Юрий Буйда

Когда Ксения Волжанинова после вечери вышла за ограду церкви, большой черный пес, целыми днями валявшийся у ворот, поднялся и поплелся за ней. — Опять ты,- сказала старушка. - Нету у меня ничего, нету. Нечего тебе дать. Пес не откликнулся на ее голос — по-прежнему трусил следом. — Пригрелся у церкви-то. Собака, а и та к Богу тянется. Даже черная. Старушка свернула на Песчаную. — Или ты меня охраняешь? Так поздно, надо было лет пятьдесят назад охранять, когда молодая была, борзая... Ксения жила на Печатной, рядом с типографией, - дом с тремя окнами по фасаду, пустым палисадником, сараем и огородом на четыре грядки...

В шестнадцать лет Ирина Лисовская уехала в Москву, и с той поры о ней в городке никто ничего не знал. Вернулась через десять лет с деньгами и годовалой дочкой Анжелой. Вышла замуж за Казбека, владельца похоронного агентства «Ангел». Через год Казбека убили, и Ирина стала единоличной хозяйкой «Ангела». Построила кафе «Магнолия», где отмечались поминки и свадьбы. Сюда часто приходили семьями — выпечка и травяные настойки здесь считались лучшими в городке. Семь лет назад построила мотель с круглосуточным буфетом. Еще торговала дешевой мебелью — фанера, картон, крашеная дерюга. После смерти родителей...

Напротив дома Махониных раскинулась пустошь, упиравшаяся в стену заброшенного склада. Шагах в пяти от стены высились футбольные ворота без сетки. Днем здесь играли мальчишки, а вечером, незадолго до заката солнца, когда на одиноком столбе у стены загорался неяркий фонарь, на пустошь выходил Борис Махонин. Отмерял от линии ворот одиннадцать шагов, опускал мяч на землю и бил изо всей силы. Мяч отскакивал от стены, Борис снова бил, опять бил — и так до тех пор, пока не выбивался из сил. Потом принимал ледяной душ и ложился спать, чтобы рано утром сесть за руль грузовика. Четыре года назад Борис потерял жену и дочь, утонувших в реке там, где она широкой бурной петлей поворачивает к лесу...

Но брезжил над нами Какой-то божественный свет, Какое-то легкое пламя, Которому имени нет. Георгий Адамович Софья спустилась к берегу через высокие заросли трав, сладко пахнущих увяданием, огляделась, разделась догола и вошла в воду по колено. В свете закатного солнца ее фигура — плавные плечи, высокая грудь, спелые долгие бедра — окрасилась в алое и золотое. Она оттолкнулась ото дна и поплыла к другому берегу, вдоль которого тянулась невесомая полоса тумана, словно подожженная последними лучами августовского солнца. Когда она достигла середины реки, солнце совсем скрылось, и воду накрыл туман, редкий и струистый...

Мне было шесть, когда погибли родители и младшая сестра Варя. Мы ехали в поезде, мать расстилала салфетку на столике, чтобы мы могли поужинать, и вдруг раздался страшный удар, а потом скрежет и стон железа. Вагон резко накренился, на меня упала сумка с верхней полки, отец рванулся к Варе, что-то вспыхнуло, я полетел вверх ногами куда-то вбок, ушибся и потерял сознание, а очнулся, когда какой-то человек в брезентовой робе принялся дергать меня за руку, приговаривая: «Этот живой, живой...» Через несколько минут он на руках вынес меня к грузовику, лежавшему вверх колесами, положил на землю и перекрестился...