Тут рассказ

Шум стоял невообразимый. Саша, младший, с криком носился по коридору на самокате, задевая углом стену. Катя, старшая, орала в своей комнате в телефон: «Да ты вообще ничего не понимаешь!» А у меня голова гудела, будто внутри работал отбойный молоток. Я пыталась собрать разбитую чашку – ту самую, с незабудками, подаренную когда-то подругой. От нее остались лишь острые осколки да лужица холодного чая на полу. «Мама! Он опять в мою комнату лезет!» – завопила Катя, появляясь в дверях кухни с лицом, искаженным обидой...

Дождь стучал по подоконнику монотонно, назойливо, словно пытался выстучать ту же фразу, что уже много лет звучала в моем доме. Я сидела в кухне, пытаясь сосредоточиться на вязании, но петли путались, нитка рвалась. Знакомое чувство тяжести сдавливало грудь. И, как по злому расписанию, дверь распахнулась. На пороге стояли мои взрослые сыновья – Андрей и Степан. Лица нахмурены, глаза полны того самого немого укора, который я читала в них с того самого дня, как им исполнилось по шестнадцать. «Мама, опять ты сидишь одна в темноте?» – Степан, младший, всегда начинал мягче...

Аромат только что сваренного борща смешивался с запахом свежеиспеченного хлеба – бабушка Марфа, как всегда в воскресенье, устроила пир горой. На столе уже теснились тарелки с солеными огурчиками, грибочками под сметанкой и ее фирменным салом с чесночком. Я сидел напротив брата, Сережи. Он сосредоточенно ковырял вилкой в тарелке, избегая моего взгляда. Между нами висело невысказанное, тяжелое, как гиря. – Ну что ж вы, родненькие, приуныли? – бабушка поставила на стол дымящуюся кастрюлю, вытирая руки о фартук с вышитыми петушками...

Солнце билось в пыльные окна квартиры, где пахло лекарствами, старыми вещами и чем-то затхлым, неподвижным. Мать сидела в своем кресле-качалке, укутанная в поношенный плед, и смотрела в одну точку на обоях, где узор слегка потерся. Ей было восемьдесят три. Врачи разводили руками: «Организм изношен, но сердце… сердце крепкое». Иногда мне казалось, что это сердце – кусок гранита, который переживет всех нас. «Мама, поешь хоть ложечку бульончика?» – осторожно предложила я, поднося тарелку. Она медленно повернула ко мне лицо, изрезанное глубокими морщинами, похожими на карту былых бурь...

Дождь стучал по подоконнику моей крохотной однушки, словно торопливый курьер, которому не терпится вручить неприятную весть. Я только закрыла глаза, мечтая о тишине после десятичасового рабочего дня в бухгалтерии, как резкий звонок в дверь врезался в эту хрупкую надежду. Сердце екнуло – кто в такую погоду?.. Открыв, я увидела отца. Не просто отца – отца с лицом грозового неба и глазами, полными незнакомой мне суровой решимости. Капли воды стекали с его плаща на потертый коврик в прихожей. – Здравствуй, дочь, – произнес он без предисловий, шагнув внутрь так уверенно, будто это был его порог...