Принято считать, что в ноябре 1917-го года, накануне революции, Российская империя находилась в шаге от победы, вследствие чего одним из основных обвинений в адрес большевиков является заключение сепаратного Брестского мира с Германией и выход России из Первой мировой войны. В этом решении критики видят предательство Антанты, работу на германский Генштаб, но главное — это то, что Брестский мир якобы лишил Россию плодов уже почти завоёванной победы.
Мнения на этот счёт разделяются.
Одни считают, что Германия уже была обескровлена (надо полагать, на фоне Российской империи?), и держалась буквально из последних сил. Фронт мог рухнуть в любой момент, и решающий удар русской армии в духе Брусиловского прорыва принёс бы долгожданную победу.
Другие, всё же признавая наличие проблем, соглашаются с тем, что победоносное завершение войны Российской империей в духе эйфории августа 1914-го было невозможно. Но, говорят они, можно же было просто досидеть в окопах? Без решительных наступлений, а всего лишь продолжая сковывать немецкие силы, и внося свой вклад в общую победу?
Давайте предположим, что Октябрьской революции не случилось, у власти осталось Временное правительство, никакие агенты германского Генштаба не стали устраивать сепаратных переговоров о мире, и разберёмся:
— В каком состоянии русская армия подошла к ноябрю 1917 года?
— В каких условиях предполагалось продолжать войну?
— Могла ли в этих условиях русская армия наступать?
— Каково было действительное состояние Германии к октябрю 1917-го?
— Что могла реально получить Россия в случае победы в составе Антанты?
И, наконец, злободневный вопрос — а какое же в действительности влияние на ход войны оказали действия большевиков по заключению мира?
Состояние армии после Февральской революции
После настоящей бури, бушевавшей в армии весь март-апрель, к началу июня в войсках установилось шаткое равновесие. Как можно обобщить из доклада командующего Западным фронтом генерала Деникина от 04-го июня 1917-го года, к началу летнего наступления положение в армии оценивалось следующим образом:
— Северный фронт все еще находится в состоянии брожения, братание* продолжается. Отношение к наступлению в пехоте отрицательное, лучше в кавалерии, хорошее в артиллерии.
— На Западном фронте положение неопределенное.
— Юго-Западный — отмечается некоторое улучшение настроения. Братание почти прекращено.
— Румынский — особого улучшения не наблюдается, пехота наступать не желает, местами проблески отрезвления, братание почти прекращено. Наиболее крупные беспорядки (неисполнение оперативных приказов, неповиновение, оскорбление и истязание начальников) имели место на Юго-Западном и Румынском фронтах, именно в 7-й армии и в 7-м Сибирском корпусе, в котором более 10 тысяч отказались исполнить приказ стать на позицию, обе дивизии корпуса решено расформировать, но уверенности в возможности приведения в исполнение указанного распоряжения Временного Правительства нет.
163-я дивизия, приведенная к порядку назначенным для сего отрядом без кровопролития.
*братание – взаимное прекращение солдатами обеих сторон боевых действий, организация встреч на «нейтральной земле», хождение «в гости» в чужие окопы, явное выражение нежелания воевать друг против друга. Крайне разлагающее для армии явление, всячески предотвращавшееся командованием вплоть до применения пулемётов и артиллерии по братающимся (авт.)
Из доклада Деникина от 11-го июня, и телеграмм командующего Юго-Западным фронтом генерала Гутора верховному главнокомандующему от 30 мая — 01 июня 1917 года, по армиям картина была следующей:
3-я армия:
Лучше других 20-й корпус, где особенно 28-я дивизия не внушает никаких сомнений в своей боеспособности. Несколько слабее пехота 15-го корпуса. Еще слабее 35-й корпус; в нем 55-я дивизия, на настроение которой крайне вредно подействовала агитация члена Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов солдата Михайлова
10-я армия: общее настроение к наступлению скорее отрицательное.
Наиболее крепким следует считать 1-й Сибирский корпус, а в нем 1-ю Сибирскую дивизию; 2-я Сибирская дивизия уже слабее, а еще слабее 16-я Сибирская дивизия; в общем в этих дивизиях имеется по одному полку (8-й и 61-й), где по настоящее время происходят эксцессы на почве выполнения боевых приказов. Нехорошо настроение и в 132-й дивизии.
- 2-й Кавказский корпус особенно болезненно переживает переход от старого режима к новому и, по оценке командующего армией, 2-я Кавказская гренадерская, 51-я и 134-я дивизии по своему настроению небоеспособны; лучше других 1-я гренадерская дивизия.
- 38-й армейский корпус настроен спокойнее; 62-я, 69-я и 175-я пехотные дивизии по настроению признаются средними; лучше и крепче других 11-я Сибирская дивизия; в 81-й пехотной дивизии три полка благополучны, в одном ведется большевистская агитация.
- 3-й армейский корпус еще не окреп нравственно после Червищенской неудачи; крепче других 27-я и 73-я дивизии.
В общем у командующего армией нет твердой уверенности, что войска армии выполнят свои боевые задачи.
2-я армия: настроение войск хуже, нежели в других армиях, и, по-видимому, значительно хуже, чем это представляется.
- 3-й Сибирский корпус пережил большие волнения, но вполне успокоился, и теперь хуже других настроены 7-я и 17-я Сиб. дивизии.
- В гренадерском корпусе серьезных эксцессов не было, настроение корпуса в общем неопределенное.
- В 9-м корпусе в 42-й и 168-й дивизиях настроение в общем хорошее, в 5-й дивизии и особенно в 19-м пех. Костромском полку настроение плохое.
- В 50-м корпусе во всех дивизиях настроение спокойное; эксцессов нет.
- В 10-м корпусе хорошее крепкое настроение в 31-й и 9-й дивизиях, среднее в 112-й и плохое в 169-й дивизии, в которой было много эксцессов.
7-я армия: Лучше всех дух во втором конном и сорок первом корпусе, неопределенно в 3-м Кавказском, тридцать третьем и шестнадцатом корпусах.
- 7-й Сибирский корпус – эксцессы, отказ выполнять боевые приказы. На позицию из состава корпуса заступило около 2,5 полков.
- 41-й корпус – готовность наступать.
- 3-й Кавказский корпус – настроение улучшается.
- 33-й, 16-й корпуса – налаживается, но довольно туго.
59я дивизия — общее ухудшение, отказ почти всех рот занимать окопы
8-я армия: оздоровление продолжается при широкой плодотворной работе комитетов. Идея наступления еще не проникла в массу, но есть части, согласные наступать. Братание почти прекращено. [В] общем эта армия еще не способна наступать.
- 11 корпус – настроение неясно, наступать не готов.
- 59 дивизия – общий отказ занимать окопы.
- 18 корпус – улучшается.
48-й и 659-й полки – отказы заступать на позиции.
11-я армия:
85-й Сибирский стрелковый полк отказался заступить на позицию.
32-м корпусе 627-й полк, вопреки приказа начдив, хотел самовольно сменить позиции, 419-й полк — инцидент улажен содействием делегатов армейского комитета. 625-й полк по настроению небоеспособен, держит себя вообще вызывающе.
Особая армия — настроение улучшается, беспорядки имели место в одном из полков 130-й и 177-й дивизий, ликвидированы под угрозой расформирования полков.
По докладам черноморцев, объехавших наиболее больные части: в седьмой армии резолюции фронтового съезда приняты армейским комитетом единогласно. Большевиков нет. Опыт показал, [что в] большинстве случаев масса поддается влиянию агитаторов, и как только последние перестают влиять (а это случается, когда солдатам дают возможность лично разобраться в волнующем их вопросе), наступает успокоение, и переболевшая часть становится иногда более прочною в смысле настроения, чем остальные.
Подводя итог, можно сказать следующее: наступать были готовы только отдельные, особо «крепкие» части, как правило, 1-2 дивизии на армию. Примерно половина частей к наступлению относилась отрицательно, но была готова занимать позиции. И, наконец, значительное количество дивизий (либо полков в их составе) были категорически против боевых действий как таковых, вплоть до отказа заступать на позиции.
Наиболее крепкими и лояльными частями являлись артиллерийские, как обладавшие наиболее образованным контингентом, в значительной части сохранившие кадровый состав. Следом за артиллерией по лояльности были кавалерийские части, что объясняется как тщательной подготовкой, так и малым их задействованием в кровопролитных наступлениях в связи с политикой сохранения кавалерии как «стратегического резерва» для прорыва в Германию. Более детально о роли кавалерии в Первой мировой войне можно прочитать в книге М. Оськина «Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне». Неудивительно также и то, что кавалерийские части стали надёжной опорой командования в подавлении солдатских выступлений. Пехота же, вынесшая на себе основную тяжесть кровопролитных боёв, была в целом крайне негативного мнения о дальнейших наступлениях, но всё ещё была готова терпеть тяготы войны.
Если и была возможность «просто досидеть в окопах» до победы, то эту возможность нужно было использовать именно в мае-июне 1917-го года. Пусть с большими проблемами, пусть с нежеланием частей заступать на позиции, пусть с постоянными митингами, но сохранить армию как нечто управляемое ещё было возможно.
Могла ли русская армия наступать?
Длительная передышка для России была жизненно необходима, чтобы навести порядок в армии, попытаться наладить разваливающийся тыл и укрепить серьёзно пошатнувшуюся власть внутри страны. Но, уступая давлению Антанты и действуя в её интересах против интересов России, Временное правительство вместо передышки организовало так называемое «Июньское наступление», оно же «Наступление Керенского».
Начатое 6 июля (18 июня) 1917-го года наступление изначально было обречено на провал.
Во-первых, к этому времени «наступление Нивеля» на Западном фронте уже было отбито, и германцы были свободны в перемещении резервов. Во-вторых, оно не имело какой-то конкретной, понятной солдатам, стратегической цели. И, в-третьих, как уже понятно из вышеизложенного, армию нужно было хотя бы на некоторое время оставить в покое. В итоге, эта авантюра привела к закономерному результату: распаду армии практически на глазах.
На Северном и Западном фронтах наступление как таковое не состоялось — после продолжительной артиллерийской подготовки и захвата первых позиций войска отказались идти дальше. Первоначальному относительному успеху наступления Юго-Западного фронта командование было обязано ещё более плачевному состоянию Австро-венгерской армии: 11-я и 7-я армии достигли только тактических успехов, и уже 6-го июля прекратили наступление. 8-й армии генерала Корнилова удалось прорвать фронт противника на всю глубину и развить наступление, взяв до 7 тысяч пленных, но и её порыв угас уже к 13-му июля виду стремительного разложения даже успешно наступавших частей. Не возымели эффекта ни разъезды по войскам представителей армейских комитетов, депутатов Думы и даже лично выступления перед солдатами самого Керенского.
Не достигнув ничего, русские своим наступлением разворошили осиный улей: восприняв угрозу всерьёз, австро-германцы сосредоточили значительные резервы, в том числе переброшенные с Западного фронта, и уже 19 июля перешли в мощное контрнаступление со стратегической задачей разгрома Юго-Западного фронта и выхода в тыл Румынии. Не выдержав удара, 11-я, а следом за ней и 7-я с 8-й армии начали отступление, продолжавшееся вплоть до 29 числа.
Общую степень разложения прекрасно характеризуют непосредственные участники событий.
Телеграмма командующего 11-й армией генерала П.С. Балуева в Ставку от 12 июля:
По воле и доверию начальства я принял 11-ю армию. Прибыв, я немедленно отправился в расположение корпусов на фронт боя, решившего участь нашей обороны на Тарнопольском участке. Ознакомившись с настроением войск, я – в ужасе от этого позора и гибели, которые грозят России и революции. Многие части представляют собою необученные недисциплинированные вооруженные толпы, не только не оказывающие никакого сопротивления противнику, но зачастую разбегающиеся от одного намека на его присутствие. Натиск же небольшой части противника заставляет отходить целые полки и дивизии. Таким образом 10 и 11 июля армия потеряла всю местность между реками Серетом и Гнезна к югу от Тарнополя, а в ночь на 12 июля гвардейские полки от одного намека, что их обходят, очистили Тарнополь. N [73] корпус, который должен был быть на левом фланге армии, буквально разбежался, не имея даже против себя сколько-нибудь значительных сил противника, и до настоящего времени не собран. В общем, армия бежит. Где удастся остановить противника, трудно даже предугадать. Весь командный и офицерский состав бессилен что-либо сделать, за исключением подвига самопожертвования…
Трагизм высшего командного состава заключается еще в том, что вместо того, чтобы преданные долгу части обращать против врага, он должен их направлять для усмирения взбунтовавшихся полков и целых дивизий в тылу и для прекращения мародерства и грабежей. Необходимость опереться для восстановления порядка на ряды войск и на части, верные долгу, приводят к междоусобию в среде армии, что постепенно превращается в новый вид разложения ее.
Главнокомандующий генерал Брусилов, доклад от 16 июля:
Чтобы вернуть боеспособность армии, надо дать дисциплину войскам. Прежнюю дисциплину полностью восстановить нельзя, и теперь желательно обсудить меры, которые могли бы поднять дисциплину и авторитет начальников и сделать войска послушными. Ведь теперь надо сутки и более, чтобы уговорить части идти выручать товарищей. Во время последних боев войска торговались, митинговали целыми сутками и иногда выносили решения не идти на помощь соседним частям. В результате полная неудача. Без всяких разговоров, при малейшем нажиме дивизии разбегались, не слушая ни уговоров, ни угроз. Все это происходило от того, что начальники от ротного командира до главнокомандующего – не имеют власти.
Командующий Северным фронтом генерал Клембовский, доклад от 16 июля:
Северный фронт находится в состоянии разложения. На правом его фланге в 12-й армии развал достиг крайней степени, братание идет вовсю, попытки офицеров прекращать братание оканчиваются неудачей, если применяются против братающихся пулеметы, то толпа солдат набрасывается на них и приводит их в негодность. До какой степени дошло моральное разложение, видно хотя бы из того, что прислуга города Риги ездит по праздникам на балы в глубокий тыл немцев, проводит там ночь и к утру возвращается, пропускаемая нашим сторожевым охранением. Без сомнения, противник пользуется этим в целях разведки. Все, что у нас делается, все становится известным противнику. […] Даже Двина не препятствовала братанию, так как солдаты переплывают ее на лодках.
Командующий Западным фронтом генерал Деникин, доклад от 16 июля:
Я застал Западный фронт в полном развале. Это меня, признаюсь, угнетало. Ни из донесений, которые я получал в бытность мою начальником штаба Верховного главнокомандующего, ни от генерала Гурко, когда принимал от него фронт, я не мог почерпнуть сведений, рисующих истинное положение Западного фронта. Но все вскоре разъяснилось. Войска до некоторой степени были послушны, пока образ их действий был пассивный, но как только потребовалось от войск проявить активность, развал обнаружился в полной силе.
В течение двух-трех недель, путем чрезвычайной работы командного персонала удалось развернуть 10-ю армию, но при каких условиях: 48 батальонов отказались идти в бой. Один из трех ударных корпусов развернулся, другой разворачивался две-три недели, третий совсем не развернулся. В частях царили неповиновение, разбои, грабежи, опустошались винокуренные заводы. Некоторые части, как, например, 703-й Сурамский полк, потеряли человеческий облик и оставили воспоминания на всю жизнь.
Отчаянные попытки «закрутить гайки» в форме введения военно-революционных полевых судов, приказов стрелять «предателей Отечества», выставления «надёжных полков» для разоружения бунтующих никакого эффекта не дали, момент уже был упущен, и ситуация стремительно выходила из-под контроля. Наоборот, части, до того казавшиеся «крепкими», при попытках разоружения неподчиняющихся сами начали разлагаться, и примыкать к бунтовщикам. Отчаявшись восстановить контроль над войсками, Временное правительство перешло к практике формирования добровольческих «ударных батальонов», «частей смерти», включая печально знаменитый женский батальон, из числа лояльных солдат, декларировавших ведение войны до победного конца, но это было уже агонией. Таким образом, за месяц боёв в военном плане не было достигнуто какого бы то ни было положительного результата. Более того, положение Юго-Западного и Румынского фронтов многократно ухудшилось. В политическом же плане «наступление Керенского» стало настоящим самоубийством, последним гвоздём в гроб русской армии.
Итак, ответ на вопрос, могла ли армия наступать, однозначен: нет. Армия стала небоеспособной ещё после Февральской революции, и её возможности хотя бы держать фронт были загублены «Наступлением Керенского».
Но, может быть, армия, пусть и в разложившемся состоянии, пусть и бунтующая, но могла бы просто досидеть в окопах до конца войны? Увы, нет, и причиной тому катастрофа с транспортом.
Как писал в своей книге «Военные усилия России в Первой мировой войне» генерал Н.Н. Головин:
К осени 1916 г. после двухлетней форсированной работы в движении на железных дорогах чувствовалась затрудненность. Увеличился процент неисправных паровозов, начал серьезно нарушаться порядок вагонообмена между дорогами театра военных действий и дорогами внутренней сети. Дорогам необходим был некоторый отдых для урегулирования их хозяйственных нужд. Однако непосредственно вслед за окончанием перевозок на Юго-Западный фронт вновь потребовалась перенапряженная работа, вызванная новыми оперативными перевозками. В сентябре 1916 г. против центральных держав в союзе с нами выступила Румыния.
…
Длительное чрезмерное напряжение сил железных дорог начало чувствоваться все сильнее. Неоднократно в узлах создавались заторы, что отражалось на работе ближайших перегонов. Затруднения эти бывали настолько серьезны, что иногда возникала необходимость направлять войска на некоторых участках походным порядком по очень тяжелым в это время года дорогам. По мере увеличения количества наших войск в Румынии все большее число поездов требовалось для снабжения их всеми видами довольствия, что еще сильнее затрудняло оперативные перевозки.
Для того чтобы работа железных дорог театра военных действий была вполне обеспечена и чтобы при срочных перевозках был налицо соответствующий подвижной состав, значительный процент паровозов, вагонов и платформ был изъят из ведения Министерства путей сообщения.
В первый период кампании, когда весь подвижной состав был в исправности и когда подвоз из внутренних районов государства различного рода снабжения был сравнительно невелик, отрицательные стороны этого разделения резко не сказывались. Но по мере увеличения доли больных паровозов, вагонов и платформ и значительного возрастания нарядов на подвижной состав железные дороги, остававшиеся в распоряжении Министерства путей сообщения, оказывались все более и более не в состоянии обслуживать жизненные интересы страны. Во второй половине 1916 г., когда железные дороги доходили до полного переутомления, железнодорожный транспорт, обслуживающий страну, окончательно расстроился. Это сильно подняло волну общего недовольства.
Летом 1917-го года положение с железнодорожным транспортом приближается к катастрофическому (из доклада начальника военных сообщений Г.У.Г.Ш. начальнику генерального штаба от 17 июля 1917 года):
Докладчик признает положение отчаянным и ухудшающимся с каждым днем; распад дисциплины, как в армии, растет; производительность рабочей силы заметно упала.
…
Ремонт паровозов, нормально определявшийся в 15 % от общего числа паровозов и державшийся в среднем за весь 1916 год около 18 %, достиг в настоящее время 24 % (при максимуме на некоторых дорогах 35–40 %). При этом в январе месяце % был около 18-ти и затем с марта стал быстро возрастать. В результате, несмотря на общее увеличение числа паровозов, по сравнению с тем же периодом в 1916 г., в настоящее время, свыше тысячи штук; число их, находящееся теперь в действии, по сравнению с тем же периодом 1916 года, все же на 400 паровозов меньше.
Ожидать какую-либо существенную помощь от имеющих поступить в текущем году до 375 паровозов, в счет заказанных в Америке 2400 паровозов, не приходится, так как предполагаемое до 1 января 1918 года поступление не составляет и полных 2 % от всего числа, тогда как ремонт легко может упасть к концу года на еще большую величину. Многие из находящихся в работе паровозов работают уже через силу, и, если не будут приняты все доступные меры к поднятию продуктивности работы, положение грозит к зиме катастрофой.
…
Все предпринятые и осуществленные меры по развитию узлов и постройке вторых путей в целях усиления пропускной способности остаются сейчас неиспользованными ввиду полного расстройства и упадка провозной способности. Сравнение данных за 6 месяцев текущего года с таковыми же за 1916 г. показывает, что в этом году вывезено на 700 000 вагонов меньше, т. е., имея в виду, что речь идет только о груженных вагонах, в этом году недовезено за шесть месяцев 700 000 000 пудов груза.
Средняя ежедневная погрузка:
в 1916 году – около 37 200 вагонов
в 1917 году – около 31 800 вагонов
т. е. упала на 5400 вагонов.
В ноябре снабжение войск практически прекратилось. В разговоре управляющего военным министерством генерала Маниковского и главковерха Духонина 3 ноября 1917-го главным интендантом были озвучены следующие сведения:
…запасы муки на Севфронте на один день, на Запфронте на четыре, на Ю.-З. фронте на девять и Румфронте – шесть; запасы крупы на Севфронте на двенадцать, на Запфронте на шесть, на Ю.-З. фронте на восемь, на Румфронте на пять; запасы зернофуража на Сев.-3ап. и Ю.-З. фронтах на два дня, а Румфронте на пять дней. Все эти запасы разбросаны ничтожными количествами по всем фронтам, ни в одном магазине нет такого количества, которое можно было бы подать экстренно к пункту оперативного сосредоточения.
Я отправляю с Ю.-З. и Румфронта на Зап. и Севфронт по пятнадцати вагонов в день муки из тех запасов, которые путем реквизиции собираются войсками Ю.-З. и Румфронтов, но так как и там запасов нет, то эту меру можно применять только несколько дней. Сейчас на Зап. и в особенности на Сев. фронтах за отсутствием муки многие хлебопекарни прекратили выпечку хлеба. Сейчас первая, двенадцатая и пятая армии переходят на расходование последних запасов сухарей, им несомненно грозит голод, если немедленно не будут поданы изнутри России те количества муки, крупы и зернофуража, которые назначены планом, сообщенным мною «грамотею» и министерству продовольствия; вообще же говоря, сейчас необходимо для спасения оперативного положения направить муку и крупу на Сев. и Зап. фронты изнутри России в том количестве, в каком это окажется возможным в крайнем напряжении погрузки и отправки. Что касается теплых вещей, то необходимо выполнить план отправки этих вещей на фронты, который имеется у «грамотея», так как все равно больше вещей, чем указано в плане, внутри России нет. Последние десять дней высылка совершенно прекратилась, необходимо возобновить со всей возможной энергией, тогда положение с теплой одеждой будет терпимо; положение же с продовольствием, особенно же с мукой, за прекращением работы мельниц в Одессе, за отсутствием угля и за рядом незакономерных действий отдельных групп населения в Херсонской и Полтавской губерниях, по моему мнению, основанному на цифрах и ежедневно получаемых от армий телеграммах, уже катастрофическое.
Телеграмма командующего Западным фронтом генерала Балуева от 5 октября 1917 года:
От продкомов городов фронта постоянно поступают требования отпуске продовольствия населению, подкрепляемые ссылками на могущие быть эксцессы, погромы. Таким образом, на фронт, находящийся крайне тяжелом положении, надвинулась новая грозная опасность со стороны голодного населения, угрожающая полным крахом снабжения. Со времени моей телеграммы № 58302 о переходе на один фунт хлеба и семь восьмых фунта сухарей прошло 13 дней. За это время недовоз муки выразился в 68 процентах, сухари на исходе, придется есть подвижные запасы, то есть лишить фронт последнего ресурса на случай движения. Последствия такового положения памятны.
А ведь обо всём этом предупреждали ещё в апреле, на совещании в Ставке 12 апреля 1917г:
I Доклады представителей центральных управлений выяснили:
1) По интендантской части. – Запасов в стране для полного продовольствия армии недостаточно.
Мы не только не можем образовать на фронтах запасов, но не будем получать ежесуточную потребность.
Надо: или уменьшить в районе армии число ртов и число лошадей, или уменьшить дачу.
Последнее опасно, а потому надо уменьшить число едоков.
…
II Железнодорожный транспорт.
Находится в значительном расстройстве и даже при условии отыскания запасов – мы не можем подавать одновременно на фронт запасы для ежедневного довольствия и для образования запасов, – без наличия коих (хотя бы на двухнедельную потребность) нельзя начинать каких-либо операций.
До заключения Германией перемирия со странами Антанты оставался ещё год, а армия Российской империи уже находилась на грани голода, проедая последние запасы, ввиду невозможности транспорта доставить необходимое. Таким образом, простое продолжение войны, даже без активных наступательных действий, было совершенно невозможно. Миллионы людей на фронтах в преддверии зимы ожидал самый настоящий голод, и роспуск армии по домам стал окончательно неизбежным, независимо от «окраса» власти во главе государства. Немедленное прекращение давно уже непосильной для страны войны являлось вопросом выживания России, и большевики прекрасно это понимали.
Таким образом, ответ на вопрос: «могла ли русская армия просто подождать в окопах победы?»однозначен: нет, не могла. Армию ждал голод и окончательный распад.
Состояние Германии
Обычно, когда речь заходит о Брестском мире, противники его заключения напирают на то, что Германия, якобы, находилась на последнем издыхании, поскольку капитулировала всего через год после Октябрьской революции. Большевики же, ликвидировав Восточный фронт, продлили Германии жизнь, иначе крах постиг бы её намного раньше.
Как мы уже увидели, скорейшее заключение мира к октябрю 1917-го было уже крайней необходимостью, вызванной обстоятельствами отнюдь не политического характера, но, даже если бы таковых не было, ждать падения Германии осенью 1918-го года было крайне опрометчиво.
Ещё осенью 1916-го разгром Румынии серьёзно улучшил положение Центральных держав в войне на истощение, в первую очередь в части продовольствия и нефти.
Осенью 1917-го немцы последний раз испытали на прочность русский фронт, проведя Рижскую операцию. Сама по себе, операция не преследовала крупных стратегических целей. Основной её задачей была «обкатка» в боевых условиях тактических новшеств, разрабатывавшихся немцами с 1916-го года: тактики штурмовых групп, короткого огневого налёта, и других.
Несмотря на ограниченные цели Рижской операции, результаты превзошли все ожидания: потеряв всего 5 тысяч человек, немецкая 8-я армия нанесла полное поражение русской 12-й армии, занимавшей сильные позиции на Западной Двине. Русские оставили Ригу, потеряв до 10 тысячубитыми и 15 тысяч пленными, оставив немцам трофеями 273 орудия (включая 83 тяжёлых), 256 пулемётов, 185 бомбомётов, 48 миномётов, 111 000 артиллерийских снарядов, не считая прочего имущества. В октябре к ним присоединились ещё до 20 тысяч пленных, 141 орудие и 130 пулемётов, захваченных в ходе Моонзундской операции по овладению островами в Балтийском море.
Эти операции наглядно показали немцам окончательную потерю боеспособности русской армией.
К ноябрю 1917-го германцы успешно завершили продолжавшиеся почти 4 месяца оборонительные бои на Западном фронте (3-е сражение у Ипра), отбив массированное наступление английской армии, также известное как «битва при Пашендейле». Несмотря на все усилия, включая активное использование танков, авиации и даже подземных подрывных работ, англичане достигли лишь тактических успехов, понеся значительно большие, чем у немцев, потери.
Особенно хорошо характеризует состояние Германии тот факт, что, несмотря на продолжавшуюся тяжёлую оборонительную операцию на Западе и ряд атак на Востоке, Германия смогла скрытно подготовить и провести одно из самых успешных своих наступлений.
24 октября на Итальянском фронте был нанесён мощный удар скрытно переброшенных немецких дивизий, приведший к полному краху итальянцев и серьёзному повышению боевого духа издыхающей Австро-Венгрии. Продолжавшееся до декабря наступление привело к потере Италией 256 тысяч пленных при 40 тыс. убитых и раненых. Италия была фактически выведена из войны, Англия и Франция впервые оказались вынуждены снимать дивизии непосредственно с Западного фронта, и спешно перебрасывать их на помощь союзнику, чтобы избежать его окончательного краха. Данная операция стала известна как «Разгром у Капоретто».
В итоге, благополучно отбившись на Западе, наглядно увидев слабость России на Востоке, поддержав Австро-Венгрию и до крайности ослабив Италию, Германия начала готовиться к решающим наступлениям 1918-го года.
Но, может быть, именно действия большевиков по разложению армии (обычно сильно преувеличиваемые), а затем заключённое перемирие позволили немцам перебросить дополнительные силы с Восточного фронта? Увы, это не так.
Достигнув пика численности в августе 1917-го, после Июньского наступления, объединённые силы Центральных держав насчитывали 124 дивизии на Восточном фронте, из них 84 немецких и 35 австрийских, 2 болгарских и 3 турецких (на Румынском фронте), и это пик численности на Востоке за всю войну, даже в период наступлений 1915-1916 года.
- К ноябрю с фронта были сняты 4 немецких, 5 австрийских и 1 турецкая дивизии.
- В ноябре уехали ещё 6 германских и 1 австрийская дивизии.
- В декабре на Восточном фронте всё ещё находятся 65 немецких и 31 австрийская дивизия, что, внимание, соответствует уровню лета 1916-го года, в самый разгар Брусиловского прорыва.
Постепенный вывод войск продолжался всю зиму, и лишь в апреле 1918-го года число немецких дивизий резко сокращается до 32, а австрийских до 21.
Вплоть до этого момента давно уже переставший существовать Восточный фронт продолжал приковывать к себе силы противника, не уступавшие в численности летним кампаниям 1915-1916 года. Ни отражение наступлений Антанты, ни подготовка собственного решающего наступления в марте 1918-го не привели к спешному сворачиванию Восточного фронта. Если большевики и были агентами немецкого генштаба, то облегчать ему жизнь они явно не спешили.
На 21 марта 1918 года якобы нееспособная Германия имела на Западном фронте 193 пех. дивизии против 171 пех. и 9 кав. дивизий Союзников, то есть, обладала достаточным перевесом для осуществления своих планов по сокрушению Антанты, независимо от того, был ли Восточный фронт, или нет. На тот момент на Востоке всё ещё оставалось 70 дивизий, из них 43 германских.
Таким образом, Германия к моменту Октябрьской революции обладала достаточным запасом прочности, и даже вполне могла решить исход войны в свою пользу, если бы ей действительно гарантировали на Востоке ещё в ноябре 1917-го, что Восточный фронт не будет представлять угрозы. Однако немцы вплоть до весны 1918-го продержали там совершенно избыточные силы, упустив свой шанс на разгром Западного фронта до прибытия американцев.
Плоды победы
И, наконец, последний вопрос: а что же именно потеряла Россия, не дождавшись победы?
Обычно озвучивается цель обладания Проливами, которыми русское командование грезило 150 лет. Но Антанта совершенно не гарантировала Проливы России в каких-либо официальных документах, ограничившись лишь «вербальной нотой», и, раз уж взять их самостоятельно русским не удалось, то зачем на послевоенной конференции их России отдавать? Взять же их самостоятельно не было в 1917-м году уже никакой возможности. Контрибуции с разорённой войной Германии не удалось получить в полной мере даже Франции с Англией, несмотря на оккупацию промышленных районов.
Это, собственно, всё, что Россия могла бы получить сугубо в теории. А вот на практике она уже потеряла, и потеряла очень многое.
Прежде всего, в результате Великого отступления была потеряна Польша и часть Прибалтики. О послевоенной независимости Польши успел высказаться ещё Николай Второй, а Временное Правительство подтвердило это Антанте. Польша на момент 1915-го года это почти 25% промышленного потенциала Российской Империи, и вернуть её под своё крыло было возможно только действительным разгромом Австро-германского фронта, что после провала наступления 1916 года стало очевидно невозможным.
По итогам войны Российская империя осталась должна странам-кредиторам 17 годовых бюджетов, что никак не могло не сказаться на послевоенных переговорах. Из каких средств выплачивать долги государству, истощённому войной, с полностью разрушенной инфраструктурой, потерявшей 25% своего промышленного потенциала?
Вопрос риторический.