ОБЩАЯ ПОБЕДА

Казалось бы — 9 мая всё закончилось. Пушки смолкли, советские города осветились салютами, а мир впервые за четыре года вдохнул полной грудью. Но не везде. Там, на западной окраине Латвии, где сосновые леса глядят в холодное Балтийское море, война всё ещё цеплялась за землю. Курляндский котёл — последний осколок Третьего рейха, где в мае 1945 года по-прежнему гремели выстрелы. Немецкая группировка, больше двухсот тридцати тысяч солдат, оказалась отрезанной осенью 1944-го. После освобождения Риги советскими войсками путь на запад им был закрыт, на востоке — неприступная Красная армия...

В летописи Великой Отечественной войны есть имена, которые звучат как пароль в бессмертие, и одно из таких — Владимир Хомченовский, легендарный партизан с позывным «Ворон». Он прожил всего 22 года, но успел стать настоящим ночным кошмаром для оккупантов на белорусской земле, превратившись из простого сельского учителя в одного из самых дерзких командиров Сопротивления. Володя Хомченовский вовсе не был рожден для войны: талантливый юноша, прекрасно игравший на скрипке и писавший стихи, мечтал лишь о том, чтобы учить детей русскому языку и литературе...

20 декабря 1943 года. Сумерки ранние, морозные. Под Витебском, у белорусской деревушки Холудные, земля содрогается от тяжёлого, глухого лязга гусениц. Из чащи выползают охристо-зелёные тени — новейшие немецкие «Тигры». Их броня якобы непробиваемая. Их миф — почти нерушимый. И один из этих стальных монстров, с бортовым номером 100, нацеливается на позиции наших стрелков. Навстречу ему поднимается человек. Красноармеец Анатолий Угловский. У него в руках — не пушка, не снаряд. Только две противотанковые гранаты...

Две недели свободы — вот всё, что досталось нам после дерзкого прыжка с несущегося поезда. Две недели, когда каждый вдох пах волей, а за спиной не маячили вышки с автоматчиками. Мы с сержантом Марковым сбежали из польского лагеря, пережили два года в плену, и казалось — всё, дотерпели, дальше только жизнь. Но судьба решила иначе. Мы шли всю ночь напролёт, петляя по лесам, оглядываясь на каждый хруст ветки. Думали, что оторвались от погони — немцы отстали, собаки замолчали. Сели передохнуть. Всего на минутку, честное слово...

Май 1945-го. Третий рейх трещал по швам, а по дорогам Германии метались те, кто ещё недавно раздавал смертные приговоры направо и налево. Эсэсовцы, гестаповцы, надзиратели концлагерей — все они вдруг осознали простую истину: корабль тонет, и капитан первым бросился к спасательной шлюпке. Алексей Константинович Юшкевич, капитан оперативного отдела СМЕРШа при штабе Первого Белорусского фронта, своими глазами видел, на какие уловки шли эти «сверхлюди», чтобы избежать расплаты. Потсдам, пригород Берлина...

В годы Великой Отечественной войны самым страшным гостем для любой семьи был почтальон. Люди замирали у калиток, молясь лишь об одном: «Пусть будет письмо, только не серый листок!» Похоронное извещение перечеркивало будущее, гасило свет в окнах и навсегда делило жизнь на «до» и «после». Но иногда случалось невероятное: официальная бумага лгала. История солдата Андрея Стамикова — живое тому подтверждение. Он был похоронен на бумаге, оплакан родными, но судьба и русская воля к жизни оказались сильнее...

Декабрь 1943-го. Холодный, студёный, пропитанный гарью и порохом воздух под Невелем. Кажется, сама земля стонет от усталости — уже третий год идёт война. После Сталинграда Красная Армия неудержимо катится на запад, но каждый шаг вперёд оплачивается кровью. Фашисты цепляются за каждую высотку, за каждую деревеньку, как утопающие за соломинку. Они уже знают — их вышвырнут с нашей земли. Но от этого их сопротивление становится только яростнее, ожесточённее. Именно в этой мясорубке, в боях за ничем не...

Весна 1942 года. Белоруссия, израненная, но не сломленная, продолжала дышать войной. Оккупанты, рассчитывавшие на блицкриг, столкнулись с яростью, которой не ожидали: леса превратились в неприступные крепости, а каждый куст грозил немцам пулей. Понимая, что в открытом бою партизан не взять, враг пошел на подлость, от которой стынет кровь даже спустя десятилетия. Немцы начали использовать детей. Они находили беспризорников, потерявших всё, одурманивали их головы лозунгами, сытной едой и обещаниями «райской жизни»...

1942 год. Оккупированный Киев. Город, задыхающийся под сапогом вермахта, казалось, потерял все краски, кроме серого цвета безнадежности и черного цвета свастики. Но именно здесь, среди руин и страха, разыгралась драма, которая по своему накалу превзошла любые фронтовые сводки. Это рассказ о том, как одиннадцать изможденных мужчин, бывших профессионалов, ставших простыми работягами, превратили футбольный мяч в оружие, которое ударило по Рейху больнее, чем артиллерийский снаряд. Они вышли на поле, чтобы сыграть...

Июнь 1944 года. Где-то под Тихвином падает фанерный У-2. В кабине — фотокорреспондент журнала «Фронтовая иллюстрация» Галина Санько. Удар, скрежет, темнота. Придя в себя, вся в крови, с выбитыми зубами и перекошенной челюстью, она первым делом не ощупывает себя, а лихорадочно ищет в обломках свой фотоаппарат. Найдя, делает несколько кадров разбитой машины. И только потом проверяет, целы ли руки и ноги. В этом эпизоде — вся суть Галины Санько, одной из немногих женщин-фотографов, прошедших войну....

Есть подвиги, о которых кричат газетные заголовки, и имена, которые знает вся страна. А есть тихая, железная доблесть, что решает исход сражения на каком-нибудь безымянном плацдарме. История старшего сержанта Василия Аверьянова — из числа таких. История о том, как воля одного человека может остановить стальную лавину. Как мастерство и бесстрашие переламывают ход боя в ту самую минуту, когда чаша весов уже готова качнуться в бездну. Он родился в 1917-м, в простой крестьянской семье, в тверском селе Емельяново...

На закате жизни, когда тени прошлого становятся длиннее, а страх перед земным судом отступает перед вечностью, люди часто начинают говорить правду. Именно так поступил Рудольф фон Риббентроп. Не просто сын повешенного в Нюрнберге министра иностранных дел Рейха, но и сам ветеран СС, прошедший через мясорубку Восточного фронта. В глубокой старости ему стало абсолютно безразлично, что подумают о нем в Вашингтоне, Лондоне или Варшаве. Политкорректность осталась у молодых, а у старика Рудольфа осталась...