Если на перевал – это серьезно, это – дааа... Но «межперевальный прогон» – это ж статистика, некатегорийно... Ну-ну. А когда с утра – речка, в которую и медведь не везде сунется, за ней – бурелом с осыпями и болотцами, после – нехилый набор высоты по ребру пирамиды и на сладкое – ночевка на плато, «уложенном» камнями...
…Так мы и не поняли, одобрил хозяин всея тайги устроенную нами перепланировку вверенного ему бурелома или просто махнул на нас лапой и решил не связываться…
Скорее все-таки одобрил, хоть это на первый взгляд и странно, – но больно уж оставленный им четкий красивый след походил на… печать: мол, пришел, увидел,.. утверждаю. Ну как-то так. Хотелось думать. Во всяком случае, ломать же ничего сгоряча не стал. И нас не заставил срочно подорваться и вернуть «ранее установившийся естественным путем сучье-веточный хаос при-лево-карагемского пространства на участке кадастровый номер такой-то»…
Но главное – он был. И он ушел. И это был он. Не сомневался никто. Особенно после моего живого и свежего (не менее свежего, чем след) рассказа про утреннее отряхивание у палатки после, очевидно, утреннего же омовения…
Ночной приход медведя (ну наконец-то!) нас заметно взбодрил. Не столько, может, приход, сколько уход. Причем без последствий. И, странное дело, после этого, после того, как «наш» мишка нас посетил, мы… больше его (их) не ждали. Не караулили, не выслушивали по ночам шорох их шагов в журчаниях ручьев и осыпи камешков, и даже следы на тропе среди дня – не выискивали. Я просто дальше их не помню. Были ли? Не были ли? Все равно! Мишка – состоялся, хватит. Один на поход – словно выписал кто-то, словно другого, второго, третьего – не положено: так заведено…
Смех.
ПЕРЕПРАВА
…Однако хорошо смеется тот, кто утром… переправился через Левый Карагем. Да, пришлось. День снова начался речкой. Уже в который раз. Ведь даже под Абыл-Оюком, чтобы от треугольного (медвежьего тоже) озера попасть на ледник, нам пришлось перескочить через… ну ручей, но хороший такой, бурный ручей. А еще одним утром раньше, отказавшись от пути по сыпухе водопадной стенкой, мы – правильно – зато форсировали речку. «Толстенькую» такую настоящую речку… Ну, про вчера не вспоминаем – два подряд перехода – и это лишь начало, за день воды было много…
Но вся она как будто бы вернулась Левым Карагемом. Даром, что утро. Даром, что река бежит с ледника. Даром, что чуть опала за ночь. Воды в ней все равно было много. А нам – мы поняли это, вычислили, просчитали и прочитали (были с собой два описания сходных маршрутов, с которыми время от времени сверялись) – нам-таки надо на тот берег. Так будет лучше.
Черт, вот надо ж было вчера строить стоянку! – полагалось бы воскликнуть в сердцах: на том берегу ведь – видели же – отличная манящая каменная площадка, там не то что две, там на целый отряд палаток можно было понаставить! Полагалось вроде воскликнуть, но… никто и не подумал: буреломная стоянка вышла – просто чудо, спали мы просто волшебно, ну и – мишка, след… восхитительное утро!
Ладно. Ну что, поплыли? А как же.
Прямо у стоянки, прямо с пляжика, отмеченного медвежьим следом, в реку не сунешься: глубока, широка, полноводна. Пошли повыше, за вчерашним островком река была мельче, а почти что от острова на тот берег и вовсе переброшено бревно. Но тонкое. Течение же везде – бурное. Речку просто захлестывало от собственной силы, мощи, полноты. Она неслась скоро, вприпрыжку, очень-очень куда-то спеша.
Я пойду по бревну, – сказал я. Там глубоко! – воскликнули (вот тут – воскликнули) ребята. Там глубоко, – согласился я, – зато за бревно можно хорошо держаться и здесь – короче. Да берег-то там обрывистый, глянь, – убеждала Лена. Залезу, – оценил я. Снял кроссовки, штаны – свои чудесные непромокаемые штаны – и пошел. Плавки у меня были промокаемые. И они промокли. Потому что воду на меня закидывало так, что сзади, за спиной она вихрилась аж до середины рюкзака. Но промокли только плавки. Чуть-чуть. По кромке. Зато как меня не снесло – не знаю, счастье, что бревно лежало надежно.
Ребята перешли спокойно. Ну, спокойнее, скажем так. Выше по течению русло было много шире, река как бы «растекалась», становилась куда как мельче, билась на несколько рукавов каменистыми «намывами» – по этим рукавам Андрей всех и повел. Это было проще, безопаснее, но – сильно дольше. Дольше топать ножками по камням. Но ведь проще. И безопаснее. Так зачем я рисковал и купался? Ноги. Все из-за них.
НОГИ
Ног не было. Не то чтоб вовсе, нет, слава богу, никуда они не делись. Но ноги – это же, чтобы ходить. А они – не… Это был уже восьмой день, если что. И мы шли. Все время. Вверх, вниз, сильно вверх, очень круто вверх, вперед, вперед, снова и долго вперед. Ну нет тут троллейбусов! Только ножками. Такая, как говорит мой сын, сложилась у нас привыча.
И ноги пострадали. Они снашивались. Особенно резко и быстро – в мокроте. Которая преследовала нас от самых Шавлинских озер. Мы убежали от дождя, но от сырости – нет. Я – все еще(!) – нес в рюкзаке так и не высохшие, а промокшие еще там, на озерах, вещи. Что-то мы время от времени подсушивали, удавалось. Чуть-чуть. Но ноги почти постоянно, почти у всех были мокры. Влажны. Сыры. И им (ногам) это не нравилось. Нам тоже. Начались мозоли, «натоптыши», а значит – мазание кремами и пр., бинтования, наложение пластыря. Кристина, помню, едва ли не каждое утро «упаковывала» чуть ли не каждый пальчик в отдельный «спас-пакет» из марли-бинтов-мази-пластыря. Роскошно смотрелось. Только больно шлось.
И дошлось. Вчера, промочив левую ногу при наведении (еще вместе с чехами) переправы через левый приток Правого Карагема, к вечеру я ее почти потерял, она просто сопрела в мокром насквозь ботинке, который вечером сохнуть уже и не думал (не то что в палеве солнечного дня). И буреломную стоянку строил, нарядно обутый в ярко-розовые девчачьи сланцы (своих не имел за неопытностью). При этом они, конечно, поминутно сваливались с ног, поскольку держались только на носочках. При этом я, хромая на все две, переваливался, должно быть, как тот косолапый. Кстати, кто знает, может мишка, притаившись, наблюдал все это и принял нас – из-за этой вот «родственной» манеры хождения – за своих? Потому и помиловал?
Я не один маялся. Куда как хуже было Кристине – ее самые старые из всех трекинги разваливались буквально на глазах, мы их латали и чинили постоянно. Меньше всех, пожалуй, жаловался Иоанн (трекинги новые, взятые специально под этот поход и чуть-чуть больше размером, считай – разношенные), еще меньше – Андрей. Но у него Lowa, вы помните, мотайте на ус. Да намотали уже. Кстати, чтоб уж добить, – помните еще чехов? Их было шестеро, помните? Так вот. У всех. Шестерых. Чехов. На ногах. Были трекинги. У всех – Lowa. Что характерно – по паре на каждого. То есть какое-то время вместе с нами по тропам Алтая шли аж 14 (включая Андреевы) ботиночка Lowa. Многовато на 12-то человек. Но недостаточно.
И все, точка. Больше я про эту марку не говорю, все сказал.
Возвращаясь к реке: идти босыми ногами (а иначе – никак, потому что обувь уже наконец-то нужно было кровь из носу высушить) по голым, временами острым, а что хуже – внезапно и невидимо острым камням, идти в бурном потоке (а он оставался бурным даже на мелкой воде), идти без поддержки или держась за руки – тем самым то ли держа, то ли роняя товарища, одним словом – ненадежно… Идти ТАК на таких ногах было невозможно. Оттого я и предпочел «немножко утонуть в обнимку с бревном». Но быстро. Да, камни ноги терзали. Да, вода жгла. Но зато опора – целое тебе дерево! И я даже на берег влез, и все – босыми схоженными ножками. А потому что – надо идти!
ТРОП НЕТ
Чуть вернемся к уже сказанному (и даже опубликованному): одиночество. Здесь, в походе, на Алтае, оно очень наглядно, прямолинейно измерялось… шириною троп. До Шавлинских озер тропки были – что тебе автобан. Широки, хожены, вдобавок людны. Местами – многолюдны. Тебя без конца кто-то спешит догнать, кто-то идет навстречу. Не помедитируешь. И само Шавло – как апофеоз, как восклицательный знак этого туристического столпотворения. Точка поклонения, цель, конец тропы.
Которая, меж тем, не кончилась. А… истончилась. Далее, вплоть до Перевала, она уже не так явна. Местами путается. Местами теряешь. Срываешься, уходишь, петляешь… Но тропа есть. Даже на курумнике, на камнях, сырых, только-из-под-дождя – ее все равно замечаешь. А с нею: здесь кто-то есть, был, будет… Нить, нити – путеводные, тупиковые, всякие – вьются, теплятся, тлеют.
Перевал все это обрезает. За ним уже нет россыпи. Но есть – путь. Он понятен, он виден, оче-виден. Им идешь. К тому же, мы шли вместе с чехами. И это даже «увело» как-то незаметно в Шавлинскую… эру. Да, даже тогда Шавло и все что до – было уже далеко-далеко, в преданиях, в дыму времен.
Но переправившись через Левый Карагем, мы будто рухнули: троп нет. Одни. Всё. Здесь – НЕ ходят. А если ходят, то редко, редкие и… не всегда так, чтоб люди… Медведь вот, например. Он же – понятно-ясно – здесь, куда он делся. Мы не наивничали, полагая, что переправившись через речку, которая нам по пояс (и то местами), ушли от него навеки. Ему что Левый Карагем перейти, что Правый, причем, что справа налево, что слева обратно – как мигнуть. С его-то массой. Это ж медведь. А Карагемы (оба) явно не относились к тем рекам, что сносят и носят медведей…
В общем, тропы дальше если остались, то только – явно – звериные. А звери не ходят на перевалы: зачем? Тропы петляли, рвались, возникали. Даже, можно сказать, рождались, но… их больше и чаще не было, чем было. И тем не менее, мы каждый раз за них хватались. С радостью. Вставали на тропу. Очередную. Чтоб почти тут же – потерять. Опять.
Так и шли.
Нет, продирались. Рвались. Лезли. Перли. Напролом. Потому что – бурелом. Он как будто переправился вместе с нами и шел, не отставая, а – обступая и забегая вперед. И… не пускал.
Нет, бывают в пути перевалы. И даже Перевалы. Это – трудно. Это – нужно преодолеть. Это все знают. Но межперевальные переходы – это как бы не считается. Ну что там. Из точки А в точку Б, задачка первого класса. Некатегорийно. Незачет. Пусть так. Как правило. Но вот этот трек восьмого дня – в зачетку внести стоит. Он был самый короткий из всех. Он прервался ночью в самом неподходящем месте. Потому что он был – тяжелый. Самый, пожалуй, тяжелый дневной переход. Из всех тех, что «от точки А до точки Б», то есть, исключая перевалы. Да и то – лишь некоторые.
Но вернемся на тропу. А ее нет…
НЕВЕРОЯТНЫЙ ТРИП
Сносило все: косынки, коврики, все, что прицеплено к рюкзакам, и даже сами рюкзаки – пыталось. Развязывало шнурки. Постоянно. Без конца. Ни разу нигде никогда ранее и после не развязываемые шнурки (по крайней мере у меня) – развязывало. Много раз. Сучки, ветки, целые деревья, стволы, охапки стволов – наклоненные, переплетенные, упавшие, падающие, гниющие, сгнившие, распавшиеся в мох и пыль, торчащие из воды, висящие над водой, воткнутые еще в землю, но с вывернутыми уже корнями – все вот это вот древесное безумие, еще при этом то карабкаясь в горку, то вжимая нас в речку, то вдруг прерываясь «полянками» березки, то – одумавшись – наваливаясь всей своей «живописностью» снова – все это несло-вело-рвало нас несколько часов. Весь левый берег Левого Карагема (красивейшая, кстати, речка!) до долго-долго-долго-черт-ну-когда-ж-уже!-жданного левого же притока мы просто… да уворачивались просто от нависающего, спотыкающего, тыкающего то в лоб, то в живот, сбивающего и заслоняющего все леса.
Это не был трэк, это не был поход. Это был – прорыв. С порывами. Димка где-то разодрала ладошку. В самом незаживаемом, на сгибе, месте. И весь остальной путь – как примета: Димка с вечно развевающимся распустившимся с ручки бинтом: не держался. Но она – хоть бы раз захныкала по этому поводу. По другим – бывало. По этому – да ну!
«Сбрасываемые» местами в реку, мы – вот дожили! – принимали эти отрезочки вынужденного мокрого пути за счастье – настолько осточертел бурелом. И, добравшись наконец до притока, пошли вверх по нему… ручьем. Параллельно, к счастью, бежал, верней нырял и прятался, терялся и вился тоненький ручеек. Очень тоненький в довольно широком русле, выложенном камнями, – по ним мы и стали взбираться. Кончился бурелом. Начался набор высоты. Пока – слабый. Пока.
Ручей венчался снежником. Снежник, как казалось, как могло быть, висел карнизом над речкой – притоком Левого Карагема. Но дальше – только по нему, по снегу. И никак никуда больше. Щупали, опасались, шли. Недолго, к счастью. До момента решения. Простого решения: либо налево через реку и наверх. Либо направо, не переправляясь, но тоже наверх. Либо по желтой левой горке. Либо по зеленке правой.
Никогда мне не нравился желтый цвет. Но и зеленый – не так чтоб из любимых. Как выбрать? Коллегиально…
Казалось, очевиднее – направо и зеленкой. Аргументы: не переходить речку, но главное – эта «зеленая» горка – на той же стороне, что и перевал Томич, наша следующая «точка взлета», к которой мы теперь и стремились. То есть так – к нему ближе, так – правильней. Что нас смутило? Неясности. Нечеткости. Странности. Какие-то что-то. Необъяснимо. Даже сейчас, разглядывая под лупой фотографии того и этого вариантов, – не могу понять, вспомнить, объяснить.
Но мы пошли налево. Через реку (взята одним прыжком, с камня на валун, но с подстраховкой: опасливо). И – на желтую горку. Она хоть в целом чуть ниже, но подъем был резче, круче. Причем идти – ребром. Представьте пирамиду. Любую. Вам – на вершину или куда-то туда, пока нечетко ясно. Но без вариантов – по ребру, по самому лезвию. Так тонко, что слева и справа – опа, и катишься. Не обрываешься, слава богу, как в бездну, но – все равно вниз. Надежно. Гарантированно...
И все же – по желтой.
Спорим. Даже сейчас. Когда уже все прошли. Да надо было там направо! По зеленке! Положе! Зеленее!
Стойте. Ну пошли бы мы по зеленке направо, а Карагем? Левый? Долина вся. Вот это вот – петля, петля, изгиб, нырок, меж елей, горок, пригорочков – змейкой? Да с ледников, да несколькими потоками, да круто-круто вниз. И это все – просматривается… на сколько?.. на десятки километров? Сколько там? Дали. Алтайские дали. Причем не писанные тем, который Сальвадор-однофамилец...
Пойди мы по зеленке – увидели б все это? Не заслонило бы? Заслонило б. Та же желтая горка и встала б поперек. Скорее – да. Тогда в чем дело? Правильно пошли. Потому что, если не увидеть – то зачем? Зачем ходить-то? Чтобы вверх-вниз-вперед, чтобы преодолеть? Ну да, и в этом есть смысл. Какой-то. Но все ж главное – это видеть. Увидеть. Как можно больше. Потому что – красота…
Так что – вперед, налево и наверх. По желтой.
ВВЕРХ!.. ВНИЗ!.. ВВЕРХ!... О КОЛЕБАНИИ ВЫСОТ
Это лишь казалось, что будет тяжко, невозможно. Возможно. Но… очень тяжко. А может и ничего – тот бурелом?.. ну этот, что полого-то все. И камушки там местами, и полянки плешками, и речкой кое-где, ах да, в болото встряли, и ветки, ветки, ветки… Но хоть не вверх, хоть не по- на- грани… Как выбрать. Тем более, когда и то, и это – в один день, подряд. Просто дар судьбы!
…А Иоанн тем ходом считал муравейники. Их было – море. Он сообщал. Я сбился. Одно время их стало 17, потом было 34. Кажется. Возможно. Уточню. Если помнит...
А мы все лезли. Шли, тащились, падали, сидели, ждали, снова… вверх! Все ради этого. И – смотрели. Жадно. По сторонам, назад… Как это… широко! Просторно, горно! Высь. Мы – высоко. И – только мы. Пока, конечно, если б не сорваться…
Гора, чуть извиваясь, тянула нас наверх всей тонкой желтой ниточкой тропы своего ребра. Мы балансировали, втягиваясь, веря… И вот вершина. Не перевал. И не сюда нам. Не в расписании. Не в цели. Нет нигде. Но мы – мы наверху. Надо ли? Остановились, может, в полусотне метров ниже: не тратить силы. Которых, кстати, почти и нет. Как и – времени. День унесся вместе с Карагемом – Левым – в Карагем же, уже единый. И дальше – ниже. Мы – отсюда – даже видим, где он, этот день, примерно тает. И оттуда тянет ночью…
Опять решать. Наверх? До самой-самой хоть не плановой, но все-таки вершины? А дальше? Встать за ней? На ней? На склоне? А завтра – там, тем склоном, идти? Спускаться? Что? Ведь Томич – по карте – по ту сторону притока. Того самого, левого притока, что за нами огибая желток горы, несся в противоход, чтоб врезаться в виток Левого Карагема – там-откуда-мы-как-бы-только-что-но-так-давно-пришли.
…Наверх идет Кристина. Одна. Чтоб посмотреть. Мы – отдыхаем. Коротко. Давай!
Обернулась скоро, хотя казалось – вечность. Там – некуда – вот коротко итог. И следующим утром, «обтекая» эту горку справа, мы понимали: да, некуда б тут было бы, все так. Как днем раньше (которым мы пока еще идем) некуда бы было правым, «медвежьми» берегом Левого Карагема – обрыв обрывом елки вниз валил: все неприступно, так что верно, что утром – перешли.
…Но вечером… Теперь – раз не вверх, то… вниз?! Кучу метров – вниз?! Кому, зачем, за что мы дарим эту драгоценность – набранную высоту?! Какого черта?! Но это горы. Тут – только так. То вверх. То вниз. Опять, опять, опять. И мы пошли спускаться. Над спуском – более-менее приемлемым – мы и стояли. Потому Кристина и ушла наверх одна, что это, здесь вот прямо, – была точка выбора. Очередного. И выбор был неоднозначный: высоту сдаем. Что тоже, кстати, не так-то просто. Спуск, вроде б обещающий сыпуху, сыпухой не был. Вернее, был – нежирной. Не толстенькой. Склон камнями был лишь едва присыпан, под ними – жесткий. И крутой вдобавок. Сошли. Скатились. Сверзились. А как иначе.
Все в этот день давалось как-то трудно. Внизу рассыпалась надежда: с высоты казалось (надеялось), что на какой-нибудь из нескольких каменных «ладошек» над берегом притока можно все же разбить палатки. Но – нельзя. Не встать. А это значило – наверх! Да еще бегом! Не споткнись о речку.
Споткнулись, кстати, пришлось даже разуться: не перепрыгнешь. Зато, тихо перейдя (а ноги-то все те же, плюсом один день), нашел два сердца. Сразу. Подряд. Буквально – вырвал из-под ног ребят. Одно – что из трех пород камней, но маленькое, – уволок с собой. Оно было вторым в моей коллекции. Сейчас надежно перешло в собственность супруги: красиво. Хотя и чуть сурово. Ну так тогда и было – в точности, так что – лучший символ, правильный.
…И все же – вот теперь – зеленкой. Той самой, правой, что ближе и теснее к Томичу. Той самой, что раньше – много раньше – не рискнули. Теперь же – только так. Мы поднимались словно в ночь: она спускалась. Как будто шли навстречу. К счастью, от реки по полной набрали во все емкости воды: верх был непонятен, а стоянка – неизбежна.
«Допрыгнув» сколько можно, сколько – на разум опираясь – еще можно было пробежать, остановились: ставься. Хочешь не хочешь, есть где или нет – пора.
И НА КАМНЯХ СТОЯТ ПАЛАТКИ
А негде. Два камня. Как фундаменты домов, верней – сараев. Возвышаются над сплошной березкой. Может быть, на них? Топтались так и этак: как будто бы, ну может быть, но на самый только если крайний-крайний случай… А может быть, в березку? Да, прямо по верху, чуть подкосив? Не то?
Андрей – один – ушел разведать горку, так поздно нас принявшую. И не с распростертыми объятьями…
Нам бы полчаса. Проснуться чуть пораньше. Чуть реже отдыхать в пути. Чуть менее буреломный бурелом. Чуть более пологой желтизны на противоположной горке – чего б-нибудь и где-нибудь подсэкономили бы – и все в порядке, мы прошли б чуть дальше, дойдя до более-менее пригодных не то чтобы полян, но – плоскостей. А сейчас… Мы были почти еще на склоне. Поросшем сплошь березкой. Цеплявшейся за камни вместо почвы… Безысходность. И – все гуще ночь.
Давайте на камнях, – Андрей нашел плато… Ну не то чтобы плато… Большой навал камней, где – можно. Хоть кое-как, но все-таки приткнуться. И начали моститься. Были чуть более ровные местечки, но смущала повышенная каменистость. Сместились «в травку», то есть – травка как бы есть, в камнях, которых – чуть как будто меньше. Но здесь зато – не так полого. Некогда! Сюда! Может, попробуем настил? Из плоских плит? Их – во множестве вокруг – и мелких, и больших. Да-да, мостим! Но – нелепость, понимаем. К сожалению, нескоро: камни острыми краями прорвут палатки – не успеешь пикнуть. Ровнять, подгонять, «бетонировать» их нечем. И некогда. Долой! Все что настелено – долой! И просто – травка, чуть-чуть – березки для уплотненья ямок, впадин, предохранения от камней, которых – тьма. Не выбрать, не выколупать, не закидать… И – круто, склон, уклон, палатки «потекут»… Что делать. Валим, вытряхнув, все рюкзаки. Так край – один и хоть чуть-чуть – под «детскою» палаткой приподнят. Спасло, но мало. И – коврики под низ, чтобы «пол» не пробили (не прожали) камни.
Мы спали – хуже не бывает. Скатываясь вниз, боясь прорвать, утечь, все время подкарабкиваясь кверху. По сути, и не спя. Мне всю ночь снилось, что я – огромный, огромнее всех окрестных скал и длиннее выпрямленного в струнку Карагема – обречен прилечь меж гор, ворочаюсь меж ними, накалываясь на вершины, извиваясь в ущельях. А меняешь позу, отлежав бочок, опять: то скала упрется в печень, то затылком двинешь по вершине… Трудно быть великаном. Уж лучше – космонавтом.
КАК СТАТЬ КОСМОНАВТОМ
Мы увидели звезду. Когда поставились и что-то ели. Сварилось что-то как-то между делом. Палатки вынесли все нервы, силы, аппетит. Жевали. И увидели звезду. Она висела низко. Над горами, временами – как будто даже между. Яркая. И – двигалась! Не быстро, но перемещалась. Звезды так ненормально себя как будто б не ведут. Конечно, они тоже как бы «летят», но их путь длиннее и – черта два заметишь. А эта – оп, и уже на две ладошки «свалилась» с той вершины, синеющей в почти что черном небе, над которой вроде бы висе- стоя- замерла еще недавно.
Но звезда была живая. Летит. Так может, – станция? МКС? А почему бы нет? Но мы – не астрономы. Может, нет. Какая разница. Тогда мы верили – да, станция. И так было… теплее. Потому что – там… люди. Не смейтесь. Знаю – глупо. Но ближе их точно не было. Мы так ощущали. Мы сами – так же вот почти – висели убегающей звездой – пускай не в самом-самом небе, как она, но где-то совсем-совсем под ним… Горы в ночи как будто наклонились все к земле. Чуть-чуть. Но стали каплей ниже…
…мы спали, подкарабкиваясь вверх…
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки
