Записки Мюнхгаузена | НЕБЫЛИЦЫ

— Ты серьезно? Эти банки — мои, я их берегла на зиму! Голос Веры Петровны резанул по кухне, как нож по стеклу. Анна замерла с рукой на дверце погреба, пальцы онемели от холодного металла ручки. — Мы их сами закатывали, Вера Петровна. Вместе. Лето напролет. (Внутри у Анны всё сжалось: вот опять, опять эта стена из «экономии», за которой прячется обычная жадность.) Вера Петровна шагнула ближе, фартук в мелких яблочных пятнах натянулся на животе. Кухня пахла уксусом и старым деревом. На столе — пустая кастрюля из нержавейки «Тефаль», в которой только что кипел маринад...

— Бз-з-з-ик! — резкий, визжащий звук молнии на чемодане прозвучал в утренней тишине спальни как выстрел. Я рывком села на кровати, сбрасывая остатки сна. Сердце колотилось где-то в горле. Прямо перед моим шкафом-купе, бесцеремонно сдвинув мои вешалки с блузками в одну кучу, стояла Света — сестра мужа. Ее широкая спина в линялой футболке перекрывала обзор, но я отчетливо видела, как она вытаскивает из огромного клетчатого баула стопки детских колготок и запихивает их на мою полку с бельем. — Ты что творишь? — мой голос сорвался на хрип...

— Пятьдесят восемь миллионов! Мама, ты слышишь? Пятьдесят восемь, мать его, миллионов! Визгливый голос Витьки сорвался на фальцет, и он чуть не выронил мой телефон в тарелку с остывшим борщом. Я дернулась через стол, пытаясь выхватить гаджет, но брат, с ловкостью, которую обычно проявлял только при виде халявной выпивки, отскочил к окну, прижимая смартфон к груди, словно икону. — А ну отдай! — я вскочила, опрокинув стул, и грохот падения мебели в тесной хрущевской кухне прозвучал как гонг перед боем...

— Закрой рот, Вадик, а то сквозняком простудишь гланды, лечение нынче дорогое, а страховку я тебе только что аннулировала. Вадим застыл в дверном проеме, нелепо приоткрыв рот, и его рука, занесенная для приветственного рукопожатия с «новым инвестором», безвольно повисла в воздухе, словно сломанная ветка. — Ты... — он моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд, его кадык судорожно дернулся, проталкивая ком в пересохшем горле. — Полина? Ты что забыла в кресле генерального? Уборщицы приходят после шести, сейчас рабочий день, и если охрана увидит...

Пилик (звук оповещения о переводе средств). — Это ты перевел? — Ну я. Чего орешь? Дай поесть спокойно. — Восемьдесят четыре тысячи, Игорь! Это вся премия. Плюс аванс. Ты перевел всё под ноль? Я смотрела в телефон, и цифры на экране расплывались. В горле встал сухой, колючий ком. Руки затряслись так, что смартфон едва не выскользнул на липкую клеенку кухонного стола. — Не ори, сказал. У соседей уши длинные. Перевел маме. Ей нужнее. Он даже не поднял головы. Сидел, уткнувшись в тарелку с борщом, и чавкал...