, несомненно, лучились доброй мудростью, - ну, да пусть малыши повеселятся.
Когда мы прибыли на место, в стеклянных дверях спорткомплекса я увидела свое отражение: человек, которого я раньше считала собой, нес на на плече гигантский фотоаппарат, в кофре которого запросто поместился бы багаж пассажира поезда Калининград - Владивосток, на спине нес рюкзак как у физрука на пенсии, а на лице печать джихада. Из заплечного рюкзака торчал развевающийся по ветру бретонский флаг.
Мы вошли в вестибюль, и я увидела бумажную стрелку, на которой было подписано "дзюдо".
- Это там! - вскричала я и ринулась в направлении туалетов. Мой пыл оказался заразителен и передался группе людей, которые входили за нами, умиротворенно беседуя. Теперь они занервничали, бросили беседу и последовали за мной, стараясь обогнать друг друга. Вбежав под реющим флагом в туалеты, как Жанна Д"Арк во главе толпы, я осознала свою ошибку и побежала назад. Когда я, задыхаясь, догнала мужа, он уже неспешно взял необходимую бумажку с записью на взвешивание и усаживался на лавочке.
При слове "взвешивание" я так перевозбудилась, что годы йоги пошли прахом. "Взвешивание", этот синоним "Олимпийских игр", заставил меня немедленно расчехлить фотоаппарат и стремительно поставить все настройки в снайперский режим.
- Ах, здравствуйте, и вы тоже тут?! - подошла ко мне знакомая мама, бок о бок с которой мы читаем свои телефоны, ожидая детей во время тренировок, - Мой Луи нацелен на победу! У него такой боевой дух!
- Что победа, главное, участие, - хрипло сказала я и прищурила красные как у быка глаза.
- Вот и я говорю, лишь бы дети повеселились, - вставил мой муж и потрепал Антуана по голове, - Да, сынок?
- Умри, но победи, - прошипела я сыну и мелодично рассмеялась, повернувшись к мужу, - Конечно, милый, лишь бы повеселились, хо хо хо.
Та мама рывком затянула пояс на Луи, так, что он побледнел и захрипел, и они поспешили на взвешивание.
Тем временем Антуан снял один носок и мечтательно смотрел на потолок, разглядывая вентиляционную трубу.
- Сынок, - оскалилась я в нежной материнской улыбке, - Черт бы те.... прокля.... пожалуйста, милый, побыстрее!
Наконец, приготовления были окончены, и мы принялись ожидать, когда огласят нашу категорию (слово "категория" своим профессионализмом ласкало мой слух не хуже "взвешивания"). Антуан лежал на животе, болтая ногами. Луи играл в салочки с каким-то трехлетним дзюдоистом, который все время наступал на штанины своего кимоно и падал. А в рядах мам росло нервическое возбуждение.
- Луи, подтяни пояс! Луи, иди попей! Луи, Луи, Луи! - без остановки кричала та самая знакомая мама, рядом с которой мы сели, - Ты победишь, Луи, да?! Да, победа!
Я хмуро молчала, делая сотую фотографию моего сына со спины.
И тут нас вызвали на разминку. Антуан спокойно встал и пошел. А я заметалась, и забыв малолетнюю дочь в толпе, бросилась за ним по краю ковра, давя зрителей. Моя природная робость ушла, а зрение туннельно сузилось до окошка видоискателя. Выставив вперед фотоаппарат, как гаубицу, я шла напролом, раскидывая замешкавшихся прохожих.
В тумане по обе стороны от меня расплескивался чей-то кофе, обожженные и ушибленные люди вскрикивали, кто-то падал и откатывался из-под моих ног, но я не удручалась этими маленькими досадными проишествиями и мчалась вперед, размахивая бретонским флагом, а в моих жилах бурлили советские гены, требуя рекордных рекордов в рекордные сроки.
- ....Антуан! - услышала я имя сына среди прочих имен, прозвучавших в булькающем динамике. Мой фотоаппарат защелкал как автомат Калашникова, чуть медленнее чем мое сердце. Дальше, прорываясь сквозь горячечные провалы в памяти, я увидела, как Антуан выходит на татами и кланяется своему противнику, беленькому мальчонке с вихром на макушке и ясной улыбкой.
- Молодцы! - услышала я добродушный голос мужа, и затем чей-то хриплый крик на русском:
- Убей! Убей! По-бе-да!
И только пронзительный, тоскливый крик заглушал нас и вился как чайка над толпой:
- Луи! Луи! Луи!
Первый поединок кончился ничьей. Второй - иппон! - победой Антуана, а третий проигрышем. Оказавшись повержен на спину, Антуан не огорчился и с интересом принялся рассматривать потолочную вентиляцию в новом ракурсе.
Затем все закончилось. Я, тяжело дыша, опустила фотоаппарат. Сознание начинало возвращаться ко мне, приводя все новые и новые мучительные воспоминания о моем нравственном падении, и я с новообретенным пониманием и участием подумала о преступниках, совершивших правонарушение под воздействием аффекта.
- А на каком языке вы говорите? - поинтересовалась арбитр.
(о боже, я говорила?! а что?!)
- На русском.
(надо было соврать, что на фламандском - это объяснило бы некоторую жесткость).
В это время Антуану вручили медаль и билетик на бесплатный кусок пирога.
Мы повернулись друг к другу с мамой Луи. Обе были несколько бледны и смущены, как два убежденных вегетарианца, которые только что завалили и сожрали быка на пару.
- Луи прекрасно выступил! - соврала я, стараясь не выдать взглядом, что не отличаю Луи от других мальчиков в одинаковых белых кимоно.
- Антуан был великолепен, он очень... очень... интегрирован! - отозвалась она.
Мы помолчали и стали спешно прощаться. Вечером я взяла томик с закладкой с прикроватного столика, задумчиво посмотрела на обложку: "Самадхи в медитации. Продвинутый уровень" и подумала, что стоит завтра сдать эту книжку в библиотеку. И так на два года просрочила.
В темноте что-то звякнуло. Антуан перевернулся во сне на другой бок, на пижаме у него была надета медаль.
