У Иоганна Дройзена в трехтомной «Истории эллинизма» много интересных сюжетов. Один из них – про малоизвестную Ламийскую войну, которая стала первым камешком, который покатился с горы, построенной Александром Македонским.
Как только весть о смерти Александра докатилась до Греции, первыми забузили, конечно, Афины. Ну это естественно - колыбель демократии, всё такое. Лидеров промакедонской партии быстро выставили за дверь, в том числе и Аристотеля (за то что он имел наглость и неосторожность когда-то учить ненавистного Александра премудростям наук). Философ бежал на остров Эвбея, где вскоре умер от болезни желудка. Но Аристотелю, можно сказать, повезло. Потому что наиболее яростных промакедонцев вообще побили камнями под вопли воодушевленного демоса.
Тут же нарисовался товарищ по имени Леосфен Афинянин, который немедля стал агитировать за войну с Македонией и параллельно собирать наемников. Его поддержали, наемников наняли, и войско двинулось на север, в сторону Македонии. Наместником там в это время был Антипатр, парень весьма осторожный и не вполне решительный. С грехом пополам он собрал кое-какое войско, весьма незначительное (основные силы - ветераны армии Александра - были в Азии и только-только начинали движение в сторону Греции) и заперся в крепости Ламия.
У Леосфена были неплохие шансы. Если бы он, используя подавляющий численный перевес, додавил Антипатра, вся Греция поднялась бы с колен и тогда ход истории, возможно, был бы совсем другим. Но... Нелепая случайность сломала все перспективы.
Леосфен проверял боевые порядки своих осаждающих Ламию войск, неосторожно высунулся из окопа и тяжелый камень, посланный далеко вперед мускулистым македонским пращником попал ему точно в темя. Через три дня Леосфен умер. А вскоре из Азии подошел полководец Кратер с закаленными в боях македонскими ветеранами, которые персидского царя Дария имели, и для независимой Греции все закончилось, толком не успев начаться. Дольше всего сопротивлялась Этолия, свободолюбивые Афины сдались раньше всех.
Вот так метко брошенный безвестным пращником камень меняет ход мировой истории. И еще мораль: у таких воодушевленных торопыг, как Леосфен, мудрой политики не может получиться в принципе.
