«…Русский народ,…хоть и склонен ко лжи, как всякий народ, долгое время пребывавший в рабстве, в искусстве ценит жизненную правду». И.С.Тургенев. Из Дневников Э. и Ж. Гонкуров.
Есть объективное мнение о писателе, тем более, о писателе такой величины, как Иван Тургенев. А есть субъективное, личное мнение. Насколько же отличаются друг от друга эти портреты! Как портреты двух разных людей. Объективное взвешенное мнение сложится по мере чтения трудов писателя, изучения биографии, литературоведческих материалов. Но оно будет опосредованным, процеженным через массив информационных пластов, встреча с писателем Тургеневым будет сознательно запланирована и рационально осуществлена. Не каждый к этому готов и невольно уклоняется. Но жизнь хитра на выдумки, встреча может произойти случайно, и неподготовленный человек внезапно окажется под впечатлением. Удивится, задумается.
Из таких неожиданных встреч складывается хаотическая, но убедительная мозаика субъективного мнения. Даже не мнения – отношения. К примеру, моего отношения к Ивану Тургеневу. Раз, и вдруг с души свалился камень, лежавший там со школьных времён. Писатель предстал в моём обновлённом сознании достойным русским человеком, спокойным, добрым, искренне любящим свою землю и населяющих её людей, способным глубоко уважать чужую землю и её людей. Человек мира. Отношение, понимание Тургенева и его творчества обновилось невольно, непредвзято. В какие-то три приёма.
Вот первая после окончания школы встреча с Иваном Тургеневым. Я с неудовольствием беру у дочери книжку «Записки охотника», которые она не хочет читать. Придётся читать ей вслух. Есть задание на лето. Уже август. Солнце вздувает занавески в открытых окнах деревенского дома, где мы в полдень прячемся от жары. В глубине комнаты на кровати с позванивающей скрипучей сеткой спит глава нашей семьи. Над ним на стене на гвозде на ремне висит его ружьё, которое в урочный час непременно выстрелит. Мы – стрелянные воробьи, мы точно знаем. Под кроватью развалилась наша собака. Она тоже спит. Всё главное начнётся с первыми сумерками.
Раскрываю книжку и начинаю с «Малиновой воды». Существо моё настолько противится Тургеневу, что мне ни на секунду не приходит в голову, что записки-то охотничьи… Негромко читаю, дочь слушает и вдруг взволнованно прерывает меня:
- Как, аглицкий али фурлянский?! Аглицкий – сеттер, а фурлянский, это какой?
В изумлении смотрим друг на друга, мысленно догоняя Тургенева.
- Фурляндией, кажется, называлась в народе Германия… - говорю я.
- Германский, - значит, немецкий! Немецкая легавая. Курцхаар. Это ведь наша... - шепчет дочь страшным шёпотом.
Собака открывает глаза и крутит ими, не поднимая головы, не меняя положения поджарого тела, крапчатых лап, замшевых коричневых ушей. Мы смотрим на неё новыми глазами.
- Ну, читай, читай же! – умоляет дочь. – Это же про нас. Дай мне, я сама буду читать.
- Не дам, я тоже хочу! – и снова смакую с начала, то и дело прерывая чтение радостными восклицаниями: «…В начале августа жары часто стоят нестерпимые. В это время, от двенадцати до трех часов, самый решительный и сосредоточенный человек не в состоянии охотиться и самая преданная собака начинает «чистить охотнику шпоры», то есть, идёт за ним шагом, болезненно прищурив глаза и преувеличенно высунув язык, а в ответ на укоризны своего господина униженно виляет хвостом и выражает смущение на лице, но вперед не подвигается».
И я уже влюблена в Ивана Тургенева! Не минуло и тридцати лет со дня окончания школы. «Записки охотника» проглочены с наслаждением, с повторениями полюбившихся мест. Собака отныне стала «фурлянским пёсиком». Тургенев вошёл жизнь, как родственная душа. Но пока один, без длинного шлейфа отцов и детей.
Следующая неожиданная встреча состоялась, когда я задумалась, что такое добро, и, рассматривая его, в частности, как человеческое деяние - помощь, спасение, подаяние, - стала искать в Интернете ссылки. Среди прочих выпал «Нищий» из «Стихотворений в прозе» Тургенева. История воспринимается биографическим фактом из жизни писателя, написана от первого лица. Вкратце суть истории: у автора не было с собой денег, и он только пожал протянутую за подаянием руку нищего, «красную, опухшую, грязную», со словами: «Не взыщи, брат; нет у меня ничего, брат». На что тот ответил: «Это тоже подаяние, брат». После чего Тургенев уходит с замечательным выводом: «Я понял, что и я получил подаяние от моего брата». В крошечной бытовой сценке, в диалоге двух обычных людей – невиданный размах высоких жестов. Готовность идти навстречу друг другу. Готовность по достоинству оценить акт доброй воли. Внесословное равенство широких душ. Моё расположение к Тургеневу дополнилось большим уважением к нему.
И ещё один яркий штрих к портрету классика окончательно утвердил моё мнение о Тургеневе, как о человеке достойном, искреннем, располагающем к доверию. Неторопливо прочитав скучноватые социальные романы братьев Гонкуров, я добралась до их дневников в конце той же книги, и обнаружила интереснейшие сведения о Тургеневе. Он раскрылся передо мной в полную ширь русской души. Я вдруг поняла, что он же Иван! - сказочное олицетворение русского менталитета, - легко, свободно, добродушно представительствует перед всем миром от лица России.
Живя в своей стране, на земле своих предков, мы не задумываясь, говорим «мы», понимая себя частью своего народа. В отношении всех прочих жителей земли говорим «они». Так же, выезжая за границу, определяем самих себя, как «мы», включая в это понятие свою неразрывность с временно оставленной родиной, как бы выступая здесь от неё, а в отношении местного населения говорим «они».
Сложнее складывается самоопределение тех, кто едет из России за границу работать, жить, - навсегда. В массиве чужого народа переселенцы неизбежно соединяются в языковые диаспоры и по самоощущению дистанцируются от местного населения. Они успешно работают, учатся среди иноязычных систем, но круг общения роковым образом ограничивается диаспорой, где в отношении народа приютившей их страны фигурирует понятие «они», а в обращении к своим, оставшимся в России, – «вы». Поэтому всё, что не «они» и не «вы», - это «мы» - узкий круг данной диаспоры.
Среди уехавших моих современников я знаю только один пример, когда человек вошёл в среду другого народа и слился с ним до «мы», при этом остался в таких же отношениях с родиной, причисляя себя к её народу и тоже сохраняя с ним искреннее «мы». Уникальный психологический феномен - понимать себя как «мы» в массиве любого народа, и чужого, и своего исконного. Такой человек не сравнивает, не сопоставляет, не отвоёвывает позиции, а входит в новую среду с открытым сердцем, как родной, и занимает там место, предназначенное именно для него. Такие люди – редки. Иван Тургенев один из них. Всего лишь три внезапных столкновения лицом к лицу. Всё, что я узнала о нём позже, только подтвердило скорый вывод, укрепило уважение к Тургеневу и восхищение его личностью.
Человеческий лик Тургенева, - искренность, естественность, мягкий юмор, доброжелательная правота, - виден и в откликах современников, и во всех его собственных строчках достоверным, не искажённым, таким же, как в жизни. Это важнейшая черта творчества Тургенева – ясное отражение лица автора во всех его произведениях. Отсюда настойчивое желание новых встреч. Нельзя полагаться на случайности. Пора читать.
Из «Дневника» Эдмона и Жюля Гонкуров:
…У Тургенева глаза как небо. Добродушное выражение глаз еще подчеркивается ласковой напевностью легкого русского акцента…
Тургенев шумно высказывает свое восхищение …способностью вызывать смех, которую он ставит очень высоко…
…Когда ему грустно, когда у него дурное настроение, двадцать стихов Пушкина спасают его…
…Воспоминания о его детстве …о бурях возмущения, какие вызывала в его юной душе всякая несправедливость.
Он рассказывает о своей любимой собаке, которая словно разделяла его настроение…
В России я, возможно, не первый среди русских писателей, но поскольку в Париже другого нет, ведь вы согласитесь, что первый русский писатель здесь все-таки я? …В глазах Тургенева заиграла лукавая славянская улыбка…
…У нас в России как бы стоят по кругу все старые русские, а позади них толпятся молодые русские. Старики говорят свое "да" или "нет", а те, что стоят позади, соглашаются с ними. И вот перед этими "да" и "нет" закон бессилен, он просто не существует…
Мне для работы нужна зима, - говорит Тургенев, - стужа, какая бывает у нас в России, мороз, захватывающий дыхание…
Его тянет вернуться на родину труднообъяснимое чувство потерянности…
Тонкий наблюдатель и искусный рассказчик, Тургенев представляет в лицах все три поколения крестьян: …можно только удивляться тому, как много узнаешь от этих людей, темных, невежественных, но постоянно и сосредоточенно размышляющих в своем уединении.
…Славянский туман - для нас благо... Он укрывает нас от логики мыслей, от необходимости идти до конца в выводах... У нас, когда человека застигает метель, говорят: "Не думайте о холоде, а то замерзнете!" …А у меня мысль о смерти сразу же тускнеет и исчезает.
1883 г. Пятница, 7 сентября. Богослужение у гроба Тургенева вызвало сегодня из парижских домов целый мирок: людей богатырского роста с расплывчатыми чертами лица, бородатых, как бог-отец, - подлинную Россию в миниатюре…
Из воспоминаний П.Д.Боборыкина (Тургенев дома и за границей):
Он один только из русских сделался достоянием всего Старого и Нового Света. …В нем даже враги нашего отечества видят выражение лучших сторон русской интеллигенции, самых светлых и двигательных упований нашего общества...
Он был едва ли не единственным русским человеком, в котором вы (особенно если вы сами писатель) видели всегда художника-европейца, живущего известными идеалами мыслителя и наблюдателя… Просто человеком, русским барином, помещиком, охотником он бывал для простых людей: крестьян, местных обывателей на своей родине или же в случайных столкновениях в дороге…
…Он всегда выделялся не одной только своей огромной фигурой и живописной головой, а манерой держать себя, особенным выражением лица, интонациями голоса. … Звук остался чисто русский: слабоватый, более высокий, чем можно было ожидать от такого тела, и опять-таки барский…
И несмотря на то, что руки и ноги у Тургенева были большие, походка замедленная и тяжеловатая, в нем жил настоящий барин, все приемы которого дышали тем, что французы называют distinction (изысканностью), с примесью некоторой робости. Вот эта душевная черта тоже чисто русская, я бы сказал даже - дворянски русская. …Всякий иностранец, если б он наполовину столько жил на миру, как Тургенев, и достиг одной трети его репутации, давно бы утратил всякую робость.
Тургенев предавался разным видам любительства: был охотник, шахматный игрок, знаток картин, страстный меломан…
Овладевать общим разговором он мог так, что сейчас же начинался его монолог и мог длиться несколько часов сряду.
…Он всегда, здоровый, на досуге, занятый или в постеле, отвечал на каждое письмо… Это в русском человеке дворянского происхождения великая редкость. … Потому-то его корреспонденция и будет гак огромна. Эти тысячи ответов покажут, как человечно и благовоспитанно относился он ко всем, кто обращался к нему.
«…Сочинять, - продолжал он, - я никогда ничего не мог. Чтобы у меня что-нибудь вышло, надо мне постоянно возиться с людьми, брать их живьем. … Все, что у меня есть порядочного, дано жизнью, а вовсе не создано мною. … Я буду жить за границей почти безвыездно, - стало быть, прости всякое изучение русских людей. Вот почему я и не думаю, чтобы написалось у меня что-нибудь».
