ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ

Я всегда считала, что в сорок шесть жизнь не заканчивается. Скорее, это как выйти на ровное, широкое плато после долгого, порой утомительного подъема. Видимость хорошая, дышится легче, можно наконец-то осмотреться, не спотыкаясь на каждом шагу. Развод пять лет назад был не катастрофой, а скорее болезненной, но необходимой операцией по разделу сросшегося не там, где надо. Мы с Сергеем разошлись тихо, без драм, оставив друг другу книги, которые были куплены вместе, и общее ощущение усталости. Дочка, Аленка, уже училась в другом городе, обустраивала свою жизнь...

Мне сорок семь. Это возраст, когда ты уже не делаешь селфи, потому что видишь на экране не свое лицо, а лицо своей матери. Когда разговор с продавцом в магазине техники автоматически переходит на «Вы». Когда твоя собственная молодость кажется историей про другого человека, которую ты где-то читал. А ещё это возраст, в котором странно начинать всё с нуля. Страшно. Унизительно. Поэтому ты цепляешься за то, что есть, как утопающий за соломинку. Даже если эта соломинка – Сергей. Мы вместе семь лет. Не семнадцать, не двадцать семь...

Мне пятьдесят. Пять-де-сят. Когда я произношу это вслух в пустой квартире, голос звучит глухо, будто я говорю о ком-то постороннем. Полвека. Солидный срок. Должен бы быть багаж, мудрость, какая-то внутренняя сталь. А у меня — тишина по вечерам, аккуратная чистота после уборщицы, которая приходит раз в две недели, и привычка пить кофе, глядя в окно на одинаковые балконы напротив. Жизнь, будто замершая на паузе. Не плохая, нет. Устроенная. Теплая. Пустая. Работа у меня хорошая, главный бухгалтер в небольшой, но крепкой фирме...

Мне сорок четыре года. И я сижу на кухне в своей старой квартире, пью холодный чай, который забыла допить три часа назад, и смотрю на желтое пятно на потолке от протечки. Оно похоже на абстрактную карту неизвестного материка. Я смотрю на него уже двадцать минут, потому что это проще, чем думать. Но мысли всё равно лезут, как вода сквозь треснувшую плитку. Всё началось, вернее, всё закончилось, с одной фразы. Мы ужинали. Вернее, я ужинала, а он ковырял вилкой в моей гречке с грибами, которую я готовила полтора часа, выискивая в супермаркете самые красивые шампиньоны...

Все началось с текстового сообщения. Банально, да? В мои-то сорок. Казалось бы, пора уже не в интернете мужчин искать, а смиренно вязать носки для будущих внуков и ходить на йогу для позвоночника. Но жизнь, она такая... Подбрасывает сюрпризы, когда уже и не ждешь. Меня зовут Катя. Мне сорок. Два года назад я жила в съемной однушке на окраине Москвы, работала верстальщиком в небольшом издательстве (тихо, спокойно, творчески, но денег — чтобы не протянуть ноги), и главным событием моей недели была пятничная пицца с подругой Ленкой и сериал под одеялом...

Иногда мне кажется, что я до сих пор ощущаю тот запах. Смесь старого паркета, пыли, нагретой батареями, и его одеколона — чего-то дорогого, древесного, с горьковатой ноткой. Запах квартиры на Чистых прудах. Его квартиры. Нет, нашей квартиры, как он поправлял меня в первые месяцы, обнимая сзади, пока я мыла посуду. «Наш дом, Лер», — говорил он, и его губы касались моей шеи. А я верила. Бог ты мой, как же я верила. Меня зовут Лера. Сейчас мне сорок два. А тогда, когда мы встретились, было тридцать восемь...

Все началось с запаха свежего кофе и его улыбки. Кажется, так начинаются все самые опасные истории. Мне было тридцать пять, когда я встретила Артема. Не тридцать, когда еще кажется, что все впереди, и не сорок, когда уже смиряешься с каким-то своим, выверенным маршрутом. Тридцать пять – это странный возраст. Ты уже видишь первые, едва заметные морщинки у глаз, когда смеешься без макияжа. Ты уже не бежишь на свидание в первую же пятницу после знакомства в приложении, потому что ценен свой уютный вечер с книжкой и котом на коленях...

Я всегда была тем человеком, к которому приходят поплакаться. Не знаю, что во мне такое есть — может, лицо, может, осанка, а может, просто молчу дольше, чем говорю. В сорок три года это знаешь уже наверняка: друзья при разводах, коллеги после увольнений, даже соседка с пятого этажа, когда у неё кот умер. Все. А я слушаю. Киваю. Говорю: «Я понимаю». И правда ведь понимаю. Наливаю чаю, если это у меня дома. Если по телефону — просто слушаю, шум ложкой по дну кружки, чтобы знать, что я здесь. С Максимом познакомились в очереди в банке...

Я сижу на балконе, смотрю на тополя, которые уже почти доросли до шестого этажа, и пью холодный чай. Чай горчит. Я забыла положить сахар. Или положила, но размешала плохо. В последнее время такое часто — делаю что-то на автопилоте, а потом оказывается, что всё не так. Кофе солёный, потому что перепутала баночки. Дверь забываю запереть. Нитку вдеваю в иголку по три раза, потому что руки не слушаются. Мне сорок пять. Это тот возраст, когда уже не стыдно сказать, сколько тебе лет, но и радости особой в этом нет...

Меня зовут Ольга. Мне пятьдесят два года. И я сейчас сижу на кухне в своей, слава богу, своей квартире, пью вечерний чай — не из красивой фарфоровой чашки, а из простой глиняной кружки, которая греет ладони. За окном темно, на стекле отражается моя усталая тень и свет от абажура, который я купила просто потому, что он мне понравился, желтый, в горошек. И я думаю о странном пути, который привел меня к этому чаю, этой тишине, этому легкому, почти непривычному чувству покоя. История, которую я хочу рассказать, — не о любви...

Мне тридцать девять лет. И почти два года у меня ушло на то, чтобы понять одну простую вещь: некоторые люди не хотят, чтобы ты летал. Они хотят, чтобы ты удобно сидел у них на ладони. А когда ты, доверчиво устроившись, расслабляешься и сворачиваешься калачиком, они вдруг смотрят на тебя с недоумением и говорят: «Ты слишком зависима. Ты меня давишь». И разжимают пальцы. Все началось с типичной для нашего возраста истории. Не первой любви, а любви «надежды последней». Мы познакомились на профессиональном форуме...

Меня зовут Катя. Мне сорок один год. Я сижу на кухне в своей квартире, пью холодный чай, который забыла допить три часа назад, и смотрю, как пылинки танцуют в узком луче сентябрьского солнца. Оно светит ровно, по-осеннему, без жалости. И кажется, будто этот луч упирается прямо в экран моего ноутбука, который я закрыла минуту назад. Закрыла, потому что больше не могла смотреть. Потому что там, внутри этого устройства, которое я считала окном в мир, оказалась потайная дверь в чужую, параллельную жизнь...