Записки неуравновешенной.

Анастасия пребывала в состоянии перманентного свидания. Эти встречи напоминали один долгий день сурка, где менялись только лица кавалеров, а декорации оставались прежними: одинаковые кафе, стандартные вопросы, предсказуемые комплименты. Когда в её цифровую жизнь постучался Алексей с предложением встретиться, она решила устроить культурную диверсию. «А давай в театр?» — бросила она вызов в переписку, словно перчатку. Алексей перчатку поднял. С первых же шагов по-театральному фойе Анастасия почувствовала себя туристом в незнакомой стране...

Бывают в жизни дни, когда душа просит тишины и покоя даже от собственных глаз. Наша героиня, особа с лёгким минусом в глазах и солидным плюсом к фантазии, решила устроить такой день себе и своему зрению. Очки, эти вечные спутники, издающие лёгкий скрип у висков, были сняты, и она погрузилась в мир мягких контуров и благородных размытий. День прошёл в трудах и отдохновении. Она готовила обед, где очертания луковицы напоминали ей грушу, а картофелина яйцо. Убиралась в комнате, водя тряпкой с тем благородным усердием, с каким подметают уже чистый пол в парадной зале...

Есть фобии обычные. Кто-то боится пауков, кто-то высоты. Моя же личная нервная система заключила контракт на эксклюзивный ужас с гражданской авиацией. Я боюсь летать с таким эпическим размахом, что перед любым вылетом я прохожу ритуал трёх бессонных ночей. Не спать — это священный долг. Так я приношу себя в жертву всевышним авиадиспетчерам. Легче было бы родить ещё одного человека. Где-нибудь в пустыне. Ночью. Без эпидуральной анестезии и моральной поддержки. В надежде на спасение я набрела на статью от авиакомпании «РусЛайн» под названием «Как не бояться летать»...

Есть люди православные, а есть православнутые. Это те, кто умудряется переживать за всё на свете, ломать лоб в молитве и параллельно пытаться уловить тайный сигнал от Всевышнего... подмигнул Он или показалось? К последним, со всем пылом ревностных подвижниц, готовых спасать мир, относились две подруги. И была у них не то чтобы идея, а скорее чувство, что душа, подобно холодильнику после Нового года, требует капитальной чистки. Все эти залежалые обиды, просроченные уколы совести, комки мелкой лжи, всё это тянуло ко дну и мешало плыть по течению к свету...

(Участвую в конкурсе «Письмо Деду Морозу» от @masterskaya_a_f  и @lada_fm) Это снова я, твоя вечная заочница из Армении. Та самая, которой уже как-то неприлично писать письма волшебнику, но очень нужно. В прошлом году я, кажется, просила у тебя дом. Не то чтобы ты проигнорировал, я всё ещё живу в съёмной квартире с видом на Арарат, за что спасибо. Но дом, знаешь ли, он не столько про стены, сколько про чувство, что твой угловой диван никуда не денется. Или тебя снова не попросят на выход. Знаешь, моё летоисчисление событий стало считаться домами и квартирами...

Был обычный июньский месяц, когда жизнь Яны и Олега Артюковых решила резко свернуть на обочину абсурда и встать на паузу. Сначала Яна ранним утром, увлеченная мыслями о вечном, сломала ногу без объявления войны. Серьезно, со смещением. Врачи подошли к делу с усердием, достойным возведения моста через Волгу, и торжественно вживили в женщину штифт. Она вернулась домой, осваивая роль бравого пирата на костылях, где сокровищем было дойти до кухни, не споткнувшись о ковер. Казалось, форс-мажорный бюджет семьи на неприятности был исчерпан...

Говорили, что напольные часы в доме Виктории достались ей не столько по наследству, сколько по некой странной прихоти судьбы. Их когда-то сделал её дед, Аркадий Сергеевич, человек с уверенными руками и упорным характером. При жизни он был лётчиком-испытателем и это, признаться, чувствовалось в каждом винтике часов. Точность, тщательность, немного скрытого жара. После его смерти тяжёлый корпус переехал в дом внучки и осел в углу, ожидая чего-то, что никто не мог бы определить. Механизм боя был сломан давно...

Пять лет назад, на плоской крыше термопарка, залитой августовским солнцем, разворачивался обычный ритуал. Четыре женщины, сбежавшие от привычных ролей, устроились на лежаках. В их руках запотели бокалы, а в воздухе висела редкая, сладкая тишина, лишённая навязчивого эха детских голосов. Тишину резал на ровные полоски только монотонный, гипнотический плеск. В нескольких шагах, в маленьком бассейне, сидел мальчик. Он методично, как поршень древней гидравлической машины, черпал ладонями воду и выливал её обратно...

В душе Тамары, обычной женщины с сумкой-шопером и списком дел в телефоне, жила другая. Её тёмный двойник, её alter ego — мадам Гадюкина. Существо, рождённое не из злобы, а из тысячекратного наблюдения за тем, как наглость попирает простую вежливость. Обычно она спит. Но иногда, от толчка в спину реальности, просыпается. Вот такое пробуждение и произошло в кафе, где за каждой чашкой стояла своя небольшая драма ожидания. А аромат молотых зёрен смешивался с лёгким электрическим напряжением людей, считающих минуты до своего заказа...

Муж нашёл её вечером. В полумраке ванной, в мерцании светодиодного циферблата стиральной машины. Кристина сидела на корточках, уткнувшись лбом в стеклянный люк. Взгляд её был пуст и прикован к вращающемуся внутри кому цветной ткани. Он позвал, она не откликнулась. Коснулся плеча, она не дрогнула. Её тело было податливым, как у спящей. Но сознание явно витало где-то в ином измерении, куда не долетали звуки этого мира. Андрей, сжавшись внутри от внезапного страха, осторожно взял её на руки. Она обвисла, безвольная, продолжая смотреть сквозь него...

Семья Пахомовых готовилась к Новому году заранее, потому что опыт прошлых лет показал: если подарок ищется в последний момент, атмосфера перестаёт быть волшебной и превращается в спорт. В марафон на выживание, где главный приз — получить подарок до полуночи. А не утром 2 января, когда уже не так весело. Мама Лера столкнулась с дилеммой глобального масштаба. Идеологической. Её шестилетний сын Ярослав составил письмо Деду Морозу. В нём, между строчек про мандарины и конфеты, красовался пункт «фигурка Наполеона из Лего»...

Наташа ехала в автобусе. Автобус трясло, за окном плыли знакомые остановки. И в её голове, вместе с тактом стучащих по стёклам капель, отбивала ритм мысль. Неужели жизнь прошла зря? Ей сегодня сорок пять. Она замужем. Четверо детей. Трое уже работают. Дом — полная чаша. Только сегодня эта чаша оказалась пустой. Пустой от внимания. Ни открытки, ни звонка, ни намёка на подарок. Обида подступала комом к горлу, горькая и безумная. Значит, плохо работала? Недостаточно? Зря, выходит, всю себя раздавала по кусочкам? Она вышла на своей остановке...