Юрий Буйда

Дождавшись, когда Разумов повернется к кустам спиной, лиса выскакивала на песок, выхватывала из ведра рыбину и стремглав уносилась в заросли. Разумов уже привык к воровке. Она ему даже нравилась — рыжеватая с серым пузом, молчаливая и пугливая. Чем-то похожа на его бывшую жену Наташу. Так он и прозвал лису — Наташка. И не шугал ее — пусть кормится, все лучше, чем за мышами целыми днями по полям скакать. Наташка провожала его до дома, стоявшего среди сосен у подножия холма, и ждала, когда Разумов вынесет ей куриную ножку или огурец — обожала огурцы. В конце концов лисица поселилась во дворе — Разумов сколотил ей будку наподобие собачьей — и почувствовала себя хозяйкой...

Как и тогда, был конец мая, суббота. Как и тогда, Александр Харлампиевич Керасиди, которого его ученики называли Керосином, сидел у распахнутого в сад окна, бережно курил трубку, набитую сигаретным табаком, и думал об Ольге Коковцовой, Коко, красивой семнадцатилетней брюнетке, сидевшей тогда вот тут, на этом стуле, тесно составив круглые коленки и не сводя взгляда с учителя. Что-то странное, что-то как будто жалкое было в этом ее взгляде, какой иногда бывает в церкви у людей, которые безуспешно пытаются молиться в окружении множества верующих, мешающих сосредоточиться. Керосин вел кружок немецкого в четвертой школе...

Эвридика забеременела в шестнадцать. — Айнур? - спросила Лола, не поднимая головы. Дочь промолчала. — Значит, не зря ты перед ним в трусах ходила, - сказала мать. - Сучка. — Ничего я не ходила. Чего это я ходила? — И в трусах, и в лифчике... — Отвали. — Ты как с матерью разговариваешь? — Чего привязалась, а? Все равно он тебя не любит. Ты старая — он сам мне сказал: она старая... Лола налила в граненый стаканчик водки, выпила залпом. — Вот морда татарская... - Подняла голову, смахнула волосы со лба. - Эва, тебе ж шестнадцать. Шестнадцать! — И че? Айнур сказал, что у меня сиськи больше твоих. — Да позор на весь город, вот че...

Старик Антонов побаивался своей младшей дочери, называл ее по отчеству — Анной Михайловной. Она была доктором медицинских наук и заведовала огромной больницей аж в Москве. Когда она приезжала в гости с сыновьями и внуками, Антонов, чтобы не стеснять гостей, уходил спать на сеновал, где когда-то сваливали корм для коровы, а теперь там стояли ржавый мотоцикл и раскладушка. На этот раз Анна Михайловна приехала одна, была молчалива, как будто подавлена. — Рак у меня, папа, - сказала она за ужином. - Не сказать, чтобы все плохо, но и хорошего мало. Совсем мало. — Гляди-ка, - сказал Антонов, - и доктора раком болеют...

26 декабря 1991 года мы похоронили Колю Свистунова по прозвищу Мистер Свистер. Он знал, что скоро умрет, поэтому тщательно подготовил свои похороны. Своими руками сколотил гроб, выкрасил его в желтый цвет, пустив по фону красные маки. Отгладил брюки-дудочки, которые не доставали до щиколоток, и до блеска начистил остроносые туфли — заплатка на заплатке. Отгладил советский флаг и аккуратно свернул его. Он хотел, чтобы его гроб был накрыт этим флагом. Достал из бабушкиного сундука пластинку, хранившуюся в полуистлевшем бумажном конверте. Эту-то пластинку и поставили на ламповый проигрыватель, когда...

Мы великолепно знаем, что никогда не совершили бы такого безумия, и все же подозреваем, что кто-нибудь другой был бы на него способен. Натаниель Готорн Жители нашего городка мало чем отличались от греков времен Гомера: они никогда не описывали женщину так, чтобы доказать слушателю, что перед ним — красавица. Это судебное крючкотворство им было ни к чему. Гомер запросто называл Елену Прекрасной, не вдаваясь в подробности, потому что для греков это было очевидным фактом. Так же запросто все в городке, даже красивые женщины, говорили, что Тая Лукомская — самая прекрасная девушка в мире. Она была явлением...

Рассказ Натаниеля Готорна «Уэйкфилд», на мой взгляд, занимает в литературе место рядом с такими шедеврами, как «Локарнская нищенка» Клейста, «Падение дома Ашеров» Эдгара По, «Студент» Чехова, «В чаще» Акутагавы, «Кошка под дождем» Хемингуэя, «Дурочка» Бунина, «Превращение» Кафки, «Третий сын» Андрея Платонова, «Хорошо ловится рыбка-бананка» Сэлинджера, «День, когда свинья упала в колодец» Чивера, то есть находится в ряду произведений, которые — произведения такого уровня — когда-то побуждали немецких филологов проводить различие между kleine Grosskunst и grosse Kleinkunst. Мне даже кажется, что...

Дверь была не заперта, Светлана просто потянула ее на себя и отступила на шаг, пропуская в дом брата и его жену. — Сейчас бы кофе, - сказала Вера. Светлана кивнула. — Мне тоже, - сказал Митя вслед сестре, направлявшейся в кухню. - Из машины. Эспрессо. Отец любил крепкий кофе и пользовался кофемашиной, подаренной Митей, до того дня, как его разбил инсульт. Они сели в гостиной, уставленной книжными шкафами. Через несколько минут Светлана принесла три чашки кофе и сахар на подносе. — С книгами сам разбирайся, - сказала она, размешивая сахар в своей чашке. - Они теперь только место занимают. Вера подошла к книжному шкафу, провела пальцем по корешкам юридических томов, остановилась...

Поздним августовским вечером молодая женщина в красном платье и босоножках поднялась на лесистый холм, возвышавшийся на окраине городка, раздвинула еловые лапы и вышла на поляну, посередине которой горел костер. Крупный мужчина, сидевший у костра, поднял голову и сказал: — Я тебя, Ленка, учуял за сто шагов. Ты что, духами умывалась? — Здорово, Воронцов, - сказала Елена, опускаясь на корточки. - Греешься? Он не ответил. — Давно вернулся? — Вчера. — Чего ж не зашел, Андрей? — А надо? Она помолчала. — Это правда, что тебя из тюрьмы отпустили? — Правда. — На войне был? — Был. — Говорят, тебя ранило...

Эта женщина, лежавшая на спине, раскинув руки по сторонам, была самым красивым существом из тех, которых люди когда-либо в жизни видели наяву или во сне. Со смеженными веками и чуть приоткрытыми губами она казалась скорее спящей, чем мертвой. Золотистые волосы на ее лобке светились, как купол Никольского собора летним утром. Черпая ведром из реки, Костя обмыл утопленницу, бережно усадил на заднее сиденье, набросил на нее покрывало и сел за руль. До его дома было километра полтора, которые на машине можно было преодолеть минут за десять, но Костя потратил на это полчаса, чтобы не беспокоить женщину...

Женечка позвонила рано утром — солнце едва поднялось над верхушками берез. — Нашла, - сказала она мертвым голосом. - Здесь она, рядом. — Я сейчас, - сказал Иван Яковлевич. - Ты только никуда не уходи. — Не уйду. По ее голосу Иван Яковлевич понял, что дело плохо. Его десятилетняя внучка Мушка пропала вчера, искали ее всей улицей, потом всем городком, полиция и добровольцы обшарили окрестные леса и карьеры — не нашли. Чтобы унять дрожь в руках, он тщательно, нарочито медленно оделся, побрился, потом достал из шкафчика ружье, сунул в карман два патрона с волчьей картечью и вышел на улицу, оставив дверь незапертой...

Вернувшись после поминок в дом матери, Константин вылил в горшок с амариллисом воду из стакана, стоявшую под иконой, налил новой воды, вернул стакан на место, брякнул на огонь чайник, распахнул настежь окно в гостиной и глубоко вдохнул терпкий чистый воздух сентябрьского вечера. В прихожей хлопнула дверь — вернулась сестра. Но не одна — послышался голос ребенка. Константин вышел в прихожую. — Это Катерина, - сказала Анна, убирая пальто в стенной шкаф. - А это Люсик, ее дочка. Ты их, наверное, не помнишь... — Вот сейчас и познакомимся. - Константин присел на корточки. - Привет, Люсик. Сколько тебе лет? Девочка смутилась, что-то прошептала...