ПоразмыслимКа

Он умел смешить так, что зал взрывался смехом, а сам в это время внутри умирал от одиночества. В каждом фильме — короткий эпизод, одна реплика, неуклюжий жест, и этого хватало, чтобы зрители запомнили его на годы. Савелий Крамаров был человеком, которому смеялись вслед миллионы, но почти никто не догадывался, что смех этот стоил ему слишком дорого. Он не был героем эпохи, не был трибуном, не бросал вызов системе — просто жил, как мог. И всё равно оказался чужим в собственной стране. Его знали до последней интонации, но не знали самого...

Он должен был стать третьим человеком в космосе. Фотографии с его лицом ретушировали, имя вычёркивали из архивов, будто его никогда не существовало. Но среди тех, кто знал Григория Нелюбова, ни один не сомневался: если бы судьба повернулась чуть иначе — на орбите первым мог оказаться именно он. Есть старая чёрно-белая фотография: Королёв, Гагарин, Титов и ещё кто-то сбоку, в полутени. Неясная фигура, срезанная, расплывшаяся, словно в спешке вытертая ластиком из истории. Это и есть он — человек, который шагнул к звёздам, но сорвался раньше, чем успел подняться...

Есть люди, о которых невозможно сказать односложно. В них будто живут два человека — один для сцены, другой для жизни. И если на экране они сияют, вызывают улыбку и кажутся безупречными, то за кулисами часто прячутся усталость, сомнения и то самое слово, которого все боятся — вина. Валерий Гаркалин был из тех, кто умел быть добрым. Настоящим, без показного благородства. Его мягкость не была слабостью — в ней жила редкая способность понимать других, не унижая себя. Он не умел грубить, не умел ставить точку...

— Где ключи от шкатулки? — голос Ольги дрожал, пальцы вцепились в резную деревянную коробочку, словно в оружие. — Я знаю, что они у тебя. Мама сказала. Наталья медленно обернулась. Она ждала этого разговора последние три месяца — с того самого дня, как не стало бабушки Анастасии Ивановны. — Оль, давай присядем и спокойно поговорим, — попыталась она. — Нечего тут говорить! — Ольга с силой опустила шкатулку на стол. — Думаешь, я не вижу, как ты действуешь? Сначала втёрлась в доверие к бабушке, потом начала ею крутить… — Прекрати, — Наталья старалась говорить тихо, хотя внутри всё кипело...