Мария Роднева | Дневник невестки

— Вер, ну ты даешь. А кто готовить будет? Я вообще-то мужчина, у меня потребности. Я не нанимался в сиделки! Мне нужна здоровая женщина, а не… вот это всё. Стас стоял посреди нашей кухни в своих модных зауженных джинсах, которые на его сорокапятилетних бедрах смотрелись как колбасная оболочка, и брезгливо тыкал пальцем в мои снимки МРТ. На снимках красовался мой коленный сустав, который решил, что сорок два года – отличный возраст, чтобы выйти на пенсию. Разрыв мениска, повреждение связок. Операция через неделю, реабилитация два месяца: костыли, ортез и постельный режим...

— Дояркина дочь не может быть моей невесткой! Не допущу! — пронзительный голос Анфисы Егоровны (которая предпочитала, чтобы её называли Изольдой Карловной) эхом разнесся по подъезду, заставляя соседских собак поджать хвосты. Я стояла на лестничной клетке, держа в руках скромный букет хризантем, и пыталась понять: это она про меня? Мой жених, Эдик, виновато переминался с ноги на ногу, пытаясь своим телом закрыть амбразуру, в которой бушевала его мама. — Мам, ну тише ты... Соседи же... Это Даша, она искусствовед...

— Вера, мне нужны ключи рямо сейчас, — Олег не смотрел мне в глаза. Он смотрел в окно, где в серой московской хмари тонули многоэтажки, и нервно крутил на безымянном пальце кольцо. Не обручальное (его он снял месяц назад, «чтобы палец дышал»), а какой-то странный серебряный перстень с руной. — Ключи от чего? — я спокойно помешивала борщ. Мой борщ, между прочим, всегда был идеальным — рубиновым, густым, с чесночной пампушкой. Но Олег к нему не притронулся. Его тарелка стояла полной, остывая и покрываясь жирной плёнкой...

— Игорь, ну ты посмотри! — серебряная ложечка со звоном ударилась о край фарфорового блюдца. — Ты видишь, как он держит вилку? Как пролетарий, всей пятернёй! Элеонора Павловна сидела во главе стола в шёлковой блузке с кружевным жабо, словно не на кухне в панельной девятиэтажке, а на приёме у английской королевы. На её лице, покрытом толстым слоем пудры (чтобы скрыть благородную бледность, а заодно и возрастные пятна), читалось брезгливое страдание. Мой пятилетний сын Ваня замер с котлетой на вилке...

— Фу, убери блоховоза! — кричала золовка, деля тётину квартиру. Она не знала, что этот «старый кот» стоит дороже, чем её ипотека и джип мужа вместе взятые — Ну, вот и всё, отмучилась болезная, — Светка, моя золовка, с громким стуком поставила на полированный стол бутылку дешёвого коньяка. — Толик, тащи стаканы! И салаты открывай, жрать хочется, сил нет. Мы сидели в гостиной тёти Сони. В сталинской трёшке с потолками три двадцать, за которую последние полгода шла тихая, но яростная грызня по телефону...